Сейчас Ревун был занят тем, что тесал лес для новой кузни Чулуна. Он сидел верхом на бревне, равномерно махая секирой, обрубая толстые сучья и часть ствола. Могучие мышцы Ревуна вздымались и опадали при каждом взмахе тяжёлой секиры. Из-под её блестящего лезвия вылетали белые щепки.
– Эй, ты! – Нейва осадила своего коня в двух шагах от могучего белояра. Ревун обернул к девушке своё лицо. Из-под копны светло-русых волос на неё глянули серые, цвета осенних облаков глаза.
– Здравствуй, хатун,– поздоровался он, оглядывая незнакомую всадницу. Ишь, какая здоровая. Конь под ней аж проседает.
– Бросай свой топор и иди сюда! – резко приказала девушка.
Но Ревун даже не пошевелился, только прищурил глаза. Он не торопился повиноваться. Будь это хоть ханская дочь, а его голове есть хозяин.
– Ты, что не понял!?
– Зачем это? – поинтересовался Ревун. Только теперь он заметил, что наездницу колотит от бешенства. Жеребец под ней хрипел и плясал, перебирая ногами, удерживаемый на месте крепкой рукой. Тю-ю, дурная, того и гляди коню губы порвёт.
– Драться будем! – прокричала девица.
Услышав её слова, Ревун заколебался и даже немного оробел. Точно дурная. С ума спала. Надо будет пойти покликать кого-нито из куреня, а то, как бы чего нехорошего не случилось. Кто знает, что у неё на уме? А пока он решил не делать резких движений. Неподвижность белояра разъярила Нейву до крайности. Тёмно-красная пелена бешенства застила глаза.
– Не-ет! Ты будешь драться! – с этими словами она хлестнула плетью прямо по лицу белояра. Тот шатнулся от удара. Багровый рубец пролёг поперёк лица, набух, наливаясь кровью, и рдяные капли потекли, оседая в усах и бороде пшеничного цвета.
Вид крови отрезвил Нейву, и на какое-то мгновение она устыдилась своего поступка. Она ударила холопа! То есть человека, что не может постоять за себя, чьё положение воинский обычай коттеров приравнивал к ребёнку или больному старцу.
Ревун медленно слез с бревна. Секира выскользнула из его ладоней. Нейва словно во сне следила за его неторопливыми движениями. От осознания совершённого, у неё захолонуло в сердце, но она отчаянно тряхнула головой, сбрасывая шапку. В следующее мгновение неведомая могучая сила вынесла девушку из седла.
Нейва почувствовала, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Она попыталась сопротивляться, но её ещё сильнее стиснуло с двух сторон. Затем холодная вода накрыла её с головой. Она отчаянно извивалась, когда жидкость проникла в рот, залила нос и уши. Внезапно вода ушла, и она принялась жадно глотать воздух, но в следующее мгновение снова оказалась в воде.
Ревун опускал отчаянно сопротивляющуюся девицу под воду раз за разом. Он окунал её с головой и прекратил это занятие только, когда та совсем перестала трепыхаться. Тогда он, ухватив её за подмышки, вытащил бесчувственное тело на берег. Могучий белояр тяжело дышал, поглядывая на неподвижно распростёртое тело. Надо же какая здоровая, а он уж боялся, что не сдюжит.
Ревун взял верёвку, предназначенную для вязания нарубленных сучьев, и принялся связывать лежащую в беспамятстве девицу. Потом поймал жеребца Нейвы и взвалил тело поперёк седла. Затем взяв коня за поводья, повёл его в курень.
Первым его увидал один из молодых подмастерьев. У отрока округлились глаза, когда он увидел Ревуна в мокрой, перепачканной кровью одежде, ведущего на поводу коня с распростёртым поперёк седла телом. На его изумлённый возглас из кузницы выглянул один из молотобойцев, а затем показался и сам Чулун.
– Кто это тебя так? – спросил хозяин, показав на страшный рубец, пересекавший лицо Ревуна.
– Вота,– сказал он, бросая повод. Кровь запеклась, и слова давались белояру с трудом.– Девка бешенная. Ни с того ни сего на меня набросилась. Еле скрутил.
– Это же Нейва. Дочь тысяцкого Есен-Бугэ,– узнал связанную один из старших подмастерьев.
– Что с ней?
– Ничего. Яз её в речку немного окунул, чтобы в себя пришла.
Чулун нахмурился, махнул рукой, и двое его людей сняли девушку и принялись распутывать верёвку. Потом они осторожно подняли тело и отнесли в юрту к женщинам. Между тем мастер подошёл к Ревуну и стал оглядывать его рану.
– Дело серьёзное. Надо бы за знахарем послать али за кем-нибудь из шаманов. Ну-ка, пойдём.
Хозяин отвёл Ревуна в тень под один из навесов и усадил на чурбак. Он взял лежащий тут же бурдюк, из которого кузнецы утоляли жажду, и поднёс устье к губам белояра.
– Пей, давай,– велел он.
Ревун с трудом несколько раз глотнул кислого дуга. У него поднялся жар и начало немного лихорадить.
– Может, ты ей что-нибудь обидное сказал? Или сделал чего? Смотри – она дочь тысяцкого.
– Ничего яз ей не делал,– мотнул головой Ревун.– Тесал бревно, как ты велел. А тут, откуда не возьмись эта девка скачет. Не токмо меня, коня-то своего совсем изувечила.
Чулун посмотрел на одного из подмастерьев. Тот отошёл в сторону, потом вернулся и кивнул головой. Что же, белояр, кажется, говорил правду. Но всё же он холоп, посмевший поднять руку на вольного человека. Ладно, если бы это был кто-то из мужчин. Так ведь женщина, да к тому же дочь самого Есен-Бугэ. Как теперь поведёт себя воевода Дунгара? По закону он мог потребовать головы Ревуна, а кузнецу не хотелось ссориться с ним. Э-эх, был бы жив Хайдар! Можно было пойти бы к хану и всё рассказать.
– Секира, секира моя там осталась,– бормотал Ревун.
– Поди-ка уложи его возле юрты,– велел Чулун подмастерью, а сам пошёл к женщинам узнать, не опамятовала ли Нейва.
Нейва очнулась от осторожного прикосновения. Чья-то ладонь ласково гладила её по голове, а женский голос, что-то тихо шептал. Потом она услышала шорох одежды. Женщина, сидевшая рядом с ней, встала и ушла. И тогда Нейва открыла глаза. Было темно. Она лежала в чьей-то юрте, укрытая до самой шеи мягким пуховым одеялом. Из-за полога, отделяющего спальное место, доносились голоса.
– Девочка спит,– услышала Нейва женский голос.– Как она?
– Да с ней-то всё в порядке,– произнёс низкий мужской бас.– Цела, целёхонька, токмо обеспамятовала. Так бывает, когда воина или воительницу охватывает священная ярость. А вот работнику твоему придётся один день, а то и все целых два полежать на кошме. Мясо до кости просекла.
– Я послал за её отцом,– сказал другой мужской голос.– Как ты думаешь, мудрый Иргиз, может послать кого-нибудь в святилище за кудесниками?
– Не надо,– ответил обладатель низкого баса.– Я хоть и не старший шаман, но скажу тебе сразу – бесы здесь не причём. Вот если бы девчонка была одержима, тогда дело другое.
– Что ж она так-то на людей бросается? Так ведь и убить можно.
– Не знаю. Мой тебе совет: пусть Есен-Бугэ сам разбирается со своей дочерью.
Нейва тут же вспомнила всё, что произошло накануне. Она закусила губу и, натянув на лицо одеяло, затряслась в рыданиях. Только хозяйская кошка, улёгшаяся рядом с ней на подушку, стала единственным безмолвным свидетелем её слёз.
Глава 7
Едва рассвело, как Джучибер уже сидел в седле, готовый выехать в Волчью Падь. Позади него скрипели кожей брони, двое ближних нукёров. Кентау лёгким скоком вынес его из куреня, мимо неподвижно застывших караульных. Над Баргой нависла предутренняя тишина. У коновязей сонно мотали головами лошади. Собаки, зевая клыкастыми пастями, провожали всадников ленивыми взглядами, изредка гавкая вслед.
Содохай с остальными нукёрами уже поджидал его на майдане. В путь двинулись тотчас, как только все оказались в сборе. Выезд из станицы преграждала завозня, сколоченная из толстых жердин. Караульные, осмотрев – кто и куда едет – отодвинули её в сторону, давая свободный проезд.
Оказавшись за валом, Джучибер направил своего коня к берегу реки. Через Илану, чтобы не замочить припасы и снаряжение переправлялись на плоту, поддерживая головы коней, плывших следом. Четверо плотогонов, в два захода переправили Джучибера и его людей на другой берег.
Всадники трусили неспешной иноходью среди пасущихся в степи табунов. При приближении кобылы с жеребятами неспешно отходили в сторону. Жеребцы яро косились на людей, потревоживших их покой, и отступали последними, как бы прикрывая отход.
Табунщики в войлочных островерхих колпаках и халатах, зорко вглядывались в приближающихся всадников, беря пики наперевес или изготавливая к стрельбе луки, но узнав своих, опускали оружие. Большинство здоровались и приветственно махали рукой, но иные отворачивались и провожали воинов молчаливыми взглядами.
Джучибер с Содохаем мерно покачиваясь в седлах, бок обок ехали впереди всех. Прохладный ветерок овевал лица, принося запах степных трав.
– Недавно твой отец посоветовал мне взять в жены дочь какого-нибудь старейшины или нойона,– задумчиво произнёс Джучибер.– Говорит, что это укрепит моё положение и на курултае я смогу получить поддержку. Мол, любому лестно стать ханским зятем. А ты что об этом думаешь?
Повернувшись в седле, Джучибер бросил на друга пытливый взгляд.
– Не знаю,– пожал плечами Содохай.– Может быть он и прав. В таком деле советуй, не советуй, но решать тебе придётся всё равно самому.
Разговор кончился сам собой, и дальше ехали в молчании, слушая заунывную песню, которую за их спиной затянули двое нукёров.
После полудня перелески стали попадаться всё чаще, а ближе к вечеру на закатной стороне показалась тёмная полоса лесов Волчьей Пади. Впереди открылась широкая долина, окаймлённая деревьями, которая протянулась с запада на восток в сторону Иланы. Из-за березняка, росшего на краю долины, в небо поднимались дымки очагов.
– Чей-то курень. Заедем? – спросил Содохай. Джучибер согласно кивнул, и они направили коней в сторону, откуда виднелся дым.
Кода выехали к самому куреню, то, что они увидели, заставило их невольно насторожиться. Оба друга натянули поводья, чуть придерживая коней. Прежде всего, в глаза бросилось то, что телеги и повозки стояли плотным кольцом, а юрты стояли слишком тесно, так, словно их ставили в величайшей спешке. Видимо люди в курене ожидали нападения. Двое караульных, заметив приближение незнакомых всадников, подняли тревогу. До подъезжающих донёсся лай собак и громкие голоса.