«Еще одна группа, которую надо поблагодарить».
Сама она не была специалистом в биотехнике, однако она видела ТУ и модели, а система экспертных оценок проработала теорию и обобщила ее на таком уровне, который стал понятен ей – всего лишь гениальному эрудиту. Вирус явно был впечатляющей разработкой, насколько ей удалось понять. Зараженные особи дадут потомство, имеющее целый ряд полезных мутаций: мозг большего размера и сложности, более крупное тело ему под стать, более гибкие поведенческие схемы, более быстрая обучаемость… Вирус даже будет распознавать наличие инфекции в других особях того же вида, чтобы способствовать отбору при размножении, чтобы самые лучшие рождали еще лучших. Это было спрессованное до микроскопических размеров будущее, почти такое же сообразительное, как и те создания, которых оно целеустремленно станет улучшать. Вирус станет взаимодействовать с геномом носителя на самом глубоком уровне, размножаться в его клетках, словно новая органелла, переходить к потомству носителя, пока все представители этого вида не подвергнутся этому благому заражению. Как бы обезьяны ни менялись, вирус станет приспосабливаться и адаптироваться к тому геному, с которым он соединился, анализируя, моделируя и импровизируя на основе того, что он унаследовал, пока не будет создано нечто, способное встретиться взглядом со своими создателями… и понять.
Она убедила всех тогда, на Земле, описав, как потом колонисты попадут на планету, спустившись с небес, словно боги, чтобы встретиться со своим новым народом. Вместо сурового дикого мира своих создателей встретит раса усовершенствованных разумных помощников и слуг. Так она говорила на советах директоров и заседаниях комиссий там, на Земле, однако для нее это никогда целью не было. Целью были обезьяны и то, чем они станут.
Именно это больше всего и бесило нуновцев. Они вопили из-за того, что из простых зверей создадут сверхсущества. На самом деле они были против того, чтобы делиться – как балованные детишки. Человечество с комплексом единственного ребенка жаждало заполучить все внимание вселенной. Процесс создания вируса, как и множество других проектов, которые обозвали политическими проблемами, был осложнен демонстрациями, саботажем, терроризмом и убийствами.
«И все-таки мы наконец побеждаем нашу собственную низменную натуру», – удовлетворенно размышляла Керн. И, конечно, в оскорблениях, которыми ее осыпали нуновцы, были крохи истины, потому что ее действительно не волновали ни колонисты, ни неоимпериалистские грезы ее соратников. Ей хотелось создать новую жизнь, по своему образу и подобию, а не просто по образу и подобию человечества. Ей хотелось узнать, что именно возникнет в результате такой эволюции: какое общество, какие идеи – после того, как ее обезьяны будут предоставлены самим себе… Для Авраны Керн именно это было ее ценой, ее наградой за то, что она поставила свой гений на службу человечеству: этот эксперимент, это «а что, если…» в масштабах целой планеты. Благодаря ее усилиям запустилась целая серия терраформирования планет, но ее условием было то, что этого первенца отдадут ей, сделав домом для ее новосозданного народа.
Она вдруг заметила молчаливое ожидание и поняла, что дошла до конца своей речи, и теперь все решили, что она просто неуместно затягивает момент, не нуждающийся в приукрашивании.
– Мистер Серинг, вы готовы? – спросила она по открытому каналу, чтобы ответ смогли услышать все.
Серинг добровольно согласился стать тем человеком, которого они здесь оставят. Он будет находиться на орбите их лаборатории размером с планету в течение долгих лет, погруженный в криосон, пока не настанет пора стать наставником новой расы разумных приматов. Она почти завидовала ему: ведь он увидит, услышит и испытает то, что не доведется больше никому. Он станет новым Хануманом, обезьяньим богом.
Почти завидовала… но все-таки Керн предпочла улететь, чтобы заняться другими проектами. Пусть другие люди становятся богами каких-то отдельных миров. Она сама будет шагать между звезд и возглавит этот пантеон.
– Нет, я не готов.
И, похоже, он решил, что заслуживает более широкой аудитории, поскольку ответил ей на общем канале.
Керн ощутила укол раздражения. «Я физически не могу все сделать сама. Почему окружающие постоянно не соответствуют моим требованиям, когда я на них рассчитываю?»
Лично Серингу она отправила вопрос:
– Возможно, вы объясните почему?
– Я надеялся, что смогу сказать несколько слов, доктор Керн.
Она понимала, что это станет его последним контактом с существами одного с ним вида – на долгий срок, – так что сочла это уместным. Если ему удастся хорошо себя показать, то это только пойдет на пользу ее легендарности. Однако она все-таки оставила за собой управление связью, поставив его на короткую задержку – на тот случай, если он впадет в сентиментальность или начнет говорить нечто неуместное.
– Это – поворотный момент в истории человечества. – Голос Серинга (всегда немного печальный) достиг ее, а потом и всех остальных. Его изображение передавали устройства обработки мысленных образов: ярко-оранжевый защитный костюм, застегнутый до самого подбородка. – Как вы понимаете, мне пришлось долго и усиленно размышлять, прежде чем решиться вступить на этот путь. Но есть вещи слишком важные. Иногда просто надо поступать правильно, какой бы ни была цена.
Керн кивнула, довольная услышанным.
«Будь умной обезьянкой и закруглись поскорее, Серинг. Кое-кому из нас еще надо создавать новые наследия».
– Мы столького добились, и все равно повторяем прежние ошибки, – упрямо продолжил Серинг. – Мы стоим здесь, держа вселенную в руках, и вместо того, чтобы заботиться о собственной судьбе, обеспечиваем наше собственное устаревание.
Она немного отвлеклась, а когда наконец сообразила, что именно он сказал, его слова уже достигли всего экипажа. Она внезапно отметила тихий обмен встревоженными посланиями, а те, кто были ближе к ней, даже говорили вслух.
А тем временем доктор Мершен послал ей по отдельному каналу срочный запрос:
– Почему Серинг в двигательном отсеке?
Серингу не полагалось находиться в двигательном центре стержня. Серинг должен был находиться в наблюдательной гондоле, чтобы отправиться на орбиту… и в историю.
Она отрезала Серинга от экипажа и отправила ему гневный вопрос о том, что он делает. Секунду его аватарка смотрела на нее в ее поле зрения, а потом движения губ синхронизировались с его голосом.
– Вас надо остановить, доктор Керн. Вы и вам подобные – вы новые люди, новые машины, новый вид. Если у вас здесь все получится, то появятся новые миры: вы сами так говорили, и я знаю, что их терраформирование уже идет. Это должно прекратиться здесь и сейчас! Нон ультра натура! Не сверх естества!
Она потратила бесценные мгновения возможных аргументов на личные оскорбления, а потом он заговорил снова:
– Я вас отключил, доктор. Если хотите, можете сделать то же со мной, но сейчас я буду говорить, а вам меня прервать не удастся.
Она пыталась его остановить, рыскала по системам управления компьютером, чтобы понять, что именно он сделал, но он блокировал ее изящно и избирательно. В ее мысленной схеме отсутствовали целые области станции, а когда она запрашивала о них компьютер, тот отказывался признавать их существование. Все они не были жизненно важны для выполнения задачи – не были Бочкой, Флягой или хотя бы наблюдательной гондолой – и потому не входили в число тех систем, которые она одержимо проверяла каждый день.
Да, они не были жизненно важны для выполнения задачи, а вот для работы станции – были.
– Он отключил защиту реактора, – доложил Мершен. – Что происходит? Почему он вообще оказался в двигательном отсеке?
Тревога, но не открытая паника, что хорошо демонстрировало настрой всего экипажа.
«Он в двигательном отсеке потому, что его смерть будет мгновенной, полной и потому, скорее всего, безболезненной», – догадалась Керн.
Она уже пришла в движение – к изумлению остальных. Она направилась наверх, полезла по шахте, которая вела к узкой центральной колонне станции, в направлении от внешнего этажа, который оставался «низом», только пока она оставалась в непосредственной близости от него, начала карабкаться от искусственного гравитационного колодца к длинной игле, вокруг которой все они вращались. На нее сыпались все более встревоженные сообщения. Ей вслед летели голоса. Она знала, что некоторые последуют за ней.
Серинг радостно продолжал:
– Это даже не начало, доктор Керн. – Даже в момент бунта он оставался неуклонно почтительным. – Дома все тоже уже началось. Дома, скорее всего, все уже закончилось. Возможно, еще через несколько лет вы услышите, что Земля и наше будущее снова принадлежат людям. А не улучшенным обезьянам, доктор Керн. И не богоподобным компьютерам. И не уродам в человеческом обличье. Вселенная останется нашей, как это и было промыслено, что всегда и было нашим предназначением. Во всех колониях, и в Солнечной системе и вне ее, наши агенты уже начали действовать. Мы захватили власть – с согласия большинства, как вы понимаете, доктор Керн.
А она становилась все легче и легче, подтягиваясь в направлении «вверх», которое становилось «внутрь». Она сознавала, что ей следовало бы проклинать Серинга, но какой в этом смысл, если он ее не услышит?
До невесомости пустоты внутри иглы было не так уж и далеко. Там у нее появился выбор: либо в сторону двигательного центра (где Серинг наверняка позаботился о том, чтобы ему не помешали), либо прочь. Прочь в самом окончательном смысле.
Она способна отменить все, что бы Серинг ни сделал. Она была совершенно уверена в собственном превосходстве. Однако на это потребуется время. Если она направится вниз по игле в сторону Серинга, в сторону его ловушек и барьеров, тогда этого времени у нее не будет.
– А если власти предержащие нам откажут, доктор Керн, – бубнил у нее в ухе этот ненавистный голос, – тогда мы будем бороться. Если нам при