– Лёд мог подтаять,– заметил Зугбир.
– Это вряд ли,– покачал головой Нёкун.– Вспомни сам, какие морозы стояли всю зиму. Но не это смутило меня, а то, что у покойника почернело лицо.
– Хочешь сказать, что его отравили?
– Нет. Иначе бы знахари сразу бы распознали яд. Шаман, которого призвали камлать над Иргиз-ханом, бежал из его юрты как от степного пожара.
– Во-он оно как…– протянул Зугбир, догадываясь, что имел в виду его собеседник.– Думаешь, что среди нас завёлся ядачи-колдун?
– Я бы так не думал, если бы после этого меня самого дважды не пытались убить. Причём один раз, когда я приехал на похороны Иргиз-хана, с помощью заклятого оберега, подброшенного одному из моих людей. Во второй раз кто-то наслал морок удушья. Простому шаману это не под силу, и потому-то сейчас у меня нет веры никому. Да ведь и ты думаю, наверняка пожаловал ко мне не запросто так…
Нёкун умолк. По выражению его лица Зугбир догадал, что ходить вокруг да около не имело смысла. С ним надо было быть откровенным.
– Я хочу узнать про льдистое серебро,– выложил он прямо в лоб.
– А-а, вот ты о чём,– Нёкун в задумчивости поскрёб подбородок.– Да-а видать нынче многим оно понадобилось…
– К тебе приходил Эренцен? – напряжённым голосом произнёс Зугбир.
– Эренцен? – недоумённо переспросил Нёкун,– он-то тут причём? Хотя понятно,– догадавшись, он покачал головой.– Нет, не он.
– Тогда кто же?
Нёкун ответил не сразу. Он снял висевший над углями очага медный кумган и разлил содержимое по двум маленьким чашкам. Юрту заполнил душистый запах чабреца.
– Тебе, наверное, ведомо, что я посылал людей в Хорол за железом? – вопросил он. В ответ Зугбир утвердительно прикрыл веки.
– Ну, так вот,– продолжил Нёкун, бережно возвращая чайник на место.– Они вернулись ни с чем. Поэтому-то, в конце концов, я не утерпел и поехал сам. В Арк-Орде, на торговом майдане я встретил тайгетского шамана-проповедника по имени Ирахар. Он поведал мне, что залежи гамелита, как они называют льдистое серебро, в Тайгетаре иссякли, а новых никто найти не может. Ещё он поведал о том, что тайна гамелита сокрыта в сделанной из него же дощечке или пластинке. Она волшебная и якобы на ней оживают и появляются знаки-руниры. Не знаю, можно ли верить его россказням или нет, но мне показалось, что он лжёт.
– Он не лжёт,– отозвался Зугбир.
– Вот как? – удивился Нёкун.– Значит, ты тоже что-то знаешь об этом…
– Потому-то я и пришёл к тебе. Чулун рассказал мне, что перед войной с ченжерами вы с ним ковали оружие из льдистого серебра, взятого у Хайдара. И ещё про то, что шаманы приходили к нему, прося оставить немного гамелита для приготовления снадобий, но всё что у него было, пустили в плавку.
– Да-а,– задумчиво протянул каяд,– было такое…
– И только ту самую пластину с рунирами он вам не отдал. Она осталась у Хайдара. В своё время он забрал её вместе с остальными вещами у погибшего тайгетского воеводы, что некогда жил в его курене. Дайсан, кажется…
– Я помню его,– кивнул Нёкун.– Человек, наделённый духом Рыси. Очень сильный. Но про пластину я ничего не знаю. О ней я услыхал от того проповедника веры Мизирта, что встретился мне в Арк-Орде, а теперь и ты говоришь о том же…
– И что же поведал тебе этот тайгет? Что он говорил про пластину?
– Говорил, что в незапамятные времена, какой-то их, то ли шаман, то ли отшельник, получил откровения от ихнего тайгетского бога. Дабы сохранить их для потомков, он написал их на десяти пластинах, отлитых из звёздного серебра в полторы ладони длиной и с ладонь шириной, толщиной же в треть пальца. Посреди на каждой пластине выбиты знаки-руниры, в которых заключена божественная сила. Если знать, как ими пользоваться, то они могут перетекать, словно вода и изменять свои начертания, после чего вновь застывают. И каждый раз, когда это происходит, руниры открывают новое знание тому, кто сможет их прочитать. Заклинания, записанные на пластинах, якобы могут открыть лёгкий вход в незримый мир духов. Об этих пластинах давным-давно все позабыли. Ещё он упоминал, что кроме него, её ещё ищут один из его соплеменников и ченжерские жрецы какой-то ихней богини. Вот и всё. Лучше ты мне ответь: а с чего это вдруг, эти пластины понадобились тебе, да и остальным нашим шаманам? – полюбопытствовал Нёкун.– Да и ты откуда проведал о ней?
– Мне было видение,– ответил Зугбир.– Видение, ниспосланное самой Рысью-Прародительницей.
– Да, ну? – недоверчиво прищурился Нёкун.
– Я знаю, что ты, как посвятивший себя служению Далха-Коту не веришь в подобные вещи, но на этот раз так и было. Нам с тобой ведомы многие уловки тех, кто дурачит простаков, но скажи, разве в делах и разговорах с тобой я хоть раз прибегал к ним?
Нёкун задумался, пытливо поглядывая на сидящего напротив него собеседника.
– Нет,– вынужден был признать он.– Сколько я тебя знаю, такого за тобой не водилось. Со мной ты был достаточно честен, и я тебе верю.
– Я был за Челенгрой, в стойбище у одного из гейрских шаманов-травников, когда это произошло…
– Наверное, накануне ты хорошенько хлебнул отвара из мухоморов? – усмехнувшись, заметил Нёкун.
– Если бы,– покачал головой Зугбир.– Это случилось среди бела дня. Я был в лесу и собирал коренья на поляне, когда небо надо мной вдруг потемнело. Всё вокруг затянуло какой-то мерцающей мглой. Я лишился сил и не мог сделать ни одного движения. Знаешь так, наверное, чувствует себя человек, когда к нему приходит смерть. Так я и подумал, лёжа с закрытыми глазами посреди той поляны. Но в это время откуда-то сверху раздался нечеловеческий голос. Он сказал: «Найди утерянное и познай непознанное», а после этого я увидел сияющую пластину с рунирами. Она какой-то краткий миг висела прямо передо мной в воздухе, а потом пропала, и всё вокруг погрузилось во тьму. Что было дальше, не помню. Очнулся, когда солнце уже садилось. Прошло больше полдня, а мне показалось, что всего ничего. Когда вернулся в стойбище, то оказалось, что на него налетела буря. Ветер повалил все вежи и шалаши. Шамана, что обещал мне передать часть своих знаний по травам, насмерть придавило рухнувшим деревом. Вот и всё. Ты первый человек, которому я рассказываю об этом…
Зугбир умолк. Выслушав его повествование, Нёкун некоторое время сидел, не проронив ни слова.
– А что гейры? – наконец, спросил он.– Так и отпустили тебя с миром?
– Да. Правда четырём охотникам пришлось наложить лубки на сломанные руки, а к старейшине приставить женщин, ибо за ним нужен уход, и он не скоро сможет выйти на охоту. Остальные дали мне челнок и двух провожатых…
– Клянусь неуязвимой шкурой Далха-Кота,– засмеялся каяд,– они не скоро забудут твоё появление в стойбище их шамана. Я бы не поверил всему рассказанному тобой, если бы ты сказал, что гейры позволили тебе уйти от них просто так. Они-то наверняка подумали, что это из-за тебя духи излили свой гнев на их стойбище.
– Возможно, что они были по-своему правы. Ведь нынче-то они остались без целителя. Кто знает…
– Ну, хорошо. А что за голос говорил с тобой? И что это за «утерянное и непознанное»?
– А вот этого-то, я как раз и сам не знаю,– ответил Зугбир.– Может быть это была сама Прародительница, а может и тайгетский бог… Насколько я понимаю, в рунирах, выбитых на пластине содержится некое знание или заключена какая-то сила, а может и ещё что-то, что нам неведомо. Я подумал, что надо сначала разыскать пластину, и мои поиски привели меня сначала на капище Рыси-Прародительницы, а потом к хану Хайдару…
Зугбир остановился, чтобы промочить горло. Он взял чашу с отваром и сделал несколько глотков.
– Но он умер, и ты потерял след,– докончил за него Нёкун.
– Это так,– отставив питьё, согласно кивнул головой Зугбир.
– А Джучибер? Может быть, наследник Хайдара что-то знает об этом?
– Про то не ведаю. Ему, как ты знаешь сейчас не до этого.
– Знаю, видел его на съезде. Сильный воин, но нечета Кранчару или тому же Укэту. Молод ещё. Впрочем, поумнее их будет. Но нойоны и старейшины не хотят видеть его ханом, а зря. Сейчас они станут грызться между собой как собаки из-за брошенной кости. Того и гляди, растащат весь улус по кускам. Каждый из них спит и видит ханом только себя…
Зугбир догадался, чем озабочен Нёкун, но не откликнулся на слова собеседника, ибо его не занимало то, что волновало Нёкуна как старейшину рода каядов. Сейчас ему было всё равно, кто будет ханом коттеров. Мысли Зугбира занимала только таинственная пластина.
– А тебе, я вижу, до этого дела нет,– громко произнёс Нёкун, видя, что собеседник не слушает его. Зугбир очнулся от собственных дум и посмотрел на него.
– Да, ты прав,– ответил он.– Впрочем, я ведь не старейшина рода, семьи у меня тоже нет. Потому-то нас с тобой печалят разные заботы. В отличие от тебя я лишь взыскующий истины. Но не прими мои слова за обиду…
Зугбир умолк и некоторое время они сидели, снова погрузившись в собственные мысли, каждый думая о своём.
– Скажи, что ты знаешь про тайник в изваянии Далха-Кота, что стоит на капище Рыси? – спросил Зугбир, возвращаясь к прерванному разговору.
– Тайник в изваянии Далха-Кота? – переспросил искренне удивлённый Нёкун, ибо он впервые слышал об этом.
– Да.
– Я не ведаю про тайник, но с удовольствием выслушаю всё, что ты скажешь об этом,– заинтересовано произнёс Нёкун.– Тем более что Далха-Кот является моим покровителем.
И Зугбир принялся рассказывать о своём открытии. Их разговор продлился до позднего вечера. Против своего обыкновения спать под открытым небом, на этот раз Зугбир остался ночевать в юрте Нёкуна. Ворочаясь под непривычным для него одеялом, он никак не мог уснуть, всё время думая о предложении Нёкуна дождаться, когда Джучибер вернётся от табгаров и поговорить с ним о таинственной пластине начистоту.
Глава 14
Общего хана коттеры так и не избрали. Единственное решение, которое было принято на всеобщем курултае – это отправить послов к табгарам, чтобы если даже не заключить союз, то хотя бы обеспечить невмешательство в войну с ченжерами со стороны этого многочисленного племени.