Эренцен, привыкший к тому, что все встречные оказывали ему уважение и почёт, не ожидал такого отпора и, опешив от неожиданности, умолк на полуслове.
– Нельзя так разговаривать со служителем Небесной Прародительницы,– попытался сказать старейшина Биликту.– Иначе навлечёшь на себя её гнев и…
– По закону, принятому на всеобщем курултае при хане Бегтере, любой, кто посмеет возвести напрасную хулу на воина из ополчения Далха-Кота, повинен смерти или изгнанию,– жестко оборвал его Мутулган-багатур. Немигающий взгляд военачальника из Барунара намертво припечатал старейшину к месту.
– Успокойся, доблестный Есен-Бугэ,– проговорил Эренцен.– Мы пришли сюда не затем, чтобы опорочить твоё славное имя. Люди видели, как твоя дочь в порыве неистовства набросилась на человека Чулуна и избила его плетью. Я сам только что осматривал его рану.
– Значит, он сказал ей что-то обидное, а она, защищая свою честь и достоинство наказала дерзкого.
– Вот как? – Эренцен пристально посмотрел на обоих воевод и на Чулуна.– А люди, что видели это происшествие, говорят, что она напала на него безо всякого повода…
– Кто эти люди? – спросил Мутулган.– Почему они не побежали в курень и не позвали на помощь?
Шаман замялся, когда его глаза встретились с глазами тысяцкого Барунара. Он чувствовал скрытую в пожилом воеводе внутреннюю силу, крепость духа, позволявшую тому спорить с ним. До того времени шаману было достаточно одного взгляда, чтобы смирить любого, кто осмелился ему возражать.
– Тагай Кривозуб всё видел своими глазами,– произнёс старейшина Тугучак.
– Тагай!? – переспросил Есен-Бугэ.– Клянусь когтями Прародительницы, ты думаешь, что я поверю словам этого вора и труса?
– К тому же вчера приходил шаман Иргиз и он самолично осматривал Нейву. Если бы она была одержима злыми духами, то неужели он не заметил бы этого? – задумчиво, как бы ни к кому не обращаясь, произнёс Мутулган.
– Иргиз скажет. Слово какого-то там Кривозуба не стоит против слова шамана, служащего Небесной Рыси,– заметил Есен-Бугэ.– Будьте свидетелями, этот вонючий хорёк возвёл напраслину на мою дочь!
При этих словах в глазах старейшины Тугучака мелькнул огонёк досады.
– Но тогда получается, что это твой человек виноват в произошедшем,– Эренцен повернулся к Чулуну. Тот невольно сжался под пронизывающим взором шамана.– И тогда ты должен выдать его, ибо он подлежит суду и наказанию, за то, что поднял руку на свободную женщину,– закончил он.
– Ты как всегда прав, мудрый Эренцен,– снова вступил в разговор Мутулган.– Правда, здесь есть одно обстоятельство.
– Какое?!
Голос шамана прозвучал слишком громко, так что он сам вздрогнул от его звука. Хотя Эренцен старался держаться спокойно, но в глубине души у него поднималось раздражение против посмевшего перечить ему тысяцкого. Мало того, у него появилось чувство, что эти трое издеваются над ним.
– Дочь храброго Есен-Бугэ не простая девушка. Она, как все знают, является воином, носящим пояс. А по нашим законам и обычаям холоп, напавший или ударивший воина, должен быть выдан ему на правёж. Вот потому-то мы с ним и прибыли сегодня в курень Чулуна, дабы сполна взыскать с него этот долг.
– Что же, не нам менять установленное Небесной Рысью,– произнёс Тугучак.– Только дозволь нам посмотреть, как твоя дочь накажет дерзкого, ибо мы должны убедиться в торжестве справедливости.
Старейшина поклонился Есен-Бугэ. Теперь наступила очередь замяться Чулуна и обоих тысяцких. Быстрый обмен взглядами не укрылся от взора Эренцена.
– Да, да,– подхватил он.– Пусть Нейва накажет его на наших глазах. Или это сделает кто иной…
Мутулган, посмотрев на Чулуна, пожал плечами. Он не мог всего предусмотреть, а возражать против наказания Ревуна, значит, отойти от своих слов. После этого все вышли из юрты. Чулун приказал Лабити позвать сюда Нейву.
Появившуюся Нейву рассматривали во все глаза. Присутствующие сочувственно улыбались ей, и лишь Есен-Бугэ многозначительно похлопывал сложенной плетью по голенищу сапога. Девушка была олицетворением самой скромности и послушания. Она было дерзко вскинула по привычке глаза, но, заметив кулак, который ей исподтишка показывал отец, тут же потупилась.
– Скажи нам, Нейва,– обратился к ней Эренцен.– Как бы ты хотела наказать дерзнувшего поднять на тебя руку?
– Башку с плеч долой и делу конец,– проворчал Тугучак, бросая косой взгляд на стоящего с бледным лицом Чулуна. Кузнец клял себя за то что пообещав Ревуну избавить его от наказания, не сумел сдержать своего слова.
– Ну, разве что выдрать, как следует. Дабы себя не забывал,– лениво отозвался старейшина Биликту.
Тем временем двое нукёров привели Ревуна. Могучее телосложение и высокий рост белояра произвели на присутствующих впечатление. Даже Мутулган крякнул от удивления, разглядывая работника. Багатур. Конечно, только такой и мог дерзнуть поднять руку на кого-нибудь из коттеров.
– Что скажешь? – продолжал допытываться у Нейвы Эренцен. – Убить его или выпороть?
Девушка посмотрела на белояра, стоявшего с опущенной к долу головой. Она не знала, как поступить, лишь молча кивнула головой, со всем соглашаясь. В уголке глаза набухла слеза и тяжёлой каплей сорвалась вниз.
– И чего вы пристали к ней!? – вдруг взвизгнула Лабити, до того спокойно стоявшая позади Нейвы.– Разве вы не видите, что ей вчера крепко досталось, а вы ещё пристаёте к ней с вашим судом! Порите кого хотите, а ей надо прилечь! Пойдём, иначе Прародительница накажет тебя бесплодием!
– Лабити!? – возмущённо крикнул Чулун.
– Что Лабити? – обернулась та к мужу.– Или не знаешь, что раз в луну Рысь-Прародительница дарит женщине несколько дней отдыха. Пойдём! – повторила женщина и, обняв Нейву за плечи, повела её в сторону юрты. Мужчины остались стоять на месте, пряча в усы молчаливые усмешки. Стоявшие позади всех молодые нукёры весело скалили зубы.
– Пороть, так пороть,– первым заговорил Мутулган.– Думаю, двадцати ударов плетью будет довольно. Есен-Бугэ, это должен сделать ты, как отец и ближайший родич Нейвы.
Он знал, что Чулун не хотел допустить смерти своего работника, и потому торопился опередить Эренцена и старейшин, дабы тот отделался поркой. Остальные согласились с предложением Мутулган-багатура. Двое нукёров привязали Ревуна к столбу одного из амбаров и содрали с него рубаху. Затем Есен-Бугэ вышел вперёд и занёс плеть. Раздался хлёсткий сочный удар. На теле белояра вспухла и налилась багровая полоса.
Вся спина Ревуна была залита кровью, но упорный белояр мужественно перенёс наказание. Он не проронил ни звука, только лишь вздрагивал при каждом ударе плети. Все присутствующие также хранили молчание, оценив его стойкость, которое было нарушено замечанием Мутулган-багатура:
– Крепкий человек. Настоящий мужчина.
Нукёры отвязали шатающегося Ревуна от столба и подхватили его под руки, не дав упасть на землю. Повинуясь знакам Чулуна, они оттащили белояра под навес и уложили на попону лицом вниз.
Эренцен и сопровождавшие его старейшины покинули курень Чулуна. Чуть позднее, следом за ними уехали и оба воеводы. Правда, Есен-Бугэ пришлось ненадолго задержаться, договариваясь с мастером и его женой о том, что Нейва пробудет у них ещё день-два, после чего вернётся к отцу.
Глава 10
Рана на бедре, полученная Джучибером в схватке с барсом, воспалилась и заставила его пролежать пять долгих дней в курене старейшины Оритая. Но едва он почувствовал себя лучше, как тут же приказал Содохаю собираться в дальнейший путь. Мунгету, хорошо знавший тропы в лесах Волчьей Пади, вызвался их проводить.
Хотя Оритаю решение племянника было не по нраву, но старейшина не стал возражать. Он лишь досадливо морщился, при мысли о том, что Мунгету может нечаянно навести сына Хайдара на укромные пастбища, где его люди выпасали часть скрытых от ханских данщиков табунов. Правда, сейчас там никого и ничего не было, но всё же…
От куреня Оритая до лесных чащоб добрались без особых происшествий. Мунгету вёл их более короткими тропами, через боры и рощи спрямляя путь. Места, где давеча охотились на барса, остались по правую руку от них. Джучибер, как и Содохай, редко бывал в Волчьей Пади, потому он внимательно осматривал местность, через которую они проезжали.
Мунгету, заметив любопытство Джучибера, принялся рассказывать о тропах и различных знаках и приметах, установленных теми, кто на лето откочёвывал из засушливых степей в эти богатые травой и водою места. К вечеру встали на ночёвку в небольшой долине, по дну которой струился ручей.
Утром двинулись дальше вглубь лесов. Деревья стали гораздо выше и мощнее, а подлесок гуще. В просветах было видно, как кое-где над вершинами деревьев в небе висели ястребы, высматривающие с высоты добычу. В тёмных непролазных буреломах и падях скрывались медведи и волки. Между поваленных стволов сновали юркие бурундуки, провожавшие людей чёрными бусинками своих глаз. Один раз всадники увидели, как через тропу неслышной тенью перемахнула рысь. Эту неожиданную встречу почли добрым знаком.
Как и обещал Мунгету, долина Волчьей Пади открылась им после полудня. Сжимавшие тропу лесные чащи словно расступились. Среди деревьев замелькали просветы, а подлесок стал не таким густым. Преодолев, после очередного поворота, расстояние в несколько сотен конских махов они оказались на краю просторной долины.
Волчья Падь была расположена на обширной лесной луговине, одну сторону которой занимало изогнутое, словно молодой полумесяц озеро, а вторую занимала сама станица. Озеро питалось водой из двух ручьёв, впадающих в него с противоположной лесной стороны. Вокруг расстилались густые леса, растущие на склонах невысоких сопок.
Добрая половина станицы состояла из бревенчатых хижин и сараев. Большинство юрт и шатров принадлежали тем, кто прикочёвывал в лесные долины из степи. Рядом со станицей находился курень, посвящённый Далха-Коту.
Правда, в отличие от тех, что были возле Барги, он был небольшим. Численность его обитателей никогда не превышала более двухсот пятидесяти человек, включая постоянно живущих в нём старых воинов и наставников. Да и главой куреня здесь был не воевода-тысячник, а всего лишь есаул.