Юленька застыла в дверях, молчала. Дмитрий Олегович перестал интересоваться каплями воды на стекле. Вздохнул, обернулся к девушке и понял, что уже знает причину ее появления. У них с Юленькой теперь своя маленькая тайна. Такой небольшой шалаш для двоих, только к их легкой служебной интрижке это не имеет никакого отношения.
Или имеет?!
Дмитрий Олегович откинулся к спинке кресла и выжидающе посмотрел на девушку. Юленька кивнула. И от тихой покорности этого движения Дмитрий Олегович вновь почувствовал ватную пустоту в районе желудка.
– Он снова вернулся, – чуть слышно произнесла девушка.
Миха-Лимонад в это время беседовал со своей новой знакомой. Пришла ей пора поговорить.
– Ты смеешься надо мной или всерьез притворяешься таким брутальным?
– В смысле?
– Про мечту.
Миха пожал плечами.
– Ты вся такая рафинированная, а я существо довольно простой организации; все попроще и поконкретней. У меня такая цепочка мечт… э-м-м… мечтаний, и я двигаюсь от звена к звену. Обычно на это уходит неделя-две. Чего улыбаешься? Правда.
– У-гу… Значит такая Мечта на Сегодня?
– Типа. А ты быстро все усекаешь.
– Типа… Ну и сколько стоит твоя Мечта на Сегодня?
– Во как! Вроде как в облаках паришь – а тут же «сколько стоит?».
– Я не давала никаких обещаний.
Миха усмехнулся.
– Больше сотни штук баксов, если тебя это действительно интересует.
– Почему мужчины так боятся открыть свою чувственность?
– О чем ты?
– Вот и сейчас.
– Что сейчас?
– Ничего. Просто непонятно.
– Непонятно – что?
– С чего это ты прикидываешься таким валенком?
Миха поморщился, оглядел стены гостиничного номера и девушку в центре постели:
– Знаешь, почему?! Вот из-за таких разговоров. А ведь всего-то и сказал – это что хочу купить новую тачку.
– «Астон Мартин»?
Миха снова усмехнулся: вот они, девяностые-нулевые, поколение внучек постмодернизма. Оговорки-шутки: коллектив счастливых консуматоров со своим коллективным пиздежом… Ты про это в своих журналах начиталась, игруля?! Вслух он сказал:
– BMW.
– У-м-м.
– А мужика там играл не Шон Коннери, а Пирс Броснан. Хотя потом уже Дэниел Крэйг, только это другая история.
Она весело посмотрела на него, Миха холодно улыбнулся в ответ.
– Не притворяйся слишком умненькой девочкой, ты и так не дура.
– Чего, обиделся?
– Просто рассказываю, как обстоят дела. И у «Ноль-ноль-семь» была спортивная модель из алюминия. А я хочу купить тяжелый лимузин. Бумер.
– Ладно, извини.
– Чего уж там, – Миха провел языком по ее груди, на коже остался влажный след, коснулся губами соска, – постконсуматоры и их дискурс…
– Я уже извинилась.
Миха посмотрел на нее внимательнее и подумал, что она, скорее всего, ему нравится. И тут же услышал веселое:
– А что это у нас сейчас произошел за разговор?
– Наверное, запоздалое смущение.
– Забавно.
– Что?
– Верное слово. Люди всегда выпендриваются от смущения.
– Я знаю, как все это прекратить. Иди сюда.
– Да, хорошо. Подожди… Ой, как приятно… Тогда тем более не понятно, на хрена тебе «Бумер»?
Потом, когда у них все сложилось еще раз, она сказала:
– Я давно ни с кем не была.
– Сочувствую.
Она курила. Повернула голову к Михе. Ее карие глаза стали темными. Темными и глубокими. Как бархатное окаймление омута, в который пристально вглядываешься. Она сказала:
– Я давно ни с кем не трахалась.
– Изящное уточнение.
Она отвернулась. Выпустила дым в потолок. Помолчала. Проговорила негромко:
– Если у нас будет когда-нибудь еще свидание, я скажу тебе, что имею в виду.
В дверь постучали. Миха поднялся, накинул махровый халат. Взял бумажник. Вернулся через десять секунд. С огромным букетом алых роз. Протянул ей:
– Я пришел на второе свидание. Говори.
Она обрадовалась букету. Рассмеялась. Миха тоже улыбнулся. Приняла букет, как счастливый ребенок. В глазах не было никакого омута. Лишь искорки, которые Михе захотелось поймать. Фотография действительно вещь удивительная.
– Все-таки ты не совсем бандюга.
– Какая проницательность.
Выглянула из-за букета. Искорки чуть изменили цвет:
– Не надо надо мной смеяться.
– Не над тобой. Над смешным.
– Да на здоровье…
– Ты мне тоже понравилась.
– Я тебя прощу, если расскажешь про поэтический смысл. Ну, занимаюсь словом, тра-ла-ла…
– «Тра-ла-ла» я не говорил.
– Ну, все же.
– А что тебя интересует? – Миха действительно был удивлен.
– Ну, пожалуйста.
Миха дотронулся пальцем до своих губ, – безмолвное «бла-бла-бла», – и сказал:
– Изучаю слово как способ и одновременно производную коммуникации. Обратную связь.
– В смысле?
– У меня только что вышел сборник эссе и стихов. Издание – закачаешься! Так вот, «закачаешься» – это обратная связь.
– Значит все-таки стихи.
– Эссе и стихи.
– Сними халат. Хочу посмотреть на твое тело.
– Разочаруешься… В качестве стихов.
– Пытаюсь понять, ты нарцисс или это защита…
– Не пытайся.
– Не буду. Меня влечет к тебе.
– Очень красивая родинка.
– Здесь?! Хм… – усмехнулась. – Синди Кроуфорд.
– Я тебя расстроил?
– Нет, но… Скажи мне, только честно: о чем ты мечтаешь? Пожалуйста.
– Да зачем тебе? – Опять искреннее недоумение.
– Пожалуйста.
Миха скинул халат, присел к ней на краешек постели. Погладил ее волосы. Она не поняла, что услышала в Михином голосе. Ей показалось – иронию.
– В детстве я мечтал увидеть живую Одри Хепберн в… в возрасте «Римских каникул». И сейчас иногда тоже. Перенестись на пятьдесят лет назад.
– Чего-чего?
– Была такая актриса.
– Да слышала. Тебе нравится?
– Я считаю ее совершенством. Лучшей женщиной всех времен, – Миха улыбнулся. Она вдруг увидела, какие у него длинные ресницы. Все еще улыбаясь: – Говорят, она была ангелом. И я в это верю.
– Хм… Э-э-м-м-м…
– …
– Эй, ты еще здесь? Или видишь ангелов?
– Не знаю, для чего я тебе это рассказываю. Попросила…
– Я не об этом. Пусть ангелом. Просто… Мечта же должна хотя бы в принципе… ну, сбываться…
Миха очень мягко остановил ее:
– Мечта никому ничего не должна. Кроме того, кто ее мечтает.
– Мы можем не говорить, если не хочешь.
– Наоборот, – хотя он уже пожалел. И добавил, без эмоций: – Ты на нее немножко похожа.
– На твою актрису? – Она прильнула к нему. – В детстве я мечтала стать археологом. Потом, когда поняла, что с этим не складывается – фотомоделью. С этим вроде бы сложилось, да не очень. Понимаешь?
Миха кивнул. Он терпеть не мог подобных взаимообязывающих разговоров. И сказал:
– Это не страшно.
Она отстранилась. Он ее обнял. Весело и тепло. Игриво. Чуть пощекотал. Она хихикнула. Миха сказал:
– Некоторым вещам вовсе не обязательно складываться так, как хотелось в детстве.
4. Цифры и машины
Ночь над Москвой.
…В светлое время суток мимо Михиного дома, – десять-пятнадцать минут от центра, – за час проезжает 130 автомобилей BMW, то есть больше двух в минуту.
Ежедневно несколько миллионов молодых людей мечтают поселиться в столице и разъезжать по ней именно на BMW. Они зовут это авто «бэхами» или «бумерами».
На данный момент около пятидесяти миллионов человек посмотрели фильмы «Бумер» с одноименными авто в главной роли. Знаменитое немецкое качество и аббревиатура Баварских моторных заводов трансформировалась в России рубежа эпох в национальную забаву для быстрой езды. В принципе, у нас это должно звучать как «БМЗ», по аналогии, например, с «ГАЗом». Но эпохи заканчиваются. А старые игрушки и былые кумиры очень не хотят уходить…
Нас бы не интересовали эти статистические выкладки и мечты по прошлому, если бы мы сейчас не оказались во сне. Михином сне, где странный, слегка дребезжащий голос озвучил все вышеизложенное. Миха просыпается, повторяет: «Бэ-эм-зэ…»; в его голове все еще звучат обрывки этой бессмысленной лекции о рубеже эпох. Ему почему-то не нравится этот сон, он хочет погрузиться во что-то иное, и Михе это удается. Он снова засыпает и видит удивительное место, от чего лицо спящего сначала становится безмятежным, а потом тихая радостная улыбка появляется у него на губах.
«А… Значит здесь рождается вся эта вода за окнами!» – догадывается во сне Миха.
Но есть и проблема: прежний сон не уходит насовсем, парит где-то рядом. Как старые игрушки или былые кумиры, которые не хотят уходить.
5. Этой же ночью
– Можно рассуждать о том, что есть свет – волны или частицы, – говорил Вася, а сам думал: «Ну хоть на этот-то раз удастся?» – Можно предположить, что он и то, и другое, и из этого мыслимого равновесия вывести гармонию, что он Бог. Или как минимум атрибут Бога. Как его гнев. Как Коран для мусульман. Но тогда Свет – лишь кирпичи. Сейчас поясню…
Рука Васи была уже на Таниной груди, но она то ли не замечала, то ли… это и есть Васин шанс, упускать который он больше не намерен.
– Понимаешь, это не ответ на наши вопросы. Мы же ничего об этом не знаем. Наше сознание приняло идею тяготения к свету в уже готовом виде, как фундамент, – с пылом рассуждал Вася. – И тогда Свет – лишь кирпичики, из которых наш собственный разум строит нашу же духовную Вселенную, только… Это все равно тюрьма! Потому что вопрос лишь в качестве кирпичей, – Вася видел место, к которому они приближались. Там было очень темно. А темнота, как известно, друг молодежи. – Мы же не можем с достоверностью сказать, существует ли Свет Изначальный. Мы даже не можем предположить, как он выглядит… Отсюда, кстати, столько модных в масс-культе спекуляций о вселенных смерти, о мирах тьмы…
Подобные алкогольно-космогонические споры были весьма популярны у студентов Московского гуманитарного университета (МГУ имени Шолом Алейхема). Этот, последний по счету, они затеяли часа три назад на кухне у Макса, выпив почти ящик дешевого шампанского. Молодые люди, видимо, по неопытности полаг