В Москве, видимо, решили избавляться от стеклотары и переходить к европейскому принципу упаковки молочных продуктов. Сами продукты были отличными, то есть, совершенно непохожими на обыкновенную сметану или кефир. Например, сметана была чуть солоноватой, а кефир – чуть сладковатым. В общем, буржуйским он был, если честно. Развратным, что ли…
А еще – продавщицы в магазинах – были в таких фирменных фартуках, нарядные, улыбающиеся. Те, кто не застал славные советские времена, когда за прилавками магазинов восседали безразмерные бабищи в засаленных фартуках, чуть ли не матом крывшие покупателей – те не поймут, какое удивление вызывали у провинциалов нормальные продавцы в московских магазинах.
А еще в Москве были островки Европы – магазины «Лейпциг», «Будапешт», «Прага» и так далее, все названия столиц европейских стран. Социалистических стран! Потому что все эти фирменные магазины носили названия столиц или городов социалистических республик Европы – Чехословакии, Венгрии, ГДР – Восточной Германии, Болгарии и т. д. Вернее, всех, кроме Берлина – в то время Берлин был разделен на Западный и Восточный Берлин знаменитой Берлинской стеной. Поэтому не было магазина «Берлин», а был магазин «Лейпциг». Что поделать, политика…
В общем, были в Москве импортные «забугорно-социалистические» магазины. И в этих магазинах продавались товары «оттуда». Не у фарцовщиков втридорога, а вполне легально и по советским, немного завышенным, но все равно вполне нормальным ценам. Ну, может не все там в этих магазинах было. Например, не было там джинсов порядочных – только польские, которые, как потом оказалось, были «самопальными». То есть, поляки строчили подделку и потом выдавали ее за «фирму». Ну, правда, откуда, например, в Гдыне вдруг появится «Монтана»? Зато была отличная чешская и югославская обувь, прекрасные венгерские свитера, замечательные словацкие мебельные гарнитуры, великолепная польская косметика и многое другое.
Вот как раз в один такой магазин мама Никиты и направилась – обои в СССР были жутким дефицитом. Вернее, обои-то были, даже много обоев, просто завались! Но такие простенькие, картонно-туалетные, с мрачненькой расцветкой а-ля «наш барак». А вот импортные обои были другими – веселые, прочные, красивые, как западный образ жизни, манящие и притягательные. На такие обои хотелось молится, а не клеить их на стены. Или клеить и молиться. И плакать, плакать, плакать… А высшим шиком было достать моющиеся обои! Чтобы их клеить на кухню. И потом раз в неделю – ррраз тряпочкой – и снова чистые стены. Не залапанные грязными ладошками непослушных детей. Вот только именно такие обои в основном производили финны, то есть – капиталисты, и уже у них эти обои покупали поляки или чехи. И продавали, как сейчас говорят, с накруткой. Такие обои еще надо было поискать. Потому что даже в Москве найти их было непросто.
Пока мама бегала по столице в поисках обоев, шмоток, апельсин, Никита совершал экскурсии по Москве. Жили они с мамой в гостинице «Архангельск» где-то на окраине Москвы. Но поскольку метро было рядом, то проблема ориентирования на местности особо остро не стояла – в метро висели схемы проезда, и надо было только запомнить, какая ближайшая станция рядом с гостиницей. Поэтому районы, где рядом была станция метро – это все был центр.
Центр столицы неприятно поразил днепропетровского мальчика. Советская пропаганда – книги, фильмы, передачи по телевизору – приучили его к тому, что Москва была скорее символом, нежели реальным городом. Это как книжный герой или того лучше – героиня! Она – девушка мечты, богиня и все такое. Идеал красоты, ума и многого всего. А в реальной жизни твой земной идеал – обыкновенный человек со всеми сопутствующими: психологией, морфологией, физиологией. То есть, идеал нервничает, кушает, и, пардон, ходит в туалет. И делает еще куда более прозаические и порой не очень красивые вещи.
Так и Москва: Никита ожидал, что Красная площадь – это чуть ли не святое место, что там, возле Мавзолея просто святая земля. А напротив Мавзолея располагался ГУМ – огромный универмаг, эдакий сарай, под которым прямо рядышком стояли полные урны мусора, а немного дальше в подземных переходах этот самый мусор валялся прямо под ногами. И его никто не убирал!
И вообще, Москва – в отличие от родного Днепропетровска – оказалась удивительно грязным и неопрятным городом. Да и москвичи удивили академическим хамством: постоянно толкались, наступали на ноги и не извинялись. И, как апофеоз всему – возле гостиницы Никиту чуть было не ограбила местная босота.
Конечно, серьезного ограбления не получилось – так, попытка проверить «турыста». Дело в том, что Никита везде ходил с фотоаппаратом, как заправский турист. И хоть «Смена-8М» – первый фотик мальчика, подаренный ему на день рождения – был вовсе не пределом технического прогресса того времени, все равно у него была какая-то цена. И значит он представлял какую-то ценность. Это и стало поводом для уличных «разборок».
Малолетних москвичей было трое. С чего началось знакомство – Никита даже не понял. Но уже после второй фразы цепкие руки одного из пацанов уже тянулись к его фотоаппарату. И мало-помалу разговор сводился к тому, что Никите обязательно надо дать его посмотреть незнакомцам.
Вот здесь страх снова посетил его душу – страх незнакомый, но такой же липкий и противный, как предыдущие. С одной стороны, рядом была гостиница, да и взрослых можно было позвать на помощь. А с другой – звать на помощь или убегать было как-то не совсем прилично, некрасиво. И Никита, медленно отходя на запасной рубеж в сторону спасительной гостиницы, вяло отмахивался от назойливых просьб новоявленных фотолюбителей. В конце концов он стал давить на идеологические моменты:
– Ребята, не позорьте Москву!
Те опешили, один из малолетних гопников даже рот раскрыл от удивления:
– А при чем здесь Москва?
Но Никита не стал развивать мысль, тем более что цепкие руки освободили ремешок его «Смены». Поэтому мальчик повернулся к опешившим москвичам спиной и гордо зашел в гостиницу. Был еще соблазн показать своим визави какой-то неприличный знак, например, кукиш, но благоразумие взяло верх.
И все же этот новый страх – страх перед враждебным, незнакомым, тупым насилием Никита запомнил на всю жизнь. И еще один урок он усвоил намертво – в любой ситуации, если она не развивается стремительно и есть время, можно воздействовать на окружающих словами. Тем самым, не доводить любой конфликт до его кульминации.
Это правило впоследствии не раз выручало Никиту в критические моменты.
Мама Никиты справилась с покупкой обоев прекрасно – домой днепропетровские покупатели уезжали, полностью затоваренные прекрасными финскими обоями и авоськами, полными марокканскими апельсинами. И когда на следующий день после приезда домой Никита пошел в школу, а на перемене вытащил оранжевый апельсин, весь класс как-то по-другому посмотрел на него.
А вскоре произошло еще одно событие, после которого статус Никиты изменился.
Глава двенадцатая, которая повествует о том, что такое дефицит и как он помог герою самоутвердится
Если продолжать рассказывать о недостатках жизни в Советском Союзе, то нужно углубленно изучать тему так называемого «дефицита». В те времена никто не знал о иммунодефиците и его синдроме – дефицит касался исключительно товаров народного потребления. Просто народ так усиленно стал потреблять различные товары, что в 70-х годах их на всех уже не хватало. Потому что, если помните, хватало только танков и костюмов, с виду напоминавших танки. Не хватало зубной пасты – была болгарская, косметики – была польская и прибалтийских республик, не хватало даже автобусов и трамваев – автобусы были венгерскими, а трамваи – чехословацкими.
Да проще вспомнить, чего хватало!
В СССР в дефиците было почти все – от женского нижнего белья и других предметов женской личной гигиены до продуктов питания и товаров народного хозяйства. Даже трусы и майки – и те были советскими, так сказать, семейными, не говоря уже о женском белье. В котором советские женщины просто не имели шансов повысить рождаемость в СССР. И даже удивительно – как эта самая рождаемость росла?
Хорошо еще, что, несмотря на стремление министерства советской легкой промышленности максимально окрасить одежду жителей СССР, если не в цвет хаки или серый, то хотя бы в коричневый или черный, коляски для новорожденных все же додумались выпускать не черного цвета. Представляете – на улицах появляются черные коляски с младенцами?! Такие мини-гробы! Нет, коричневые – точнее, светло-коричневые – еще могли появиться, но в основном были синие, красные, зеленые и сопутствующие им цвета и оттенки. Слава богу, хватило ума! Ну, и пеленки-распашонки, одеяла-чепчики – тоже были в цветочках-рюшечках. Традиционных расцветок.
А вот уже министерство образования СССР с подросшими детками поступило куда более строго. Потому что одеть школьников умудрилось именно с максимально выраженным солдафонством. Нет, учащиеся в школах уже не ходили в форме, как в 50-х годах, где были самые настоящие гимнастерки, ремни и даже фуражки. Но, увы, та униформа, которая пришла на замену гимнастеркам, мягко говоря, не радовала. Потому что она была коричневого цвета, словно советские школьники были воспитанниками какого-то «Гитлерюгенда». Как партийные функционеры не заметили такого очевидного сходства? Тем более, что униформа питомцев фюрера была, хоть и коричневой, но куда более красивой, нежели школьная форма в советских школах! А если еще учесть, что девочки носили не только коричневые платья, но и черные фартуки, то все эти траурные пятна на школьном дворе во время переменки напоминали филиал похоронного бюро.
Правда, была еще другая одежда, которую предлагали советским школьникам – московская школьная форма. Синяя, с такими погончиками и блестящими пуговками, с шевроном на рукаве. И в ней ученик выглядел, если не представителем Оксфорда, то явно не учеником советской средней школы. А поскольку Никита только вернулся из Москвы, а его мама не зря бегала несколько дней по московским магазинам, то и форму московскую она тоже приобрела. И когда наш герой появился в своем коричневом классе в синей московской форме, впечатление было произведено.