– Закройся! – громко заорали сразу несколько голосов.
Рядом с Валохэ рухнул воин, чей чешуйчатый панцирь пробила горящая стрела. Множество пылающих светлячков разом устремилось к крепости. Ночь наполнилась криками, звоном оружия и доспехов, гулким топотом ног.
Из темноты, облитые мертвенным светом луны, словно призрачные воины преисподней вырвались всадники.
Подскакав к воротам, они метнули в них большие вязанки хвороста. Следом за ними появилось ещё несколько. Этим не так повезло, как первым. Стрелки из боковой башни сумели выбить двоих из сёдел, и теперь их тела волочились вслед за своими скакунами.
В наваленный у ворот хворост тут же впилось несколько горящих стрел, и он вспыхнул ярким пламенем, которое усиленно раздувал ветер. Вскоре створки ворот занялись огнём. Спасаясь от жара и летевших искр, большая часть защитников покинула площадку надвратной башни.
– Полуночные врата горят! – доложил Валохэ запыхавшийся посыльный.
– Беги назад! Пусть выстраивают возле ворот завал и ставят за ним копейщиков.
К закатным воротам крепости уже подкатывали длинные телеги, гружённые камнем и брёвнами. То же самое творилось и у ворот, что выходили на полночь. Копейщики, вооружённые длинными – в два с половиной человеческих роста – совнями, занимали боевые места. А дождь горящих стрел всё не прекращался. Внутри крепости уже пылали: конюшня, одна из четырёх казарм и несколько фанз. По площади и улицам метались люди, блеяли овцы и ревели верблюды. Надрывно ржали кони.
Прогорев, ворота рухнули, взметая к небу огненный сноп искр и открывая проход в крепость. Но орхай-менгулы, как ожидал Валохэ, не бросились внутрь. Вместо этого всадники стали пускать стрелы, надеясь поразить защитников, укрывавшихся за завалами. Остальные кочевники, спешившись, начали новый штурм укреплений. Вскоре на стенах крепости завязался упорный рукопашный бой, ибо ченжеры, несмотря на численное превосходство врага, отчаянно защищались.
Теперь-то Валохэ разгадал замысел вражеского вождя. Его люди подожгли ворота только для того, чтобы ослабить оборону стен, а сам он бросил все свои силы на новый приступ. Нападавших приходилось четверо на одного ченжера, и они рвались на стены, несмотря на потери.
Яростная схватка продолжалась недолго. Немногочисленные уцелевшие защитники стали разбегаться в стороны, пытаясь найти укрытие от врагов. Лишь несколько десятков воинов, собравшись вокруг одного из сотников, отступали сплочённым отрядом, надеясь пробиться к одной из казарм, где рассчитывали занять оборону.
Добротные доспехи позволили Валохэ продержаться несколько дольше своих людей. Он бился совней, а когда её древко, не выдержав, сломалось, тайчи выхватил булаву. Но он успел нанести лишь один удар, когда чьё-то копьё пронзило его спину насквозь, пробив доспехи и укрытое ими тело.
Вскоре отборные багатуры, которых вёл сам Бохорул, ворвались верхом на своих конях внутрь крепости. Они окончательно подавили сопротивление защитников Цемеза, буквально сметя всех, кто осмелился встать у них на пути. Орхаи и коттеры кололи и рубили всех, кто попадался под руку. Иные из ченжеров, в надежде спастись поднимали руки, но тут же замертво падали под безжалостными ударами свирепых мстителей.
– Всю шестипалую нечисть добить! – жестко приказал хан.– Коней, быков и верблюдов гоните в наш стан. А затем спалите здесь всё…
Резня и разрушения продолжались до самого рассвета. Утром лучи восходящего солнца осветили дымящиеся руины, между которыми были навалены кучи трупов. В утреннем небе вились стервятники, предвкушавшие обильное пиршество. На площади перед развалинами казарм стояла воткнутая в землю длинная пика с насаженной на неё головой тайчи Валохэ. Его мёртвые глаза слепо взирали на то, что некогда было пограничной заставой Империи Феникса.
* * *
Войско отдыхало после ночной битвы в своём лагере. Усталые воины лежали вповалку. Не спали лишь караульные на постах, да бредившие раненые, возле которых хлопотал шаман Эренцен и двое его помощников, так и не сомкнувшие глаз всю прошедшую ночь. Кроме них в стане не спал ещё один человек. Это был хан Бохорул. Он сидел на войлочной кошме, устремив свой взор в синеющую даль. Прохладный утренний ветерок шевелил волосы на голове.
Хан думал о том, что не возьмёт себе добычу с этого похода. Большую часть своей доли он отдаст сиротам и вдовам тех, кто пал в бою. Пусть слава о щедрости хана орхай-менгулов летит по степи. Это привлечёт к нему удальцов не только в его родном племени, но даже из коттерских родов. Ну, а ему лично достаточно того, что он выполнил долг перед небом и духами предков. Он отомстил за Байрэ, Джучибера и Белтугая.
Добыча, которую захватили в Цемезе, взволновала многих. Бохорул вспомнил, как опьянённый только что одержанной победой нойон Амбалай, размахивая саблей, звал его идти дальше на земли ченжеров. Ему пришлось обещать, что он подумает над этим предложением.
Хан понимал, что ченжеры не простят им разгрома Цемеза. Будет война, и может даже более страшная и жестокая, чем прежде. Пока что они столкнулись лишь с союзниками империи и с малой частью её войск. Что будет дальше известно только вечному небу, да светоносному Мизирту.
Солнце поднялось над землёй на высоту одного копья, когда лагерь ожил. Угар вчерашней победы выветрился из большинства голов. К хану постепенно собирались нойоны и другие военачальники, дабы обсудить, как им поступить дальше.
– Нам нельзя здесь надолго задерживаться,– угрюмо проговорил нойон Наранген.
– Почему это? – Амбалай резко повернул к нему своё широкоскулое лицо.
– Рано или поздно сюда придёт латная конница ченжеров. Гихек со своими головорезами может поддержать их. После того, как мы побили его соплеменников, разве можно ему доверять?
– Цакхары уже узнали нашу силу. Узнают и ченжеры,– возразил Моянчур. Несколько одобрительных возгласов поддержали ханского зятя.– Слава о нашей победе летит впереди нас, сея страх в сердцах и душах врагов. И потому, нам надо идти вперёд и бить их, пока они не очухались…
– Верно сказано! – поддержал ханского зятя кто-то из молодых нойонов. Но Наранген лишь упрямо мотнул головой.
– Это было раньше. А теперь каждый тарбаган, каждая мышь в степи знают, что мы напали на шестипалых. Неужто ты думаешь, что они беспечно сидят, сложа руки, и ждут, когда мы появимся под стенами их городов?
– Ну, а ты, нойон коттеров как считаешь? – Бохорул обратился к Арведу, молча слушавшего разговор орхай-менгульских нойонов.
Арвед не торопился с ответом. Он обдумывал свое положение. Падение Цемеза и так принесло достаточно славы всем участникам этого похода. Захваченная добыча окупит все затраты. Это не нищих гейров обирать. Дальнейший поход представлялся делом рискованным, а ему следовало вернуться в Баргу живым и невредимым. Особенно теперь, когда его основной соперник – Джучибер – мёртв. Вряд ли, кто из нойонов и старейшин племени сильно огорчаться, если и он не вернётся. Особенно Укэту.
– Думаю, что нойон Наранген прав,– наконец вымолвил Арвед.– Месть свершилась. Добычи и славы взяли достаточно. Сегодня Рысь-Прародительница и вечное небо благосклонны к нам, а что будет завтра, могут сказать лишь шаманы да ведающие пути неба. Не стоит испытывать судьбу. Надо возвращаться в родные курени.
Почти половина военачальников с усмешкой слушала слова Арведа.
– Нойон Арвед произнёс мудрые слова,– проговорил Бохорул.– Две тысячи триста шестьдесят наших воинов пали в боях. Ещё тысяча сто изранены и не годны для боя. Ещё не менее пяти сотен всадников должны будут присматривать за обозом с добычей, табунами и скотом. Для битвы у нас останется одиннадцать тысяч. Думается, что ченжеры смогут выставить не менее одного тумена. Ещё один тумен они могут собрать из цакхаров. Тогда на одного нашего воина придётся почти два вражеских. Это сейчас, когда мы застали их врасплох. А ведь пока мы дойдём до Хован-мяо, шестипалые могут собрать ещё два тумена,– веско добавил хан.– Да и, кроме того, не следует забывать, что, двинувшись дальше, мы оставим позади себя кудунов. А те хоть и числятся данниками Темябека, но плетутся за хвостом ченжеров.
– Верно, мой хан,– поддержал Наранген.– Если кудуны узнают, что ты с основными силами здесь, то могут набежать на наши кочевья. И хотя большого вреда они не причинят, но досадить могут.
Бохорул ощутил, что, несмотря на все приведённые им доводы, некоторые из нойонов и багатуров остались недовольны его решением. Поэтому хан не спешил распускать военный совет. Он подумал ещё немного.
– Моянчур,– обратился хан к своему зятю.– Ты отберёшь себе четыре тысячи воинов и пойдёшь дальше на восход солнца в кочевья цакхаров до самой границы Ченжера. Я с остальным войском направлюсь к Чаше Мизирта. Там я буду три дня ждать твоего возвращения. Значит, у тебя есть пять дней. Если вы не придёте в положенное время, то я снимаюсь и ухожу в Арк-Орду.
– Стоит ли делить войско, мой хан? – спросил нойон Амбалай.
– Стоит,– ответил Бохорул.– Пока мы будем у Чаши Мизирта, ни кудуны, никто другой, не осмелятся напасть на наши кочевья. Всё совет окончен. Торопитесь багатуры…
Ещё до полудня из лагеря орхай-менгулов на восход выступили четыре тысячи воинов под началом нойонов Моянчура и Амбалая. С ними ушли две сотни мелаиров, остальные их соплеменники покинули войско хана орхай-менгулов, направившись к родным очагам. Бохорул же с оставшимся у него войском и обозом к вечеру выступил по направлению к Чаше Мизирта.
Глава 13
Небольшая харчевня, стоявшая на отшибе в одном из предместий Кутюма, была обшарпанным двухъярусным зданием, чьи потрескавшиеся стены были наполовину утоплены в землю. На вывеске, сколоченной из двух широких кусков доски разной длины, было намалёвано грубое изображение не то горного козла, не то степного дзерена. Основными посетителями были местные любители хмельных напитков и дешевой любви. Завсегдатаев харчевни, за их непристойное поведение, в городе справедливо обзывали паршивыми козлами.