- Ох, и вкусна же! Только бы еще хлеба немного…
Кулик хмурится:
- Хлеб надо дома брать.
- А мы, дядя Кулик, не знали, что заночуем, потому и не запаслись.
Сердито сопя и что-то ворча себе под нос, старик уходит и, вернувшись, бросает на стол краюху ржаного хлеба.
Вместе с жиденькой кашей она быстро исчезает в наших желудках, и нам кажется, что они остались такими же пустыми, какими были до обеда.
Убрав со стола вылизанный таз, Кулик командует:
- А ну, паршивцы, живо уроки готовить!
Мы берем свои буквари, снова усаживаемся за стол и при тусклом свете висящей под потолком лампы начинаем читать - кто про себя, кто вслух. Кулик ходит вокруг стола с большой лучиной в руке, и время от времени раздается щелк лучины, опускающейся на голову нарушителя порядка. Нарушитель вскрикивает от боли, а Кулик спокойно говорит:
- Не шали, когда уроки готовишь.
Но вот кто-то кого-то толкнул или щипнул, началась общая возня, лавка опрокидывается, все валятся на пол, и Кулик начинает бить лучиной кого и куда попало. И кончается это тем, что он командует:
- Шабаш! Керосин дорогой, попусту тратить его на паршивцев не стану.
Потом он приносит большую охапку соломы, бросает ее в угол и ждет, пока мы уложим книги в головы под солому и сами уляжемся, покрывшись своей верхней одеждой.
- Смотри, чтобы мне больше не шалить, а то вожжи принесу! - грозит он, уходя от нас и унося с собой лампу.
Спать еще не хочется. Самое время теперь, в темноте, поговорить о последних деревенских происшествиях: у кого в деревне медведь корову задрал, у кого ночью волки под окном собаку загрызли, у кого черт в бане вздумал шутить и стал кидать в баб раскаленные камни из печи, у кого черт ночью насел на отца и так его придушил, что отец и крикнуть не мог, только стонал да плакал, у кого леший придавил отца деревом в лесу.
Разговорами о чертях и леших мы нагоняли на себя страх, и ребята, лежавшие с края, перекатывались через своих соседей, стараясь втиснуться между теми, кто лежал в середине. Тогда для бодрости кто-нибудь начинал рассуждать о том, как богато живут люди в других местах.
Все были уверены, что лучше всего живут люди на краю земли: потому японцы и грозят нам войной, что хотят согнать нас с края земли.
- А что, ребята, думаете, сгонят? - спрашивал кто-нибудь.
- Ну да, как раз сгонят! - возмущались в ответ. - Наши-то против японцев куда сильнее.
- А японцев-то знаешь как много - тьма-тьмущая!
- А наших мало, что ли? Видал, с одной нашей волости сколько забрили в солдаты? А со всех-то волостей сколько тысяч соберется!
ПОДАРКИ
За несколько дней до рождественских каникул разнеслась весть, что на праздниках в училище будет устроена елка. Я не понимал, что такое «устроить елку». Елка растет в лесу, и чего ее тащить в училище?
- На елке будут свечки, игрушки, подарки, - объяснял сын учителя Колька.
Это у многих вызывало любопытство. Конечно, больше всего нас интересовали подарки.
В назначенный вечер, когда мы явились в училище на елку, во дворе толпилось много взрослых парней, мужиков и баб. Они тоже хотели посмотреть на елку с подарками, но их не пускали в училище.
Посреди нашего класса стояла елка, сверкающая огнями и какими-то невиданными украшениями, а на скамейках и стульях вдоль стены сидели урядник, старшина, писарь и их разодетые жены.
- Проходите, дети, и вставайте в ряд, - сказал учитель.
Он построил нас и велел нам петь «Ах вы, сени, мои сени». Потом нас поставили вокруг елки.
Мы должны были ходить по кругу и петь эту же песню. Пели мы плохо. До пения ли было, когда все ждали подарков и поглядывали в открытую дверь соседней комнаты, где стоял стол, на котором было полно орехов, пряников и конфет!
Все время слышно было, как за стеной шумели мужики и бабы, требуя, чтобы их пустили поглядеть на елку. И вдруг они толпой ввалились в класс.
Учитель стал выдворять их вон, на помощь ему кинулись урядник, старшина, писарь, и тут кто-то крикнул:
- А ну, ребята, навались!
Толпа кинулась к елке, сдавила нас, и все смешалось.
Я услышал чей-то крик:
- Хватай, ребята, что попало!
Падая вместе с елкой, я успел схватить с нее большую конфету в твердой золотой обертке.
Когда порядок был восстановлен, учитель велел нам идти домой.
- Подарков не будет, все растащили, - сказал он.
Я не очень был огорчен этим, так как у меня за пазухой лежала большая красивая конфета. Придя домой, я похвастался своей добычей.
Все - отец, мать, братья и сестры - долго рассматривали конфету, любовались оберткой, говорили, что конфета, должно быть, очень дорогая. Наконец я развернул ее, и - о ужас! - обертка оказалась пустой.
- Вот так подарочек с елки! - смеялся отец.
Вскоре я принес из училища другой подарок-первые в моей жизни валенки.
Это был подарок попечителя училища купца Плешкова, который имел обычай каждый год кого-нибудь из бедных учеников одаривать отрезом коленкора на пальто или сарпинки на рубаху, кожей на сапоги, валенками, шапкой или рукавицами.
Немного в училище было счастливцев, удостоившихся попечительского подарка. Я заслужил его своей памятью.
В школе нам выдали книжки с картинками. В некоторых из них были стихи. Стихи мне полюбились, и я их легко запоминал. Однажды учитель задал нам выучить на память «Дедушку Якова», и на другой день в классе только я один смог прочесть это стихотворение наизусть. Учитель похвалил меня и сказал:
- При такой памяти ты можешь выучить и «Генерала Топтыгина».
«Топтыгин» мне очень понравился. Я быстро выучил его и стал читать наизусть и в школе, и дома, и у соседей. И мужики и бабы, заходя к нам в избу, просили меня:
- А ну-ка, Вася, почитай нам про генерала Топтыгина.
Я вставал на середину избы и громко читал:
Дело под вечер, зимой,
И морозец знатный.
По дороге столбовой
Едет парень молодой,
Ямщичок обратным…
Весть о моих успехах дошла до купца Плешкова, и вот я получаю от него в награду валенки, с гордостью приношу их домой. Отец долго рассматривает их, приговаривая:
- Ай да Васька, молодец! Хороший подарок заслужил!
Попадают мои валенки в руки и дяде Михайле. Он тоже рассматривает их, а потом говорит:
- Подарок-то хороший, да один валенок с дыркой!
Я быстро вырываю у него валенок из рук; гляжу - и действительно на подошве дырка.
- Ничего, Вася, не горюй! Дареному коню в зубы не смотрят, - утешает меня отец.
ДОБРЫЕ ЛЮДИ
Так шел год за годом: зимой я ходил в училище, летом пас овец.
На третье лето мать повела меня наниматься пастушком в дальнюю деревню Кашниково. Набивая мне цену, она хвалилась:
- Ростом он маленький, а старательный, проворный. В училище учится, и учителя хвалят, подарки дают.
Мужики и бабы, собравшиеся в избу, с любопытством рассматривали меня, говорили:
- Это хорошо, что в училище ходит, - значит, сумеет сосчитать овечек. Стадо у нас большое - сто двадцать голов.
Нелегко было крестьянину доверить своих овечек такому юнцу, как я. Но в Кашникове, узнав, что я хожу в училище, не стали долго судить и рядить, как обыкновенно бывало в таких случаях.
- Чего, бабоньки, сомневаться? - заговорили мужики. - Кормите его молочком да шаньгами и будете спокойны - пастух образованный.
И бабы пообещали:
- Пусть хорошо смотрит за скотиной, а кормить будем хорошо, раз образованный.
Собираясь домой, мать попросила хозяйку, у которой я оставался, присмотреть за мной.
- Не обижайте малую сироту, - говорила она.
У нас в деревнях сиротами называли всех, кто жил в чужом доме.
Мать ушла. Я стоял посреди улицы осиротевший, в чужой, далекой от дома деревне. На улице ребята играли в шары. Один из них вдруг подскочил ко мне.
- Ты наш овечий пастух? - спросил он.
- Да, овечий пастух, - ответил я и боязливо сжался: не забыл еще, как встретили нас, спировцев, в школе шурингские ребята.
Но кашниковские иначе встречали чужих.
- Чего ж ты стоишь? Давай вместе играть, - предложил мне подскочивший паренек.
Вечером, когда я, повеселевший, вернулся в избу» хозяйка меня хорошо накормила.
Не раз в Кашникове мне вспоминались слова отца, часто говорившего мне:
«Не тужи, Васька! Помни, что свет не без добрых людей».
Веселый был первый день моего пастушества в Кашникове. Утром, когда я вышел на улицу, бабы уже согнали овец в стадо. На улице собралось много мужиков и баб.
- Молись богу! - крикнул один мужик.
Все стали креститься, а потом тот же мужик, что велел молиться богу, повернулся ко мне и сказал:
- Ну, пастушок, паси. Ребята тебе покажут, где надо пасти.
Далеко за деревню толпой провожали меня мужики и бабы, показывали поля, которые надо было беречь от потравы. Когда они повернули назад, меня окружили ребята, с которыми я накануне играл в шары, стали расспрашивать об училище. Из них никто не ходил в училище - далеко.
Я им прочел «Генерала Топтыгина», и они весь день не отходили от меня: рассказывали про разные случаи с медведями, водили на ручей показывать омуты, в которых сомы водятся, вечером вместе со мной гнали стадо в деревню.
Один из ребят, тот самый, которого я испугался, когда он подскочил ко мне на улице, позвал к себе ночевать.
- Будем спать с тобой в сарае на соломе, - сказал он и похвастался: - У нас в сарае сквозь щели звезды видны!
Он был чуть постарше меня, звали его Павлуша. Мы с ним быстро подружились. Мать его приветливо встретила меня в своей старенькой, осевшей в землю избе.
- У нас, брат, лучше, чем в богатых избах, - говорил Павлуша.
И мне понравилось у него ночевать. Я приходил к нему каждый вечер. Мы ложились на солому и, закинув руки под голову, смотрели на звезды, мигавшие нам в щели крыши.