– Всё будет тихо,– сказал он.– К утру не останется никаких следов. К тому же всегда можно сказать, что преподобный брат пал жертвой чёрного колдовства тайгетского монаха, коему он так неосмотрительно подарил жизнь!
– Это другое дело. Но будь осторожен.
Матэс откинулся назад, натянул на себя плащ и принял вид смертельно усталого человека.
«Жалкий слизняк» – подумал Шуцзы, глядя на него. Хочет остаться чистеньким в этом деле. Что же, пусть будет так. Доля каждого будет определена во время дележа добычи. А в том, что они достанут сокровища, Шуцзы ни капли не сомневался. Он взял полупустой бурдюк с вином, захваченным у караванщиков, открыл затычку и влил внутрь половину содержимого из пузырька. Этого должно хватить, чтобы преподобный брат к утру отправился в мир иной. Потом он спрятал пузырёк с ядом обратно во внутренний кармашек пояса и несколько раз сильно встряхнул бурдюк.
– Охота на мятежников была нынче удачной! – как можно беззаботнее произнёс Шуцзы, подходя к жрецу Братства Богини. Он делал вид, что его немного язык заплетается от выпитого вина.– Предлагаю, вам преподобный брат, немного выпить за нашу удачу! – он протянул бурдюк Пиньлу.
– Если немного, то я, пожалуй, и выпью,– пробурчал жрец, забирая из рук лунчира вино.– А вот ты я вижу, приложился как следует.
Он взболтнул бурдюк и уже хотел было приложиться к соску, но внезапно остановился. При виде этого сердце Шуцзы ёкнуло и провалилось куда-то вниз. Во рту у него всё пересохло.
– Нет. Эта кислятина не годится,– произнёс жрец.– Там в повозке лежит фляга. Готов побиться об заклад, что внутри её настоящее маверганское. Эти тайгетские ублюдки знают толк в вине. Сейчас я кого-нибудь пошлю за ней. Эй, ты! – он окликнул кашевара,– лови! Налей немного ребятам.
Пиньлу бросил бурдюк одному из сидящих у костра воинов. В ответ те весело загомонили. Лицо Шуцзы от охватившего его страха покрылось испариной. Неужели это правда, что жрецы Братства Богини умеют читать мысли и намерения человека? Если это так, то он погиб.
– А вот и маверганское,– произнёс жрец, беря из рук посланного за вином ратника, флягу. Пиньлу приложился к горлышку и сделал несколько больших глотков.
– Точно! Это оно. Так и быть благородный Шуцзы, я дам вам сделать несколько глотков после чего вы пойдёте спать. Завтра предстоит долгий путь.
С этими словами жрец протянул флягу лунчиру. Тот взял её дрожащими руками и поднёс к губам. В этот момент ругань, раздавшаяся у костра, отвлекла Пиньлу. Двое рядовых ратников горячо спорили с десятником о том, кто сделал лишний глоток вина больше положенного.
Шуцзы заметил, что жрец отвернулся, наблюдая за разгоревшейся сварой. Трясущимися руками он достал пузырёк и вылил из него во флягу весь яд без остатка, после чего сунул его обратно за пазуху. Когда Пиньлу повернулся к нему он стоял, держа флягу перед собой.
– Эге! Не знал, что ты так здорово пьёшь. Аж, до дрожи в руках,– произнёс жрец, забирая у него флягу.– Хватит, лунчир! Идите немедленно спать!
Последние слова жрец Братства Богини произнёс непререкаемым тоном приказа. Шуцзы медленно повернулся и пошёл прочь, еле передвигая свои одеревеневшие ноги. Лишь отойдя на добрый десяток шагов, он смог оглянуться.
Запрокинув голову, Пиньлу пил вино прямо из горлышка. Внезапно жрец оторвался от фляги и приподнял её, словно видел её в первый раз и хотел хорошенько рассмотреть. Потом он осторожно поднёс горловину фляги к носу и принюхался к запаху вина. Шуцзы видел, как его лицо исказила гримаса недоумения и страха.
Пиньлу стал озираться пока его взгляд не упёрся в стоявшего неподалёку Шуцзы. Они несколько мгновений смотрели друг на друга, а потом жрец чуть опустил свои расширившиеся от ужаса глаза и яростно закричал. Кливут проследил направление взгляда Пиньлу. Возле его ног валялся выпавший из-за пазухи пузырёк.
– Предатель! – взревел жрец. Он отшвырнул флягу в сторону и бросился к Шуцзы. Услышав его яростный вопль, сидевшие у костров воины, повскакали на ноги и замерли в растерянности. Они видели, как Пиньлу бросился к Шуцзы. Кливут всем телом шатнулся назад, одновременно пытаясь достать оружие для защиты. Одной рукой он успел выхватить из ножен кинжал, а вторая уже вытаскивала меч, когда сложенные щепотью пальцы жреца ударили его в горло. Шуцзы коротко хакнул и запрокинулся на спину.
Всё произошло настолько быстро, что никто не успел вмешаться. Ошеломлённые случившимся воины непонимающе глядели на распростёртое тело того, кто недавно был их начальником. Пиньлу повернувшись лицом к ближайшему костру, закричал:
– Вино отравлено! Скорее найдите Ондро!
При этих словах те, кто уже приложился к злополучному бурдюку, побледнели. Двое самых толковых воинов бросились туда, где ночевал цакхар, при этом суматоха охватила весь лагерь.
Вскоре Ондро сидел рядом с Пиньлу, разглядывая лежащий на ладони пузырёк. К месту происшествия сбежались оба ментарха, десятники и остальные ратники. Лицо стоящего за спиной цакхара пятидесятника Матэса было белее мела.
– Яд песчаный гадюка,– произнёс Ондро, возвращая пузырёк Пиньлу.
– М-можешь приготовить п-противоядие? – громко стуча зубами, спросил жрец Братства Богини. Его бил озноб, а по потемневшему, налитому кровью лицу катились крупные капли пота. Пиньлу почувствовал, как начали неметь стопы ног, а желудок свело рвотной судорогой.
– От змеи молоко надо. Молока нет,– ответил цакхар. Он понюхал пузырёк.– Моя не знать. Там быть ещё что-то плохое. Я сделаю, день-два жить будешь. Если не найдёшь хороший знахарь – сдохнешь.
– Помоги-и. Вернёмся в Цемез – озолочу! – прохрипел Пиньлу, не сводя глаз с проводника. Тот кивнул, поднялся и ушёл к одному из костров. Вскоре он вернулся с котелком, наполненным каким-то вонючим настоем и принялся поить жреца, после чего велел ему лечь и укутал его одеялами. То же самое цакхар проделал с остальными пострадавшими.
Вместе со жрецом отравленными оказались двадцать семь ратников и двое десятников. Скрючившись, они лежали возле костров, ожидая своей участи. Остальные не спали до самого утра, перешёптываясь, и подозрительно оглядывая друг друга. Многие догадывались о причине побудившей Шуцзы так поступить. Некоторые в глубине души даже оправдывали его.
Старшие собрались возле места, где лежал жрец. Еле слышным от слабости голосом, Пиньлу приказал ментархам проверить всю воду и все припасы. Матэс поспешил выполнить приказание, лишь бы оказаться подальше от жреца. Его трясло при мысли о том, что тот сумел разгадать замысел Шуцзы и теперь может добраться и до него. Спрятавшись за одну из повозок, Матэс упал на колени и, обратив лицо к усеянному звёздами небу, принялся истово творить молитву.
Утро окрасило зубья скалистого гребня в розовый цвет. Один из отравленных, тот самый десятник, которому удалось сделать несколько лишних глотков вина, так и не увидел рассвета. Его скрюченное, с поджатыми к животу коленями и пеной на почерневших губах, тело безжизненно остыло. Пиньлу и остальные были живы, но их состояние оставляло желать лучшего.
Всех отравленных погрузили в захваченные накануне повозки. Часть припасов навьючили на лошадей, а примерно треть из них пришлось бросить на месте. Пиньлу чувствовал себя очень плохо. С помощью двух ратников жрец еле сумел забраться в повозку. Несмотря на наступающую жару его бил озноб, а лоб был покрыт испариной. Наконец, прозвучала команда трогаться. Повозку дёрнуло, и Пиньлу безвольным кулем завалился на дно.
Поредевший отряд ченжеров держал путь встречь солнца. Вскоре замыкающие строй всадники растаяли в знойном мареве пустыни. На месте стоянки остались лишь следы кострищ, да два неприметных холмика, на одном из которых лежала витая сломанная плеть. Она осталась единственным напоминанием о том, что в этом мире когда-то был благородный кливут и лунчир пограничной конницы Шуцзы.
Глава 4
Мягкая размеренная поступь верблюда укачивала Кендага в седле, и он поневоле закрывал глаза. Тайгет ехал впереди, а следом за ним двигался Джучибер. Солнце поднялось уже довольно высоко над землёй, и палящий зной усилился. В сияющем лазурью небе не было ни облачка, только солнце, лучи которого, казалось, сливались в один громадный испепеляющий столб огня.
Земля была невероятно раскалена, и животные под обоими седоками шли тяжёлой утомлённой поступью, нарушавшей глухую мёртвую тишину пустыни. Ветра не было, и поднятая пыль неподвижно висела в воздухе, медленно оседая на землю. Лишь далеко на полуденной стороне там, где небо сливалось с землёй, по бескрайней равнине бешеным вихрем проносился пыльный смерч, казавшийся отсюда маленькой тонкой струйкой.
Извилистое сухое русло речки, показавшееся после полудня перед двумя путниками, пересекало пустыню, словно змеиный след. Торчащие местами серые прутья высохшего камыша и бурая глина размытых берегов подсказывали, что когда-то здесь была вода. Теперь же кругом расстилались пески, а вдали, там, где небо сливалось с землёй, висело знойное марево.
Несмотря на это кобыла коттера и верблюд Кендага всё же держали хороший ход, хотя им приходилось время от времени останавливаться после подъёмов на гребни увалов или преодолевая очередной песчаный бархан.
Кендаг удовлетворённо хмыкнул, заметив небольшую низину, поросшую редкими кустами саксаула и верблюжьей колючкой. Что же, его верблюду найдётся пища, а вот кобылу, на которой ехал коттер, придётся кормить остатками ячменя. В его торбе их осталось всего-то две горсти. Тайгет опасался, что возможно одному из них придётся идти пешком, и, скорее всего, это будет он, ибо коттер ещё слишком слаб для такого перехода. При мысли об этом Кендаг невольно обернулся и посмотрел на своего спутника. Тот расслабленно держался в седле, терпеливо перенося жару.
Джучибер чувствовал себя гораздо лучше, чем пять дней назад, когда его подобрал тайгет. Рана на его голове затянулась, оставив лишь неприметный шрам, скрытый отрастающими волосами. Он уже не шатался от слабости и довольно уверенно сидел в седле. Помощь Кендага принимал без возражений, понимая, что главное – это восстановить силы. Правда иногда у него вспыхивали подозрения, что этот тайгет является тайным подсылом ченжеров, и заботится о нём только потому, что надеется доставить его в руки шестипалых.