Чулун был не простым кузнецом-оружейником. Он был прославленным мастером, чьи изделия ценились чуть ли не на вес золота. Конечно, в его мастерской ковались клинки из булата, наконечники стрел и копий, но не эти смертоносные изделия принесли ему известность. Доспехи и брони, изготовленные Чулуном, не имели себе равных. Даже тайгетские купцы, что бывали в Барге, поражались, при виде такой работы. Кто-кто, а уж тайгеты понимали толк в кузнечном деле.
В его мастерской делались юшманы, кольчуги и куяки, которые надёжно защищали своего владельца от вражеского оружия. Тут же ковались различные шлемы, наручи и поножи. Молодым подмастерьям, только начинавшим совершенствовать свои навыки, поручалось изготовлять мундштуки удил, стремена, таганы, ножи и другие предметы, столь необходимые не только воину, но и простому табунщику.
Маленький курень кузнеца состоял из одной большой и трёх юрт поменьше, где жили его подмастерья и домочадцы. Возле юрты мастера была сложена поленница из смолистых чурбаков тарагая, и стояло два воза с брёвнами, предназначенными на заготовки для ратовищ копий и пик. Ближе к реке, почти на самом берегу стоял широкий дощатый навес, под которым была устроена кузня и две печи с горнами. Дальше располагался небольшой сарай, в котором находилась дубильня. Оттуда тянуло кислым запахом кож.
Зугбир прошёл мимо юрт прямиком в кузницу и уселся за одной из плавилен, на самом берегу реки. В нескольких шагах от него, под откосом берега, плескала вода. Здесь ему никто не помешает, а Чулун вернувшись с похорон хана, скорее всего первым делом направится в кузницу. Подмастерья и молотобойцы с ним не пойдут, ибо сегодня после поминальной тризны, которая продлится до самого вечера, вряд ли кто будет работать. Поэтому Зугбир рассчитывал переговорить с Чулуном с глазу на глаз. Ну, а пока у него есть время всё спокойно обдумать. Зугбир закрыл глаза и расслабился, пытаясь изгнать из головы лишние мысли.
Те немногочисленные звуки, которыми жила опустевшая станица не мешали ему. Скитаясь за Челенгрой, он приучил себя к достижению внутреннего покоя даже тогда, когда буря вырывала с корнями могучие деревья, а вой ветра и треск ломающихся сучьев наполнял всё вокруг.
Погруженный в созерцание текущей воды, Зугбир не заметил, как наступил вечер. До шамана донёсся говор многоголосой толпы, топот копыт лошадей и скрип телег. Обитатели станицы и окрестных куреней возвращались в свои жилища с похорон Хайдара. Где-то вдалеке зазвучала заунывная песня, больше похожая на плач, но вскоре она оборвалась.
Как и рассчитывал Зугбир, Чулун появился в свой кузнице один. Войдя, мастер остановился у низкого верстака. Он перебрал разложенные здесь свои инструменты. Затем зачем-то снял один пучок прутьев, сушившихся под самым покрытым копотью потолком, повертел их в руках и с тяжёлым вздохом повесил обратно. Со стороны могло показаться, что оружейник растерян и подавлен. Зугбир нутром ощутил охватившее того душевное смятение. Шаман негромко кашлянул, привлекая внимание кузнеца.
– Кто здесь?
– Я.
– А-а, это ты, Зугбир,– кузнец подошёл к шаману, который неподвижно сидел, подогнув под себя ноги. Тот даже не повернул головы, продолжая глядеть на бегущие мимо воды Иланы.
Чулун был худощавым человеком чуть ниже среднего роста. Его скорее можно было назвать поджарым, чем щуплым. У него были светло-серые глаза, тёмная, вечно подпаленная, короткая бородка и довольно густые усы.
– Что-то тебя не было видно, ни у погребального костра, ни на тризне по нашему хану,– заметил шаману Чулун.– Я искал тебя.
– Я был на капище в святилище. Молился…
– Понятно. Значит, напрасно искал. А на тризну, почто не пошёл?
Зугбир промолчал. Даже не повернул головы. Его взгляд по-прежнему был устремлён на реку. Чулун постоял ещё немного и, так и не дождавшись ответа, уселся рядом с шаманом. Помолчали.
– Вот и справили мы тризну по нашему хану,– нарушив молчание, произнёс кузнец.– Теперь боюсь, как бы нойоны не затеяли какую-нибудь свару.
Зугбир уловил лёгкий запах браги, исходящий от мастера.
– Тебе-то, какое дело до них?
– Значит, есть дело. Посуди сам – Хайдар был всем нам опорой и защитой от произвола нойонов и старейшин. А теперь его нет.
– Есть Джучибер…
– Есть,– согласился Чулун. Он поднял голыш и бросил его в реку. Вода слабо плеснула.– Но он ещё пока не хан. Сил у него не хватает, да и неизвестно как он покажет себя.
– Думаю, что покажет. Скажи, ты делал доспех для Хайдара?
– А то кто же?
– Значит, знаешь про льдистое серебро?
Чулун не ответил. Зугбир не настаивал. Он видел, что кузнец погружён в раздумья. Что же, пусть сначала вернёт спокойствие своим мыслям, а уж там он сам всё расскажет. В таком деле не следует торопиться. Потому-то некоторое время они сидели, сохраняя молчание.
– Это не тайна. Тайгеты и ченжеры называют этот металл гамелитом. Льдистое серебро дал мне Хайдар,– наконец, заговорил кузнец.– Я слыхал, что оно досталось ему от тайгета, тогда жившего в его курене. Я хорошо помню его, ибо одно время мы с ним обсуждали, как правильно закаливать пластины для брони. Это было ещё до битвы при Длани Света. Бегтер тогда попал в полынью на Илане и сильно простудился. Тайгет подарил ему оберег из гамелита и тот, к удивлению шаманов, пошёл на поправку. Остальное серебро, всё какое осталось после него у Хайдара, пошло на клинки и броню для нойонов и багатуров. Сейчас таких никто не делает. Льдистое серебро, если добавлять его в сплав, даёт гибкость и силу металлу. Из-за него клинки становятся упругими и редко тупятся, а доспехи не ржавеют годами. Помнится, шаманы приходили к Хайдару, прося оставить немного льдистого серебра для приготовления снадобий, что так хорошо затворяют кровь. Но сам знаешь, что палаши и шлемы были тогда куда нужнее…
Зугбир сосредоточено слушал слова кузнеца, закрыв глаза.
– Правда, шаманы ещё толковали про какую-то пластинку из гамелита, на которой начертано великое заклятье. Мол, не милость Покрытой Шерстью с Острым Клыком, а это заклятье помогло Хайдару выжить, несмотря на полученные раны. Хотя ему всё же отняли ногу!
Вот оно! Всё-таки он не зря зашёл к Чулуну.
– Откуда ты знаешь? – спросил Зугбир.
– Я делаю не только юшманы и кольчуги,– усмехнулся Чулун.– Многие целители из святилища приходят ко мне, чтобы я выковал им какую-нибудь нужную вещицу. Иногда они обсуждают свои дела между собой, а я не глухой. Да это ни для кого не было тайной. Кроме того, ты не первый, кто спрашивает меня о льдистом серебре, бывшем у Хайдара…
– Эренцен? – Зугбир приоткрыл глаза.
Чулун утвердительно кивнул головой, подтверждая догадку старого шамана.
– И что ты ему рассказал?
– Да то же, что и тебе. Что ещё я могу сказать? О льдистом серебре спрашивай не у меня, а у тайгетских торговцев, что приводят на майдан свои караваны…
Собеседники замолчали.
Зугбир догадался, что Чулун не знает про тайник, устроенный в изваянии Далха-Кота. А про пластинку кузнец думает, что её ценность только в том, что она изготовлена из этого столь редкого металла.
– Ты говорил, что тогда, перед битвой у Длани Света, когда ковали оружие, то добавляли в плавку льдистое серебро? А кто ещё из ковалей, кроме тебя, умеет работать с ним?
– Нас было четверо,– ответил Чулун,– я, старый Яглын из рода бесаудов, Хатгал из рода наянкинов и старейшина каядов Нёкун. Мы с Яглыном делали доспехи и шлемы, а Хатгал с Нёкуном ковали клинки. Сплавлять льдистое серебро с железом умели только мы. Остальные использовали его обычным способом и если нынче и есть кто из мастеров, варящих булат и тугое железо, то таких я не знаю.
– А почему о них сейчас ничего не слышно?
– Яглын умер на следующее лето после битвы у Длани Света. Ему ещё тогда перевалило уж за семь десятков. Хатгал, как я слыхал, не поладил со своим нойоном Кранчаром. Поговаривают, что во время очередной замятни он бежал к таурменам. Нёкун вместе со своим родом откочевал куда-то за Мулдуан из-за распрей с нашими нойонами. Говорят, что зимы две назад Нёкун посылал кого-то из своих родичей в Хорол, к тем тайгетам, что обосновались там…
– Зачем?
– Хотел, чтобы поучились у них, да заодно высмотрели – не лгут ли торговцы о том серебре.
– Ну и как? Удалось?
– На прошлогоднем курултае я тоже спрашивал об этом Нёкуна. Он рассказал мне, что его родичи четыре луны прожили там, но вернулись с пустыми руками. То есть не совсем с пустыми. Привезли на телегах почти полсотни откованных криц. Почитай каядам железа на цельный год хватило…
Кузнец умолк. С реки, ещё по-весеннему полноводной, потянуло прохладной сыростью. Пройдёт ещё день-два и Илана начнёт потихоньку мелеть.
– Ночи ещё прохладные, особенно здесь – у реки. Пойдём в юрту.
– Нет. Я люблю вольный воздух, а холод, как ты знаешь, мне не помеха.
– Ладно. Как хошь…– Чулун встал, расправил плечи, немного постоял рядом и направился в свою юрту.
Зугбир остался один. В чистом ночном небе ярко светил месяц и мерцали звёзды. Их неверный свет заливал своим светом Баргу и её окрестности. Станица постепенно затихала. Один за другим гасли огни и вместе с ними таяли, поднимающиеся вверх, серые столбики дыма от очагов.
Старый шаман размышлял о настоящем и будущем. Скоро, очень скоро знахари и целители потеряют своё положение среди племён и родов. Вот уже пошло третье лето, как тайгетские торговцы не привозили гамелит, который коттеры называли льдистым серебром. На все вопросы они лишь беспомощно разводили руками. Его невозможно было достать ни за какие богатства.
Эренцен и другие целители пробовали добывать гамелит из клинков и доспехов, когда-то изготовленных кузнецами, но он уже не нёс в себе тех целебных свойств, которыми обладал в чистом виде. Льдистое серебро, растёртое в мелкий порошок, затворяло кровь и стягивало раны лучше настоя корней огнецвета. К тому же его требовалось гораздо меньше, чем обычного снадобья. Гамелит использовали не только в лечении тяжёлых ран, полученных на войне, но и при трудных родах, когда у женщин возникало обильное кровотечение. Зугбир и сам с его помощью спас нескольких матерей от неминуемой смерти.