— Мясо-то подгорело! — капризно протянул он. — По-моему, оно несъедобное.
Все, кроме Дэвида, с радостью отложили ножи и вилки. Но Дэвид был такой голодный после восстановления стены, что все равно почти все съел, а остальное оставлять было уже как-то жалко.
— Этот мальчик ужасно неразборчив, — заметил дядя Бернард, когда миссис Терск вернулась узнать, в чем дело.
— Миссис Терск… — начала тетя Дот.
— Ума не приложу, как так вышло! — всплеснула руками миссис Терск. — Еще пять минут назад было отличное мясо. А потом я подала суп, возвращаюсь назад, смотрю — а оно все черное. А на столе ведь стояло. С огня я сняла.
— Я бы сказал, что оно в течение длительного времени подвергалось воздействию очень жаркого пламени, — сказал дядя Бернард, тыкая мясо вилкой. — Миссис Терск, я нахожу ваши оправдания неадекватными.
— Адекватными или нет, а это чистая правда! — воскликнула миссис Терск. И при этом злобно посмотрела на Дэвида, как будто хотела свалить вину на него, если бы только могла.
— И суп тоже был пригоревший! — сказала Астрид.
— Когда я выносила его с кухни, он был чист как слеза, — заявила миссис Терск. — Говорите что хотите, а я ничего не понимаю.
И миссис Терск еще минут пять во все горло распространялась о том, что ничего не понимает ни про суп, ни про мясо.
— Ладно уж, несите пудинг, — сказал голодный кузен Рональд, и миссис Терск сердито удалилась за пудингом.
Пудинг тоже пригорел, и миссис Терск опять ничего не понимала.
— Он же был чист как слеза! — говорила она. — Просто идеальный был пудинг! А теперь поглядите, что такое!
— Ох, вот только не начинайте все сначала! — прервал ее кузен Рональд. — Принесите, пожалуйста, хлеба и сыру и попытайтесь хотя бы их не спалить, если получится.
К счастью, спалить хлеб и сыр миссис Терск никак не могла, и все жадно принялись есть. Дэвид был доволен. Он надеялся, что в кои-то веки сможет поесть по-человечески в этом доме. Хлеб, правда, был слегка черствый, но на удивление сытный, а сыр был острый, оранжевый, какой Дэвид особенно любил.
— Знаешь, мама, — сказал кузен Рональд, захапав себе чуть ли не половину острого оранжевого сыра, — миссис Терск ужасно готовит. Нельзя ли нанять кого-нибудь другого?
Это была превосходная идея. Сердце Дэвида вновь исполнилось теплых чувств к кузену Рональду, хотя тот и взял себе так много сыру.
— Пожалуйста, Рональд, попробуй нанять кого-нибудь другого, — предложила тетя Дот, раз и навсегда положив конец этой идее. — Дэвид, будь любезен, прекрати так набивать рот, это некультурно. Если уж не можешь найти в себе признательности, по крайней мере, не делай вид, будто мы тебя тут голодом морим.
Это был как будто сигнал: все четверо тут же снова набросились на Дэвида. А на самом деле им всем просто стало ужасно стыдно от того, что Дэвид сказал за обедом, и они не могли ему этого простить. И они снова принялись талдычить о том, какой он неблагодарный, и наконец Дэвид не выдержал.
— Не знаю, с чего вы взяли, будто я неблагодарный, — сказал он. — Я был вам очень благодарен, пока вы на меня не накинулись. А теперь я никакой признательности не испытываю. И никто бы не испытывал.
— Та-ак! — прорычала тетя Дот.
— А давайте все-таки поедем в Скарборо? — встряла Астрид.
Кузен Рональд отодвинул стул и подошел к двери, ведущей в сад.
— Ну все! — объявил он. — Пойду пройдусь.
И вышел.
А остальные трое остались в столовой. Дэвид отчаянно пожалел, что нельзя и в самом деле взять свои слова обратно, и тут вошла миссис Терск, размахивая, точно флагом, белым полотенцем с черно-красными разводами. Она была твердо намерена отыграться на Дэвиде.
— Вы только посмотрите!.. — начала она.
Но продолжить ей не дали, потому что тут ворвался кузен Рональд, стенающий от гнева. В руках кузен Рональд держал что-то вроде зеленой колбаски, на которую наступили.
— Мои кабачки! — вскричал он. — Вы только посмотрите, что этот щенок сотворил с моими кабачками!
И Дэвида снова отправили в постель. Единственным утешением, которое он сумел найти, поднявшись по лестнице и хлопнув дверью, было то, что кузен Рональд даже не заметил, что со стеной что-то не так. А в остальном все было ужасно. Ну так просто нечестно! Дэвид же правда хотел быть признательным, если бы они только оставили его в покое, но именно этого-то они делать и не собирались.
Дэвид плюхнулся на кровать и с тоской уставился в окно. А ведь там, в конце сада, его небось Люк ждет… Стоял жаркий, золотой вечер. За окном вилась мошкара, вдали кружили ласточки. Дэвид думал о том, сколько всего они могли бы сделать вместе с Люком, и чувствовал себя ужасно несчастным. И поскольку делать было больше нечего, он достал из кармана коробок и яростно чиркнул спичкой. Дом сгорит? Ну и пусть, так им и надо!
И почти тут же за окном раздался стук и шорох. Дэвид мгновенно очутился у окна. Люк лез наверх, цепляясь за плющ, как мартышка.
— Ух ты, вот здорово! — воскликнул Дэвид, и все его уныние сразу развеялось.
Услышав голос Дэвида, Люк задрал голову и улыбнулся. И потерял равновесие. «Ой!» — сказал Люк. Раздался треск, и плющ оторвался от стены, унося с собой Люка. Дэвид высунулся в окошко как можно дальше и поймал Люка за руку, которой тот отчаянно размахивал. Он тянул-тянул и наконец втащил Люка на подоконник. Оба хохотали — несколько истерично, как бывает с перепугу.
— Спасибо! — сказал Люк.
— Ты погляди на плющ! — воскликнул Дэвид, и оба снова сдавленно захихикали.
Оторвавшиеся плети плюща свисали со стены, словно здоровенный куст, и листья на них скукожились и побурели, как обожженные. Дэвид в глубине души пришел в ужас, но Люка это ничуть не встревожило.
— Ладно, придется еще немного смухлевать! — сказал он. — Подержи-ка меня, я этим займусь.
Дэвид обхватил Люка за пояс, тот высунулся в окно. Он как-то сумел ухватить плющ, подтянуть его обратно и зацепить за гвоздики, по которым он вился. Растение осталось висеть, по-прежнему вялое и пожухлое, но все-таки уже не так бросалось в глаза, что его оборвали.
Потом оба обернулись в сторону комнаты, и Дэвид с ужасом обнаружил, что зажженная им спичка по-прежнему продолжает гореть на полу. Он кинулся к спичке и затоптал огонь.
— Ну вот видишь, — заметил Люк, — достаточно зажечь огонь, и я появлюсь. Так что стряслось? Снова неприятности?
— Да еще какие! — кивнул Дэвид.
Он стал рассказывать Люку о том, что было за ужином, и Люк принялся хохотать. Он хохотал над кабачками, над полотенцем, над горелой едой. Он привольно развалился на Дэвидовой кровати, на белоснежном покрывале миссис Терск, прямо в грязных башмаках, и хохотал даже тогда, когда Дэвид с жаром воскликнул:
— Как же мне надоело быть признательным!
— Ну еще бы! — сказал Люк и почесал ожог у себя на лице — ожог как будто быстро заживал.
— Ага, тебе-то легко смеяться, — уныло проговорил Дэвид. — Тебе не приходится иметь с ними дело, когда они все разом на тебя орут!
— Да нет, я знаю, каково это, — ответил Люк. — Мои родственнички точно такие же. Но какой смысл из-за этого переживать-то? Как тебе ужин, кстати?
— Ну, сыр был очень вкусный, — деликатно сказал Дэвид. — То, что осталось после кузена Рональда.
Люк фыркнул.
— Я подумывал о том, чтобы сжечь и хлеб тоже, — заявил он, — но не хотелось оставлять тебя голодным.
— Так я тебе и поверил! — скривился Дэвид.
— Да нет, серьезно же, — убеждал его Люк, хотя Дэвид по лицу видел, что Люк снова шутит. — Миссис Терск этого заслуживала. Ну а что будем делать теперь?
— Давай, что ли, в лото поиграем… — предложил Дэвид, скорбно созерцая скудный набор развлечений на полочке у кровати.
— В лото я играть не умею, — заявил Люк, — и по лицу твоему вижу, что, даже если и научусь, мне это не понравится. Есть идея получше. Хочешь посмотреть мои каля-маляки?
— Какие еще каля-маляки? — опасливо спросил Дэвид.
— Те, которыми я забавлялся в заточении, — объяснил Люк. — Смотри вон туда, в угол, где потемнее. Если не понравится — ты скажи, я перестану. Сам-то я могу этим часами заниматься.
Дэвид недоверчиво посмотрел в угол комнаты. Там возникла яркая точка и медленно поплыла вверх, будто искорка над костром. К ней присоединилась другая, третья, и вот их уже сделалось штук двадцать-тридцать. Точки то собирались, то расходились, соединялись, поднимались все выше и выше, ни на миг не останавливаясь. Это было почти как наблюдать за искрами в каминной трубе, только эти искорки складывались в настоящие картинки, в кружевные узоры, письмена, цифры и звездочки…
— Не надоело? — спросил Люк. Дэвид мотнул головой, слишком завороженный, чтобы задуматься над тем, как же Люк это делает. — Ну давай тогда цвет поменяем… — вполголоса предложил Люк.
И светящиеся точки мало-помалу стали зелеными. Узоры, в которые они складывались теперь, становились все более непривычными и растекались по краям, как чернила на промокашке. На улице смеркалось. Зеленые каля-маляки Люка сияли все ярче и ярче. Потом они сделались голубыми и прозрачными и стали складываться в какие-то геометрические фигуры — сплошные углы.
Дэвид понятия не имел, сколько времени он на них любовался. Он смотрел и смотрел, пока глаза не заныли и он не начал видеть эти узоры даже с закрытыми глазами. Время от времени Люк что-нибудь произносил вполголоса, и каля-маляки снова менялись.
— Капли крови, — говорил он. — А теперь что-нибудь безумное…
И яркие узоры в углу становились другими. Люк как раз сделал их фиолетовыми, когда Дэвид уснул.
Глава 5
Наверно, когда Дэвид уснул, Люк вылез в окно и спустился вниз по ветвям плюща. Во всяком случае, наутро его рядом не оказалось, и Дэвиду без него сделалось совсем тоскливо. Утро отнюдь не стало веселее оттого, что кузен Рональд запретил Дэвиду подходить к приемникам. Дэвиду хотелось послушать про тестовый матч не меньше, чем кузену Рональду, но тот заявил, что в руках у Дэвида любой приемник немедленно покры