— Но я хочу тебе помочь, объяснить твоему папе…
— Нет, я ему скажу, что была у Надин. Иди, Рассел, иди домой.
— Ладно. Только еще один поцелуй… Слушай, уже все равно поздно, одна секунда ничего не меняет.
Он обнимает меня. Я и так запыхалась, а этот последний поцелуй такой удивительный, что я вообще перестаю дышать. Когда Рассел наконец отпускает меня, я ловлю воздух ртом, словно золотая рыбка.
— Ах, Элли! — Рассел снова тянется ко мне.
— Нет! Я должна идти. Пока, Рассел, пока!
Я вырываюсь и опять бегу. Бегу, бегу, бегу по улице к нашему дому. Господи, что же я скажу? Думай, Элли, думай! Сделай глубокий вдох. Может, еще все обойдется. Может, они пораньше легли спать или еще что-нибудь… Кого я обманываю? На первом этаже все окна полыхают.
Я вставляю ключ в замок, но прежде, чем успеваю его повернуть, папа распахивает дверь. Он тоже весь полыхает.
— Элли! Где ты была, черт побери?
— Ах, Элли, мы так волновались! — Анна проталкивается мимо папы и крепко обнимает меня, так крепко, словно она и в самом деле ужасно, ужасно рада, что я жива и здорова. Но вот она снова отталкивает меня, она тоже сердится, почти так же сильно, как папа. — Почему ты не позвонила? Магазины закрываются в девять!
— Простите меня, простите, просто мы после магазина пошли в «Макдоналдс» с Магдой и Надин, — говорю я.
— И?.. — спрашивает папа.
— И заболтались, ты же нас знаешь.
— Я уже не уверен, что знаю тебя, Элли, — говорит папа. — Никогда не думал, что ты можешь так поступить. Ты даже не представляешь, что мы пережили.
— Простите меня! Слушайте, я так устала, можно, мы сейчас ляжем спать?
— Нет, нельзя! Сначала разберемся со всей этой историей.
— Слушай, может, нам правда сейчас лечь спать, а утром все обсудим? — говорит Анна.
— Черт возьми, как будто это не ты весь последний час проплакала!
Я приглядываюсь к Анне. Глаза у нее красные.
— Почему ты плакала? — спрашиваю я. — В смысле, я понимаю, почему вы сердитесь, но расстраиваться совершенно не о чем.
— Наша тринадцатилетняя дочь пропадает бог знает где, опоздала домой почти на два часа. Опомнись, Элли! — Папа уходит на кухню и ставит на плиту чайник. Он с таким стуком швыряет кружки на стол, как будто ему хочется и меня вот так же стукнуть.
— Послушай, папа, я не понимаю, почему ты на меня так набросился. Ну ладно, я задержалась, но ведь это не какое-то ужасное преступление, правда? Ты и сам часто задерживаешься допоздна.
— Не умничай, Элли. Объясни-ка, где ты была?
— Ты знаешь, где я была — в торговом центре, а потом в «Макдоналдсе». Господи боже, ты так шумишь, как будто я весь вечер глотала таблетки в какой-нибудь разгульной компании.
— Куда ты пошла после «Макдоналдса»?
— Ну-у, мы там ужасно долго просидели.
— Кто это — мы?
— Папа! Магда, Надин и я, честное слово.
— А потом?
— Потом Магда пошла домой, а мы с Надин поехали на автобусе… И я заглянула к ней на минуточку, посмотреть видео, и она поставила такой жуткий фильм, «Девчонки гуляют допоздна», и я, наверное, засмотрелась, сама не знаю почему, вы же знаете, я терпеть не могу ужастиков, а этот правда такой страшный…
Папа с Анной молча смотрят на меня. Я что-то бормочу про фильм и никак не могу остановиться. Чайник закипает. У папы такой вид — кажется, у него из ушей тоже вот-вот пойдет пар. Он наливает кипяток в кружки и так яростно размешивает, что кофе выплескивается на стол.
— Значит, ты была у Надин? — спрашивает он.
— Да.
— Ах, Элли, — говорит Анна.
Сердце у меня гулко стучит. Что-то не так, что-то ужасно не так.
— А оттуда куда пошла? — спрашивает папа.
— Домой.
— Одна?
— Да ведь всего несколько улиц.
— Ты знаешь, что тебе не разрешается ходить одной после того, как стемнеет.
— Да, но я подумала, это не так уж важно, всего-то от Надин до нас. Наверное, можно было позвонить.
О, нет! Я только что вспомнила: я же обещала Анне, что позвоню от Надин. Я смотрю на Анну, а она грустно качает головой.
— Мы ждали твоего звонка. А потом позвонили Надин, и ее мама сказала, что Надин пришла домой одна, — говорит Анна.
Я сглатываю комок в горле.
— А что сказала Надин? — спрашиваю я шепотом.
— Она наговорила с три короба дурацких уверток и очевидного вранья, — говорит папа. — Видимо, она просто была не в состоянии понять, как важно для нас было узнать, где тебя носит.
— Значит, ты и на Надин наорал, — говорю я.
— Элли, в наше время просто нельзя отпускать поздно вечером тринадцатилетнюю девочку одну на улицу и не сходить при этом с ума от беспокойства. Хоть это ты понимаешь? — говорит Анна.
— В конце концов Надин рассказала, что ты отправилась с каким-то мальчиком, которого подцепила в «Макдоналдсе», — говорит папа.
— Я его не подцепила! Он первый со мной заговорил, — возмущенно возражаю я.
— Совершенно незнакомый мальчик! И отправилась с ним одна! С ума ты, что ли, сошла?
— Он из Холмерской школы, — говорю я.
— Они-то как раз хуже всех. Известное дело. Найдут глупенькую девчонку и проверяют, далеко ли она позволит зайти, — гремит папа.
— Перестань, у тебя все выходит так ужасно! Рассел совсем не такой! Он увлекается рисованием, он как раз рисовал, и я тоже рисовала, поэтому мы и разговорились, а потом он поехал на автобусе со мной и с Надин, а потом мы немножко прошлись. Мы разговаривали обо всем на свете, только и всего.
— Только и всего? — говорит папа. — То-то у тебя помада размазалась по всему лицу, Элли. Ясно, чем вы занимались.
— Ничем мы не занимались! Замолчи! Не понимаю, зачем ты так, зачем тебе надо все испортить!
— Папа не хочет ничего портить, Элли. Просто он переволновался, он очень беспокоился, не случилось ли что-нибудь с тобой. Он слишком бурно реагировал. И я тоже. Все это случилось впервые, и мы, видимо, раскудахтались из-за пустяка. — Анна отхлебывает кофе, пытается улыбнуться, как будто у нас идет обычный, нормальный разговор. — Этот Рассел, похоже, славный мальчик. Ты еще будешь с ним встречаться?
— Завтра.
— Ни в коем случае! — говорит папа.
— Папа! Ты что? Я думала, ты спокойно относишься к дружбе с мальчиками.
— Дело не в мальчиках, а в том, что ты стала нам врать.
— Ну, прости меня. Просто я сказала первое, что пришло в голову.
— Это было просто страшно, ты врала так убедительно. Я никак не ждал этого от тебя, Элли. К тому же мне отвратительна сама мысль о том, что ты отправляешься невесть куда с первым, кто тебя поманит, обжиматься в темном углу.
— Папа, замолчи! Да кто ты такой, чтобы меня осуждать? Ты и сам не прочь пообжиматься, как ты столь изысканно выразился. Я прекрасно помню всех твоих девиц после смерти мамы, еще до Анны. А может, и после?
— Как ты смеешь! — кричит папа.
— Смею! Меня от тебя тошнит! Почему для взрослых одни правила, а для подростков — другие? Кто тебе дал право распоряжаться, как мне себя вести?
— Прекрати, Элли, — очень резко говорит Анна.
— Почему? И вообще, почему я должна тебя слушаться? Ты — не моя мама!
Я проскакиваю мимо них, бегу вверх по лестнице. Моголь в пижамке стоит на лестничной площадке.
— Плохие твои дела, Элли, — шепчет он.
— Заткнись! — отвечаю я и скрываюсь в своей комнате, и захлопываю за собой дверь.
Я плюхаюсь на кровать и немедленно заливаюсь слезами. Я их всех ненавижу! Ну почему им обязательно нужно было испортить самый волшебный вечер в моей жизни?
Глава 3Время поэзии
Завтрак проходит кошмарно. Мы с папой не разговариваем. Анна щебечет за троих, изо всех сил делая вид, будто у нас совершенно нормальное утро. Моголь заинтригован, он в восторге от происходящего и без конца задает идиотские вопросы о «поклоннике Элли».
— Он никакой не поклонник! Просто мальчик из одиннадцатого класса, с которым я вчера познакомилась, и у нас был долгий интересный разговор об искусстве.
— А потом еще долгая интересная беседа в парке, — говорит папа с горечью, нарушив мрачное молчание.
— Я прошу тебя! — умоляет Анна чуть ли не со слезами. — Не надо так говорить с Элли.
— Я буду говорить с ней так, как считаю нужным, черт побери! — Папа отталкивает от себя тарелку и встает. — Она еще ребенок и должна научиться делать, что велят. Я не позволю ей болтаться на улице по ночам!
— Пап, я была дома в двадцать минут двенадцатого. Многие девочки в моем возрасте приходят домой после полуночи.
— Меня не интересует, что делают другие девочки, хотя, судя по моему унизительному разговору с родителями Надин вчера вечером, они явно пришли в ужас. Очевидно, Надин никогда бы так не поступила.
Просто с ума можно сойти! Если бы они только знали! В прошлом полугодии, когда Надин влюбилась в этого кошмарного урода, Лайама, она без конца встречалась с ним потихоньку, врала напропалую мамочке с папочкой, якобы она была у меня или у Магды. Но я же не могу сказать об этом папе — получится, что я выдала Надин! Поэтому я молчу, тяжело вздыхаю и постукиваю пальцами по столу, как будто мне невыносимо скучно.
От этого папа окончательно выходит из себя и начинает орать. Моголь уже не думает, что это смешно, и съеживается на стуле, засунув палец в рот. Я и сама пугаюсь. Папа ведет себя так, словно я ему по-настоящему противна. Я никак не могу этого понять. Почему он кричит так ужасно? Я пытаюсь притвориться, будто не слушаю, но в горле у меня защипало и в глазах все расплывается за стеклами очков.
— Перестань, пожалуйста. — Анна тоже встает. — Ты пугаешь Моголя. Боже мой, ты всех нас напугал. Пожалуйста, иди на работу. Мы все обсудим вечером, когда немного успокоимся.
— Сегодня я вернусь поздно, у нас собрание на факультете, — говорит папа. — Я перехвачу сандвич и пойду сразу на собрание. Буду дома около десяти.
Меня тоже не будет дома — я сегодня встречаюсь с Расселом. Папа пристально смотрит на меня, его зло прищуренные глаза как будто видят сквозь череп, что у меня в мозгу.