— Ни капельки ты не слабак, — говорю я.
— И вообще у парней все немножко по-другому. Есть, конечно, приятели, но с ними нет настоящей близости. Если только ты не голубой, а уж этого во мне определенно нет, хоть про нашу школу и рассказывают всякие истории, насчет порочных свиданий за велосипедным сараем.
Я хихикаю. Одно время за Магдой ухаживал восьмиклассник из Холмерской школы, так он клялся, что половина одиннадцатого класса этим занимается — и как раз за велосипедным сараем.
— Наверное, замечательно, когда у тебя есть близкие друзья, с которыми можно куда угодно пойти, вот как эти твои подружки.
— Надин и Магда. Да, они обе — мои лучшие подруги.
— А с кем из них ты больше дружишь?
— С обеими одинаково.
— И вы никогда не ссоритесь?
— Ну, бывает, что мы спорим. А в прошлом году Надин влюбилась в просто кошмарного парня, из-за этого мы ее почти не видели, но теперь мы опять вот как дружим. — Я скрещиваю пальцы свободной руки.
Мы все еще держимся за руки, хотя и немного вспотевшие. Мы уже почти пришли в парк. Минута или две, потом, может, быстренько покачаемся на качелях, а потом — домой!
— А сейчас у Надин есть парень?
— Нет.
— Спорим, у той, другой, есть — у той болтушки с красными волосами.
— У Магды? Нет, у нее сейчас тоже нет парня.
— А у тебя, Элли?
Я молчу. Качаю головой.
Рассел улыбается:
— Отлично, тогда… давай иногда с тобой встречаться?
— Я и сейчас с тобой встречаюсь.
— Нет, в смысле — пойти куда-нибудь, съесть пиццу, или в кино,
или еще куда.
— Ладно.
— Завтра?
— Если хочешь.
— В семь. Я буду ждать тебя у торгового центра. Если забудешь, как я выгляжу, у меня в руках будет альбом для эскизов.
— Ладно, а сейчас мне пора домой. Уже так поздно!
— Совсем не поздно, посмотри, еще детишки играют.
Несколько малышей кружатся на карусели в темноте, жуют хрустящую картошку и пьют кока-колу прямо из горлышка.
— Я понимаю, еще не совсем-совсем поздно, но меня уже давно ждут дома.
— Но мы же еще не покачались. Пошли, Элли. Один разик качнемся, и все.
— Ладно, исключительно категорически один-единственный разик, а потом мне нужно домой.
— Обещаю! Мне так нравится, как ты разговариваешь, Элли. Ты совсем не такая, как другие девчонки.
Мы идем по кочкам к детской площадке. Я тихо радуюсь, что не надела сегодня туфли на каблуках. На мне потрепанные красные кроссовки, резиновые подошвы почти совсем протерлись, но у меня такое чувство, будто я подпрыгиваю на пружинках. Это все на самом деле! Я, Элли, иду за руку с мальчиком, которому нравится, что я не такая, как другие. Я ему нравлюсь, я ему нравлюсь, я ему нравлюсь!
Мы подходим к качелям, и я вспоминаю, сколько раз бывала здесь раньше. Сначала с мамой — и даже сейчас у меня сжимается сердце, потому что мне так ее не хватает, она для меня всегда будет важнее всех. Потом меня приводил папа, он так высоко раскачивал качели, что я боялась — вдруг они сделают полный круг? Теперь папа раскачивает Моголя, и тот однажды свалился и так грохнулся, что чуть было в самом деле не превратился в гоголь-моголь. Летом мы с Магдой и Надин иногда тоже гуляем в парке, болтаем о нарядах, о косметике, о разных прическах, о рок-звездах и о мальчиках.
А сейчас я пришла сюда с мальчиком, и он раскачивается, и я раскачиваюсь, все выше, выше, так что мои кроссовки взлетают выше тополей, чьи силуэты виднеются на краю парка. Я откидываю голову, чтобы скорость казалась еще больше, но голова у меня начинает кружиться, я замедляюсь, соскакиваю с качелей, и вдруг парк валится куда-то набок.
— Оп-ля! — Рассел подхватывает меня. — Ты в порядке, Элли?
И не успеваю я ответить, как он наклоняется и целует меня. Это совсем мимолетный поцелуй, просто наши губы легонько сталкиваются. Мы отступаем друг от друга. Я моргаю за запотевшими стеклами очков.
— Ох, Элли, — говорит Рассел и снова целует меня. Это уже настоящий поцелуй. Настоящий, тесный поцелуй, губы в губы, полный глубокого смысла. Я никогда не думала, что это окажется так удивительно, так ни на что не похоже. Голова у меня кружится еще сильнее. Я цепляюсь за него, а он обнимает меня еще крепче.
Вдруг что-то льется мне на голову. Это что, дождь? И какие-то хлопья сыплются на плечи. Снег?!
Чей-то хохот.
Я отталкиваю Рассела. Детишки столпились вокруг, поливают нас кока-колой и посыпают хрустящей картошкой.
— Целуются, целуются! — ликуют они.
— Да провалитесь вы, — говорит Рассел.
В волосах у него, словно бантик, застрял лепесток жареной картошки. Я смахиваю его, и мы оба хохочем.
— Пойдем найдем более спокойное местечко, — говорит Рассел и берет меня за руку. — Вон там, под деревьями?
— Нет, мне правда пора идти.
— Ну пойдем, Элли, пожалуйста.
— Я уверена, что уже пора по домам.
— Совсем как Энди-Пенди! Ты видела эту передачу, «Смотри вместе с мамой»? Я так люблю детские передачи!
— Я тоже! Больше всего мне нравилась «Улица Сезам».
— И мне! Я их всех рисовал фломастерами. Все ребята в младших классах хотели, чтобы я нарисовал для них портрет Зелибобы.
— А мне нарисуй портрет Коржика, он у меня любимец.
— А тебе нравилась «Рисовальная атака», когда ее вела Зои Болл, сто лет назад?
— Ой, я ее обожала!
— У меня в классе один парень с ума сходит по Зои Болл, он мне дал пятерку за то, чтобы я нарисовал его портрет с ней в обнимку.
— Слушай, вот это мысль! У нас все девчонки с ума сходят по Леонардо Ди Каприо — может, мне нарисовать для них его портреты, заработаю кучу денег!
— Говорят, я немножко похож на Леонардо Ди Каприо, — ну, там, прическа, черты лица… А ты как думаешь, Элли?
Я что-то вежливо бормочу. Ни капельки он не похож на Леонардо Ди Каприо. Я радуюсь, что Надин с Магдой здесь нет, они бы хохотали, как безумные. Детишки на качелях остались далеко позади. Мы теперь возле деревьев, где по-настоящему темно.
— Ах, Элли, — говорит Рассел.
По-видимому, это сигнал к очередному поцелую. На этот раз я успела приготовиться — наклонила голову набок, чтобы очки не мешали. Мне ужасно нравится, как он целуется! С Дэном мы тоже целовались, но тогда это было страшно глупо, неуклюже и по-детски. А сейчас все настоящее, взрослое, волнующее.
Слишком даже настоящее, взрослое и волнующее. Его рука понемногу продвигается по моему плечу, спускается ниже…
— Рассел, не надо.
— Пожалуйста… Ну пожалуйста…
Его рука настойчиво гладит Моголев шерстяной свитер. Мне нравится это ощущение. В этом нет ничего такого ужасного. Я не хочу, чтобы он думал, будто я какая-то убогая ханжа. Может, позволить ему еще чуть-чуть?
О господи, я вдруг вспоминаю про салфетки, которые запихала в лифчик, чтобы выглядеть не так откровенно в тесном свитере! Если у него в руке окажется бумажная салфетка, я умру на месте!
— Рассел, я прошу тебя… Нет, перестань, мне правда нужно домой. — Я решительно отталкиваю его.
— Элли!
— Я серьезно. Который час?
Он смотрит на часы.
— Ох, не могу разглядеть стрелки в темноте.
— Рассел, пожалуйста!
— Ну, ладно, ладно. Всего-то чуть больше одиннадцати.
— Что?! Ты шутишь!
— Десять минут двенадцатого.
— Боже, что же мне делать?
— Эй, эй, только без паники! На самом деле не так уж поздно.
Элли! Подожди!
— Мне надо бежать.
— Я с тобой. Провожу тебя до дома, объясню твоим родителям, что это я виноват.
— И что же ты скажешь? Что мы пошли гулять в парк, начали целоваться и забыли о времени?
— Ну-у, что-нибудь в этом духе.
— Моему папе?
— А что, у тебя такой свирепый старорежимный отец? — спрашивает Рассел. — Ну, может быть, лучше мне не идти с тобой до самого дома…
— И не надо! Поезжай к себе в Пембридж-Парк. Ты сто лет будешь туда добираться. Я даже не знаю, ходит ли еще автобус.
— Возьму такси, не проблема. Я ведь пошутил, Элли. Конечно, я тебя не отпущу одну. Просто ты слишком быстро идешь, я за тобой не поспеваю. Бегун из меня никакой.
— Из меня тоже!
Мне приходится замедлить шаг, потому что сердце и так уже колотится, воздуха не хватает, пот течет по спине. Господи, хоть бы дезодорант еще действовал, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Чтобы Рассел не запомнил меня Вонючкой Элли.
— Значит, ты неспортивная. Не любительница хоккея?
— Ненавижу хоккей! Мы с Магз и Надин всегда стараемся слинять, когда у нас устраивают матч. — Я набираю побольше воздуха. — Все-таки надо бежать, Рассел. Уже бьет четверть двенадцатого. Как это мы не заметили, что так поздно?
— Просто у тебя было очень интересное общество, — говорит Рассел. — Слушай, Элли, твой папа серьезно рассердится?
Да не знаю я! Я еще никогда так не задерживалась. Мы с Дэном не ходили на свидания, да с Дэном папа за меня и не беспокоился бы. У Дэна на лице большими буквами написано: «Ботаник». Стоило ему подойти поближе, он становился ярко-розовым, как мятное драже. Если бы он хоть раз в жизни поцеловал меня так, как Рассел, стал бы багровым и взорвался. Как голова девочки в фильме «Девчонки гуляют допоздна». А я сегодня, вот уж точно, загулялась допоздна, папа с Анной, наверное, здорово беспокоятся. Но если рассказать им правду, они забеспокоятся еще сильнее. Лучше уж что-нибудь сочинить. Скажу, что зашла к Надин, а она стала показывать мне свой любимый ужастик «Девчонки гуляют допоздна», и мы так увлеклись, просто не могли оторваться и совершенно забыли о времени. Здесь не все вранье. Я действительно однажды смотрела у Надин кусочек этого фильма. Они поймут. Конечно, они будут сердиться, скажут: почему не позвонила? Ну ладно, я скажу, что не дозвонилась. Нет, у Надин испортился телефон — и папин мобильный тоже. А может, около дома Надин приземлились маленькие зеленые человечки и всех нас похитили, и испортили все телефоны???
Мы уже почти дошли до поворота на мою улицу.
— Теперь иди, Рассел, пожалуйста.