у сочувствую.
Вся ярость оставила его. Он уставился в мокрую от росы траву. Я перевел взгляд на Брэда, удивленно взиравшего на друга.
Затем Брэд скинул ремешки рюкзака и метнулся ко мне с поднятыми кулаками.
— Вот вы где! — раздался женский голос.
Брэд остановился. Кулаки упали.
Обернувшись, я увидел маму Криса. Она шла к нам от дороги, скрестив руки на груди, несмотря на вечернюю духоту. Как и у моего лучшего друга, у нее были соломенные волосы и заразительная улыбка. Никогда еще я ей так не радовался.
Брэд фыркнул.
— Второй раз вас спасают чьи-то предки.
— Нас не нужно спасать, — сказал Крис.
— Крис? — позвала его мама. — Мне привести твоего отца?
Она кивнула в сторону Брэда и Курта.
— Или одного из их?
«Ага, — подумал я. — Как будто это поможет».
— Пошли, — пробормотал Курт. — Меня тошнит от берджессовской вони.
Он отошел не оглядываясь.
Брэд помедлил еще пару секунд, сверля меня взглядом.
— Замечу еще раз, что ты говоришь с моей девчонкой, сделаю тебе куда больней, чем сегодня.
Словно отвечая ему, ребра пронзила острая боль. Да, Брэд знал толк в подачах.
Мама Криса, подняв брови, посмотрела на Брэда.
— Хочешь, чтобы я сказала твоим родителям, что ты угрожаешь людям?
Брэд снова фыркнул.
— Делайте что угодно, миссис Уоткинс. — Он подмигнул мне. — Скоро увидимся.
Сказав это, он пошел к парковке, где стоял красный пикап Курта.
— Бедные лузеры, — сказала мама Криса и делано улыбнулась. — Ладно, мальчики, пора идти. Кстати, я вас поздравляю.
— Спасибо, — сказал я, хотя чувствовал себя совсем не празднично.
Крис и его мама зашагали к дороге, к блестящему черному «эскалейду». Она остановилась и позвала меня:
— Идем, Уилл. Твоя мама рада будет слышать, что ты выиграл.
«Черта с два, — подумал я. — Она будет в отключке. Если бы ее интересовала игра, она бы пришла».
Но ничего такого я не сказал. Молчал, пока они подвозили меня. Оглядываясь на прошлое, я не думаю, что слова изменили бы хоть что-то.
Почти все, с кем я говорил тем вечером, умерли.
Глава 2Персик, Ячмень[5] и домик на дереве
Пич сказала:
— Не хочу пшеничные подушечки.
Я не сказал ничего, только налил молока и пододвинул чашку к сестре. Этим утром она выглядела младше своих шести. Сгорбилась так, что только глаза виднелись над краешком чашки.
Я побарабанил пальцами по кухонному столу.
— А чего хочешь?
— «Нердс»[6].
Я покосился на нее.
— Конфеты?
Она смотрела на меня огромными карими глазами.
— Хочешь конфеты на завтрак, — уточнил я.
Она кивнула.
— Но их нельзя есть на завтрак.
— Почему?
— Потому что это отстой.
— Это плохое слово.
— Ты всю свою жизнь будешь три фута ростом, если станешь их есть.
Пич помолчала, склонила голову к плечу.
— А это сколько?
Я провел рукой у ремня.
— Я уже выше, — сказала она, улыбаясь.
Я взял банан с кухонного стола.
— И ты собираешься расти дальше. Так что прекрати спорить и ешь.
— Грубо, — пробормотала она, но поддела ложкой подушечку и сунула ее в рот.
Я подошел к холодильнику, открыл его и увидел, что внутри почти ничего нет. Как всегда.
Вздохнув, я сдвинул дверцу мясного отделения и нашел пластиковую упаковку медовой ветчины. Не в силах вспомнить, когда мама купила ее, я подозрительно посмотрел на упаковку, затем понюхал ее.
Она не пахла плохо, но я все еще не был уверен. Впрочем, либо ветчина, либо мерзлая овсянка, а я ел ее последние пять завтраков. Я перенес потенциально смертельный продукт на стол и плюхнул его рядом с Пич. Открыл упаковку и выудил немного волокнистой ветчины.
— Утром Барли звонил, — сказала она с набитым овсянкой ртом. — Ты еще спал.
— Он ни о чем страшном не говорил?
Глаза Пич чуть расширились.
— Например?
— Забудь, — пробормотал я и сунул в рот еще ветчины.
— Как ты можешь есть ее без хлеба? — поинтересовалась Пич; струйка молока бежала по ее подбородку.
— Жуй давай.
— Мама еще спит? — спросила она.
— Похоже на то. Когда она легла?
Пич пожала плечами.
— В семь? На улице было еще светло.
Я покачал головой.
— Отлично.
— Барли хочет встретиться в домике на дереве.
— Он сказал во сколько?
— Э-э-э... Утром.
— Очень расплывчато.
— Что значит «расплывчато»?
— Неясно. Неопределенно.
— Что значит «продленно»?
Я скорчил рожу. Ветчина была как резиновый дождевик, вымоченный в моторном масле. Почувствовал на себе взгляд Пич.
— Ты как будто червяка съел, — сказала она.
Я молча встал и выбросил остатки ветчины в мусорку.
— Можешь взять мой банан, — сказала она.
— Хорошая попытка, — ответил я, вытирая язык и сплевывая в раковину.
— Уи-и-и-и-и-и-илл, — простонала она, растянув мое имя примерно на пятнадцать слогов. — Я ненавижу бананы.
— Ты ненавидишь все, что не покрыто сахаром. У тебя зубы выпадут.
— Ты сказал, я перестану расти.
— И это тоже. Будешь беззубым гномом.
Я пошел к задней двери.
— Куда ты? — быстро спросила она.
Остановившись, я посмотрел на нее. Заметил, что она попыталась сделать прическу. Высокий хвостик. Но только дважды обмотала резинкой каштановые волосы. В результате хвостик уже почти распался, несколько прядей падали на левый глаз.
— Замри, — сказал я.
Она немного поерзала, пока я переделывал хвостик. Возясь с резинкой, я заметил, какие жирные у нее волосы.
— Когда ты последний раз мылась?
Она улыбнулась.
— От меня воняет?
— Наверное. Прими ванну, как только доешь.
— Зачем?
— И положи чашку в раковину.
— Я не могу включить воду, — сказала она, нахмурившись.
— Перестань. Это же просто.
— Мне сил не хватает.
С тревогой я заметил слезы в ее глазах.
— Ладно, — выдохнул я. — Хотя бы скажи, что ты чистила зубы перед сном.
Она сказала тоненьким голосом:
— Я забыла.
Я посмотрел на часы над плитой. 9:15.
— К черту, — пробормотал я. Барли, наверное, уже в домике. Этот парень не спал до трех утра, но умудрялся вставать раньше всех.
— Тебе нельзя так говорить, — напомнила Пич.
— Сделай мне поблажку. У меня была тяжелая ночь.
Она проследовала за мной через кухню, гостиную и по коридору к ванной.
Вся дорога заняла шагов десять.
— Вы вчера выиграли? — спросила она.
— Ага.
— Крис вывел из игры того большого парня?
Я посмотрел на нее. Понизив голос, чтобы не разбудить маму, посапывавшую за дверью спальни, сказал:
— Откуда ты узнала? Крис что, тоже звонил с утра?
Она покачала головой.
— Мне сказал Барли. Его младший брат был на игре. Брат Барли сказал, что ты отбивал жестко, а Крис вышиб из игры последнего парня.
Я поднял бровь.
— Сколько вы с Барли разговаривали?
— Недолго.
— Тогда как ты столько узнала?
— Барли говорит очень быстро.
С этим я не мог поспорить и включил воду в ванной. Поднял рычаг, чтобы закрыть слив, но вспомнил, что он сломан, как еще сотня вещей в доме. Я подошел к раковине, нашел мочалку, скатал ее шариком и использовал как затычку.
Пич начала снимать пижамную курточку.
— Побудешь со мной? — спросила она.
— Да ладно, Пич. Ты уже достаточно взрослая, чтобы мыться одна.
— А если вода станет слишком горячей?
— Выключи ее.
— А что, если я перепутаю?
Я остановился — к ней спиной.
— Что перепутаешь?
— Куда крутить.
— Пич, Г значит горячая, X — холодная. Ты эти буквы знаешь. — Я собрался уйти.
— Пожалуйста, Уилл.
Ее голос звучал приглушенно. Я обернулся и увидел, что пижамная курточка болтается на ее голове и локтях. Она выглядела как труп, который кто-то начал мумифицировать, но бросил, утратив интерес.
— Серьезно? — спросил я, но хмыкнул и помог ей выпутаться из пижамы. Затем плюхнулся на закрытый унитаз и нашел в шкафчике «Спорте Иллюстрейтед».
Пич забралась в ванну и стала мурлыкать песенку из «Холодного сердца». Я хотел сказать, чтобы она не шумела, ведь мама еще спит. А потом решил, что мне плевать, если Пич ее разбудит.
Вскоре я ей подпевал.
Прогулка через лес была для меня чем-то вроде терапии. Дом оставался котлом дурных воспоминаний и конфликтов с мамой, но Дикая Лощина напоминала мне о друзьях, в первую очередь — о Крисе. Не только потому, что в лесу мы с помощью Барли и его отца построили отпадный домик на дереве. Мы и другим здесь занимались: играли в прятки, искали грибы, разглядывали порножурналы, даже играли в войну с пневматическими пистолетами. Местные крутые холмы казались нам горами, а болотистые низины — зыбучими песками. На западном краю Лощины лежал ржавый остов небесно-голубого «Студебекера» из 1950-х. Как он туда попал, мы с Крисом понятия не имели, но несколько раз сидели в нем, воображая, что участвуем в «Инди-500» или уходим от полицейской погони.
Завидев домик на дереве, я услышал царапанье, доносившееся из-под фанерных листов. Лес зазеленел за последние пару недель, и я совершил ошибку, оторвав глаза от тропинки, чтобы взглянуть вверх. Ноги сразу же запутались в сплетении крапивы и других сорняков, среди которых мог быть и ядовитый плющ. Я его ненавидел и умудрялся обжигаться каждое чертово лето. Ноги уже зудели.
Царапанье становилось громче по мере моего приближения.
— Это ты, Барли? — позвал я.
Звук на секунду стих, и я понял, что это он. Крис ответил бы сразу, но не Барли. Нет, мой очкастый друг превращал все в сцену из кинофильма. Я мог представить, как он наверху прислушивался к моим шагам. Сдерживал дыхание так, словно от этого зависела его жизнь, и ждал, когда я себя выдам. Будто мы воевали или были шпионами.