– Ты ещё не успел скрыться за ближайшим увалом, как старейшины будто сорвались с цепи,– рассказывал Мутулган-багатур.– Они ничего не хотели слышать. Белтугай так рвался в бой, что чуть не в одиночку бросился вперёд. Как же – он может остаться без славы!
Слушая слова старого военачальника, Джучибер всё больше и больше хмурился.
– Хорошо, что Гуюк согласился чуть-чуть подождать, иначе ты не успел бы обойти бесаудов,– продолжал свой рассказ Мутулган.– Мы даже не успели подать общий знак, как они со своими сотнями ринулись вперёд. Прости, но нам ничего другого не оставалось, как последовать за ними. Ну, а Пайкан не был глупцом. Выставив часть своих воинов в качестве заслона, он бросил медлительных волов и овец, а сам с остальными погнал табуны и стада вниз по течению реки. И что же ты думаешь? Вместо того чтобы идти в угон за Пайканом, эти мудрые воители ввязались в перестрелку с оставшимися бесаудами. Те, немного поводили их за собой, а потом оторвались и ушли в степь.
– Мы перехватили их и отбили всех овец и быков,– заметил Джучибер.
– Да. Ну, так вот. Мне всё же удалось нагнать Пайкана, но он, не приняв боя, отступил, бросив последние из захваченных табунов и стада. В общем,– досадливо пробурчал Мутулган,– вместо того, чтобы ударить кулаком, ударили растопыренной пятернёй. Задавили скопом. Коней-то и скот мы отбили, да вора не поймали.
Джучибер понял невысказанную мысль своего бывшего пестуна. Он уведёт своих воинов в Баргу, и родовые кочевья вновь останутся без защиты. Кто скажет – как долго будет зализывать свои раны Пайкан? А вдруг налетят ещё чьи-то лихие удальцы? Что тогда? Опять каждый будет отбиваться своими силами? Старейшины да нойоны себя защитят, а как быть с такими как Тохта и его родня? Парень нынче-то остался ограбленным и без отца.
При встрече Джучибер ничего не стал говорить старейшинам. Сами же Белтугай и Гуюк вели себя так, словно ничего особенного не произошло. Они поздравили его с победой над бесаудами и предложили устроить в честь этого пир в ближайшем из куреней, что кочевали у Овечьего Брода. Сдерживая клокотавшее в груди негодование, Джучибер вежливо отказался, сославшись на скорбь по отцу.
Всю дорогу обратно Белтугай вёл себя так, словно он один победил в жестокой битве целое полчище врагов. Всем своим видом старейшина показывал, что он мудрый и знаменитый воевода. Даже неумолчная, простодушная болтовня Гуюка не раздражала так сильно, как хвастливые речи Белтугая. Но Джучибер терпеливо переносил выходки зарвавшегося старейшины, хотя у него порой руки так и чесались стегануть того плетью прямо по самодовольной роже.
Уже возле самой Барги Белтугай открыто, никого и ничего не стесняясь, увёл своих нукёров в родной курень. И только тогда Джучибер окончательно понял, что общего войска, собранного его отцом и братом, больше не существовало. Он сам мог опереться лишь на четыре сотни своих нукёров, да на воинов, что ещё оставались в куренях Далха-Кота. А тех осталось не так уж и много. Правда, в самой Барге можно было набрать более четырех тысяч всадников, но из их общего числа твёрдо полагаться можно было только от силы на тысячу-полторы.
Что же, сил у него не так уж много, но за его плечами слава и имя отца. Ханская казна и табуны племени пока ещё в его руках. Кроме того, Джучибер надеялся на поддержку хана орхай-менгулов Бохорула. Он считал, что будет хорошо подготовлен к предстоящему курултаю.
Глава 5
Курень Далха-Кота, чьи сотни и тысячи, составляли левое крыло ополчения коттеров, назывался Дунгар. Он состоял из двух сотен юрт, из которых треть занимали: глава куреня – тысяцкий Есен-Бугэ, два десятка есаулов и сотников, десяток мастеров-оружейников и столько же старых воинов, отвечающих за обучение молодёжи. В остальных юртах, по десять человек в каждой, жили юноши и подростки из разных родов, проходящие воинское обучение. При курене всегда находилось два-три табуна боевых коней. Тут же содержалось несколько стад быков и овец, предназначенных для прокорма будущих воинов. Скот поставляли старейшины родов.
Первой в Дунгаре, возвращающихся воинов встретила Нейва. Девушка стояла у коновязи рядом с отцовской юртой, вглядываясь во въезжавших в курень всадников. Она была обижена на отца и на Джучибера. Почему никто не сказал ей, что они собираются в поход? Ладно, ещё Джучибер, но отец-то. Наверняка боялся, что она помчится вдогонку за ними.
В первый раз она увидела Джучибера четыре зимы назад на празднике Весенних Жеребят, устраиваемый для молодых воинов и пастухов. Тогда во время состязания конных стрелков Джучибер победил всех участников, ни разу не промахнувшись. Стрелки старались попасть стрелами в два круглых кожаных мяча, которые были привязаны длинной верёвкой к седлу всадника, называемого загонщиком, и волочились вслед за его конём. Загонщик, на место которого обычно выбирали одного из мальчишек, должен был промчаться на своём скакуне до определённой точки и вернуться обратно.
Нейва сама ловко скакала на коне и управлялась с луком. Выросшая при отце, среди воинов, девушка неплохо орудовала палашом и пикой не хуже иного другого багатура. Она, ревниво относившаяся к чужим успехам в воинских потехах, была зачарована ловкостью и удалью молодого нойона, да ещё к тому же бывшего ханским сыном. Она без колебаний бросила своего невзрачного жениха, чтобы познакомиться с Джучибером. Последнюю ночь праздника они провели вдвоём.
Вызывающий поступок Нейвы не остался безнаказанным. Оскорблённый её поступком жених, потребовал объяснений. Девушка доходчиво и красноречиво объяснила ему, куда он может убираться, и свадьба Нейвы расстроилась. Правда, отец, несмотря на всю его любовь к единственной дочери, здорово отлупил её плетью. Ведь она отвадила третьего по счёту жениха и принесла позор не только на себя, но и на его седины.
Впрочем, опозоренной Нейва себя не чувствовала, а если кто-то и заводил об этом разговор, то вполне мог остаться без передних зубов, ибо кулак у неё не уступал размерами мужскому. Через пару месяцев страсти улеглись, и даже старые сплетницы, перестали поминать о недостойном поведении Нейвы.
Ну, а сам Есен-Бугэ уже давно махнул рукой на дочь. Ему было всё равно. Главное, что девчонка соблюдает хоть какую-то пристойность, да к тому же водилась не с простым пастухом, а с сыном самого хана. Глядишь, может чего и выйдет… Случись «чего»… Как ни крути, а для их захудалого рода из Нейвы «могло выйти» только хорошее. Не байстрюки какие-нибудь, а ханские внук или внучка…
С тех пор Нейва встречалась с Джучибером. Правда, это происходило не так часто, как ей хотелось, ибо тому приходилось водить воинов отца в походы за данью, участвовать в облавных охотах, да и многое другое. Она понимала, что он не простой человек и его положение обязывало блюсти свою честь.
Возвратившиеся из похода воины заполнили курень шумом и гамом. Те сотни, что были из Барунара, напоив коней, отправлялись к себе. Мутулган-багатур, оставив с Джучибером Содохая, ушёл вместе с ними. Нукёры Джучибера, Гуюка и воины из Барги, оставались здесь. Надо было привести себя в порядок пред возвращением в станицу. Всё-таки они победители!
Когда Джучибер подъехал к коновязи, Нейва, ничуть не смущаясь присутствием посторонних, приняла из его рук повод. Едущий следом Содохай и ещё несколько воинов обменялись понимающими усмешками, а Есен-Бугэ только сокрушённо покачал головой. Совсем девка от рук отбилась. Дахиран Джучибера, ощутив чужую руку, хотел было цапнуть её своими клыками, но, почуяв знакомый запах, безропотно подчинился.
По праву хозяина Есен-Бугэ пригласил Джучибера, Гуюка и Содохая в свою юрту, что стояла посреди куреня. Закрывавший вход полог был откинут наверх, войлоки по бокам от него были сняты. Проникая через решётчатый каркас, внутри юрты свободно гулял ветерок, уносящий духоту летнего дня.
Пока отец и прибывшие с ним снимали доспехи, пропылённую одежду и сапоги, у Нейвы поспел обед. Перед усевшимися мужчинами она выставила тяжёлый казан с горячим шулюмом и две большие мисы вареного мяса. Рядом с ними высилась горка просяных лепёшек.
Старая служанка, помогавшая ей по хозяйству, поставила на кошму, что служила столом, два больших кувшина. Один был наполнен кислым дугом, а второй доверху заполнял кумыс, перелитый из бурдюков. Хозяйский кот в предвкушении лакомств, уже вертелся рядом с людьми, рассчитывая получить свою долю. Полосатый зверь мягко урчал и просительно выгибал спину.
Отослав служанку, Нейва сама прислуживала за столом. Для этого девушка облачилась в новый наряд, состоящий из крашенной в жёлтый цвет длинной до колен льняной рубахи с вышивкой и синих шелковых шаровар. Она достала серебряные чаши и деревянные ложки по числу гостей и выложила их перед ними.
Сначала, пожелав благополучия и процветания хозяину этой юрты, все выпили по чаше кумыса. Затем Есен-Бугэ велел подать архи, чтобы отметить победу над бесаудами, после чего принялись дружно хлебать горячий шулюм, заедая его лепёшками и кусочками мяса. Все изрядно проголодались после долгой дороги.
– Ты останешься здесь? – спросил у Джучибера Есен-Бугэ. Тысяцкий уже закончил с горячим. Услышав вопрос отца, Нейва замерла в ожидании ответа.
– Нет. Надо ехать к Чулуну. Хочу заказать ему три десятка новых юшманов для воинов и шлемы. А ещё табуны дахиранов проведать нужно. Сколько, где и как…
– Ого! – не сдержал своего изумления Содохай.
– Никак на рать собрался? – облизывая ложку, спросил Гуюк.– С кем собираешься воевать-то?
Старейшина махнул Нейве, чтобы подлила архи в его чашу. Джучибер ответил ему не сразу. Он обсасывал большую мозговую кость.
– Ещё когда был жив отец, от Бохорула были гонцы. Они привезли новые вести о ченжерах,– наконец, произнёс он.
– Шестипалые?! Ха! – презрительно воскликнул старейшина. После хмельного его слова приобрели некую громогласность.– Ты думаешь, что опосля того, как мы надавали им по шее, они опять сунутся в наши степи!? Как бы не так!