Виктор ПасковДЕТСКИЕ ИСТОРИИ ВЗРОСЛОГО ЧЕЛОВЕКАНЕЗРЕЛЫЕ УБИЙСТВАБАЛЛАДА О ГЕОРГЕ ХЕНИГЕ
ОБ АВТОРЕ
Виктор Пасков (1949–2009) известен как музыкант, композитор, джазмен, сценарист, дипломат, однако для всех ценителей болгарской и — шире — европейской литературы он в первую очередь знаменитый, скандальный и любимый прозаик.
Прежде чем стать писателем, Виктор Пасков профессионально занимался музыкой. В 1968 году он переехал в Германию, где в то время жил его отец — известный музыкант, — и поступил в Лейпцигскую музыкальную академию. Закончив ее и добившись значительных успехов как оперный певец, композитор и музыкальный критик. Пасков неожиданно оставил музыкальную карьеру и вернулся в Болгарию. В 1980 году он начал публиковать статьи и рассказы в газетах и журналах. Его поэтический сборник издан не был, а первая повесть «Незрелые убийства» (1986) поначалу вызвала у критиков непонимание.
Слава и признание пришли к Паскову через год, после публикации второй повести «Баллада о Георге Хениге». В 1990 году режиссер Дочо Боджаков снял по ней фильм «Тот, что на небесах». Сценарий к картине написал сам Пасков, работавший тогда в софийской студии художественных фильмов «Бояна».
После выхода «Баллады о Георге Хениге» Пасков был принят в Союз болгарских писателей, хотя главную премию Союза. Национальную литературную награду, ему вручили еще до официального вступления в Союз — редчайший случай. Вскоре книга была переведена на несколько европейских языков, а в 1991 году, на книжном салоне в Бордо, удостоена премии Prix Ecureul в номинации «Иностранная литература».
С 1989 по 1993 годы Пасков жил во Франции. В это время он написал рассказ «Биг Бизнес» (1991), роман «Германия — грязная сказка» (1992) и эссе «Лот в экзиле» (1993), а также сценарии к фильмам «Индейские игры» (1990, режиссер Иван Андонов) и «Плёнтек» (1991, режиссер Борислав Шаралиев). Вернувшись в 1993 году в Болгарию. Пасков работал на Болгарском национальном телевидении, возглавил Драматический театр имени Адрианы Булевской в Бургасе. В этом театре режиссер Анри Кулев поставил мюзикл Паскова «Кабаре “Абсурдистан”».
В 1995 году писатель уехал в Европу в новом статусе: с 1995 по 1998, а также с 2002 по 2004 годы он возглавлял Болгарский культурный институт в Берлине. В перерыве был издан сборник избранных произведений Паскова «Аллилуйя» (2000), кроме того, несколько его рассказов и новелл вышли в Дании, Германии и Чехии.
В 2005 году Пасков снова заставил говорить о себе, выпустив роман «Анатомия одной любви». Роман тут же получил определение «порнографический», по сей день вызывая споры, недоумение и даже отторжение. Тем не менее, в год выхода роман получил в Болгарии две награды: «Аметистовую розу» на Национальной книжной ярмарке и Национальную премию «Хеликон».
Последние годы жизни Пасков провел в Берне: в 2006 году он был назначен советником по культуре в болгарском посольстве в Швейцарии.
16 апреля 2009 года, после тяжелой болезни, Виктор Пасков скончался.
НЕЗРЕЛЫЕ УБИЙСТВА
Перевод Антонины Тверицкой
ПОВЕСТЬ, КОТОРАЯ ШОКИРУЕТ
Повесть «Незрелые убийства» — одна из аллегорических книг-загадок Виктора Паскова и настоящее испытание для публики, приученной к «легко перевариваемым» текстам. Есть ли ключ к этой мрачной фантазии, в которой реальность условна, а герой показан со стороны, словно неведомая монада? Пятилетний Александр полон непонятной решимости убить черепаху по кличке Гого, учительницу музыки, графа Дракулу, сказочного принца и в конце концов самого себя. Родители пытаются вернуть мальчика-бунтаря к реальности и ждут от него за это благодарности — ведь всё, что они делают, — для его блага. Вот только герой Паскова не хочет им быть благодарным.
«Незрелые убийства» — повесть, которая шокирует. При этом Пасков мастерски варьирует в ней темы ужасного и уродливого, умело включает метаповествование — в действии появляется писатель Виктор Пасков и уже тридцатилетний Александр, — демонстрируя блестящую технику, которую можно определить как постмодернистскую, если это определение сейчас хоть что-то значит.
Бойко Пенчев.
Из статьи «Царь Виктор»
В НАЧАЛЕ БЫЛ ЭПИЛОГ
— Черный юмор, — сказал редактор, задумчиво глядя на рукопись, которую он только что прочел. — А впрочем, почему бы и нет?
Сердце Автора затрепетало в радостном предчувствии.
Редактор выдвинул нижний ящик стола и достал оттуда лук и стрелу, с тоской думая, что за двадцать лет никто не удосужился снабдить его новым инвентарем. «Хоть бы “вальтер” дали, — вздохнул он про себя, натягивая тетиву, — хоть один несчастный “вальтер”, пусть с шестью патронами!» Стрела вошла Автору прямо в сердце, но даже это не доставило редактору удовольствия. Сплошная рутина.
Автор упал лицом на стол. Из иронично изогнутого уголка рта потекла кровь. Она повторила линии морщинок, характерных для человека с чувством юмора, и закапала на рукопись.
Перед смертью Автору пришла в голову отличная метафора: пронзенный голубь его сердца.
За мгновенье до смерти его затуманенный взгляд упал на первую страницу рукописи, и он с ужасом увидел, как кровь залила его имя так, что его уже невозможно прочесть. Умирая, Автор попытался громко назвать свое имя редактору, но сил хватило лишь на невнятный шепот.
А вы покажите мне смертельно раненого автора, который еще может прокричать свое имя. Невнятно прошептать — вот все, на что они способны, и то в лучшем случае.
А потом покажите мне того редактора, который возьмется расшифровывать шепот какого-то смертельно раненого автора.
Обещай мне, гадкий мальчишка!
Дверь была заперта; он отчетливо слышал, как отец два раза повернул ключ, и все равно инстинктивно изо всех сил дернул ручку, пытаясь расшатать замок.
Но когда тебе всего пять лет, приходится рассчитывать на ум, а не на силу.
Он не пытался выбраться через окно, потому что окна не было: подвал был частью фундамента дома и находился на глубине около двух метров под землей. Стоять здесь в полный рост мог только Александр. Через год-другой матери с отцом придется искать для него более подходящую тюрьму с потолком повыше.
Раньше его запирали в кухне. Кухня была райским садом по сравнению с этой мерзкой ямой, но полгода назад, будучи в очередной раз наказан, Александр поступил крайне неблагоразумно: открыл окно и, зажмурившись, прыгнул со второго этажа. Была у этого и светлая сторона: веревка для белья, натянутая под окном, не дала ему сломать позвоночник. В результате инцидента Александр месяц провел в гипсе. После гипса была новая тюрьма — туалет.
В свой третий арест Александр взобрался на унитаз и раскрутил кран бачка. Само собой, перед этим он закрыл дверь изнутри на задвижку и даже ухитрился связать себе руки цепочкой, за которую дергают, когда спускают воду. Конечно, Александр понимал, что все это несерьезно, и его шансы утопиться ничтожно малы. Он сделал это скорее ради эффекта. Эффект не заставил себя ждать: дверь вырубили топором, а Александра заперли в подвале, увеличив наказание на полчаса — вдвое.
Во всем была виновата суета. Примитивное и анархистское стремление отвечать насилием на насилие.
В подвале стоял тяжелый запах плесени и гнили: так всегда пахнет в подвалах по-настоящему старых домов. Воздух был теплый и липкий; Александру казалось, что с каждым вдохом он словно глотает ложку жирного супа, в котором плавают волосы. Стены были шероховатые и влажные; откуда на них появлялись капли воды, Александр не знал.
Из-за сырости в подвал нельзя было провести электричество, и мать с отцом всегда зажигали здесь свечу. Александр знал, что ее огарок где-то здесь, поблизости — на кирпиче, а рядом с кирпичом лежит коробок с тремя спичками.
С тремя спичками пожара не устроить. По крайней мере, здесь. Очень жаль.
Александр присел и на корточках пошел к куче угля, осторожно нащупывая дорогу, чтобы случайно не уронить свечу. Под его ногами отвратительно чавкала тина. Более мерзкого подвала, чем этот, не может быть в целом свете. Глаза Александра постепенно привыкали к кромешной тьме; ему показалось, что он видит перед собой, под собой и вокруг себя узкие серебристые полоски слизи, какие оставляют слизняки. Огромным усилием воли он подавил подступившую к горлу тошноту: слизняков здесь столько же, сколько и рогатых крокодилов, а следы были лишь иллюзией, вызванной первобытным страхом темноты. Нет, слизняков в подвале не было.
Но было что-то другое.
Оно сидело прямо перед ним, чуть выше кучи угля — там, где сходились стены, — и наблюдало за ним, прикрыв глаза.
Александр был совершенно в этом уверен, как был уверен и в том, что, если существо поднимет веки, он увидит пару желтоватых глаз, и их пронизывающий взгляд внушит ему страх и отвращение гораздо большее, чем слизняки. И в этом чувстве уже не было ничего иррационального.
Он услышал тихие звуки в углу и машинально отметил: так щелкает клюв. Его рука замерла в воздухе, уже коснувшись свечи; все движения сковало. Разум работал сам по себе. Разум сказал: перед тобой умное, коварное и опасное существо, которого ты всегда избегал и в чей капкан в конце концов попал.
— Не трогай свечу, — сказали из угла. Голос был тонкий и скрипучий, громче писка комара и куда более противный: ре диез, сыгранное на первой струне скрипки, к которой никто не прикасался лет пятьсот.
— Не пытайся зажечь спичку. Я не выношу запах серы и фосфора. Если ты это сделаешь, — две точки вспыхнули и тут же погасли, — пожалеешь. Тебе страшно?
— Страшно, — у Александра пересохло в горле. — Пожалуйста, оставайся в углу, не ползи сюда. Я не буду зажигать спичку.
— Мне стоит лишь захотеть, и я тебя парализую. Если я тебя укушу, ты превратишься в живую мумию. Я могу обездвижить тебя своими соками, сковать, сделать из тебя пустой кокон, высушить тебя, как муху. Я могу тебя загипнотизировать. Я могу такое, что даже не могу тебе описать.