4
Накинув на голову капюшоны маскировочных халатов, выползли на площадь Иван Птаха и Елена Крылова и тут же будто растворились в темноте.
Полковник поглаживал чуть выпуклое стекло на часах. Он заметил время: семь часов семь минут.
Чтобы доползти до женщины, надо потратить минут пять-шесть. Там две-три минуты, и снова пять-шесть минут на обратный путь. Всего четверть часа – не больше. Но через семь-восемь минут глаза привыкнут к темноте, враг сможет разглядеть, что делается на площади, и тогда Иван Птаха и Елена Крылова попадут под огонь. А может быть, они доползут быстрее и успеют помочь женщине, пока у всех еще перед глазами темнота…
Медленно тянулось время – так медленно и лениво, что, казалось, не двигаются, совсем остановились стрелки, даже секундная. Только тиканье напоминало о том, что время не стоит на месте.
А глаза все еще не привыкли к темноте. Как ни напрягал зрение полковник, он ничего не мог разглядеть на площади. Посмотрел на часы: прошло восемь минут. Солдаты и офицеры молчали, словно боялись вспугнуть тишину.
Прошло еще две минуты.
Полковник засунул руки в рукава, как в муфту.
Руки были холодными.
Полковник Кубанов подумал: «Ведь не было приказа выползать на площадь. Они вызвались сами. А у Ивана Птахи двое детей. Вчера еще рассказывал о них…»
Теперь Кубанов накрыл ладонью правой руки часы на запястье левой, словно хотел зажать время, остановить его. Но кто-то рядом сказал чуть слышно:
– Двенадцать.
И полковник понял: двенадцать минут прошло с тех пор, как Иван Птаха и Елена Крылова выползли на площадь.
Неужели враги, подкравшись в темноте, бесшумно убили или оглушили их? Ведь и такое бывало с разведчиками на войне.
Прошла еще минута, две, три… Можно ведь… можно было обернуться за это время! Даже ползком, даже не торопясь разведчики должны были справиться уже со сво им заданием. Но их все не было и не было…
И вдруг ярко осветилось облако над командным пунктом. Луч прожектора прочертил по небу полукруг и светлым блином лег на землю, вырвав из темноты большие черные плиты. Это были вывороченные взрывом куски асфальта. Вслед за этим взвилась в небо ракета-фонарь, и сразу же затарахтели пулеметы и автоматы фашистов.
На площади во все стороны летели брызги от камней и поднимались столбики дыма. Это пули взламывали тротуар и мостовую, буравили и без того изрытую площадь.
Поздно хватились гитлеровцы: Иван Птаха и Елена Крылова спускались по ступенькам командного пункта.
Они принесли с собой запах пепелища. Маскировочные халаты были в саже и земле. Первым встретил разведчиков полковник Кубанов:
– Ну?
Докладывала Елена Крылова:
– Ваше приказание выполнено. Мы подползли к женщине, но помощи ей не оказали: обнаружили, что женщина убита.
Полковник склонил голову. Так же молча стояли солдаты и офицеры.
– А ребенок? – спросил Кубанов.
– Вот!
Елена Крылова распахнула маскировочный халат, и в наступившей тишине стало слышно, как плачет ребенок. Плачет негромко, видимо совсем обессиленный.
Полковник протянул руку к девочке, но она сложилась как перочинный ножик, и прижалась к Елене Крыловой. Кубанов чуть погладил светлую челку:
– Как тебя зовут, детка?
Девочка молчала. Она сжималась все сильнее и сильнее. Плакать девочка уже не могла. Она вздрагивала и только чуть слышно стонала.
– Напугана, – сказал полковник.
– Да, – тихо произнесла Крылова. – Она мне сказала, что зовут ее Света.
Полковник Кубанов приказал накормить ребенка, обогреть и оставить на командном пункте до тех пор, пока ее можно будет без риска для жизни переправить в более безопасное место.
Что же касается санинструктора Елены Крыловой и солдата Ивана Птахи, то их за спасение ребенка полковник представил к боевой награде.
Награда – медали «За отвагу» – на следующий день была вручена санинструктору и солдату тут же, на командном пункте. Этот приказ полковника Кубанова был выполнен. А вот, казалось бы, самая простая часть приказа – накормить ребенка – осталась невыполненной.
Пробовал найти к девочке подход Иван Птаха. Он показывал на себя пальцем и говорил:
– Я – Иван. А ты – Света?
Девочка молчала. Но Птаха сам отвечал:
– Эгеж, Света. Я – Иван. А фамилия моя – Птаха. Фамилия. Понятно? А твоя?
Но Света снова молчала. Когда Светлане дали кашу, она отвернулась. Протянули сахар – заплакала. Она почти все время плакала. Даже когда засыпала, всхлипывала во сне и звала маму.
Бледная, изможденная девочка еще больше осунулась.
Лицо у Светланы стало похожим на воздушный шарик, из которого выпустили часть воздуха; оно сморщилось, стало совсем маленьким.
Елена Крылова, как могла, старалась обласкать девочку, успокоить ее. Во время обеда она взяла Свету на руки, ела при ней, надеясь, что девочка тоже захочет есть. Но Света будто и не видела, что происходит вокруг. Елена обняла ее, прижала к себе, разгладила у девочки сбитую на лбу челку. Хотя и огрубели на войне руки Елены, – руки эти ласковые, добрые. Они умели облегчить боль, перевязать так, что и не почувствуешь; могли поднять бойца, потерявшего силы, могли справиться с врагом.
Голова девочки падала на грудь Елены. Казалось, Света все время дремлет. Но она продолжала всхлипывать и не разжимала губ, когда ей подносили еду. – Ну как Светлана, поправляется? – спросил как-то полковник Кубанов у Елены Крыловой. – Плохо, товарищ полковник. Девочка слабеет.
Есть отказывается…
Птаху полковник о Светлане не спрашивал. Видно было, что и без того тихий солдат совсем как-то ушел в себя и, что бы он ни делал – пришивал ли пуговицу, чистил ли винтовку, – все поглядывал в ту сторону, где на лучшем одеяле, которое было на командном пункте, лежала Света.
Как-то, когда Светлана лежала одна и казалось, что никто не следит за ней, Птаха увидел, как она протянула руку к хлебу и, откусив маленький кусочек, начала его жевать. Девочка съела весь хлеб и заснула. А Птаха позвал Крылову, и на то место, где лежал хлеб, они поставили миску с кашей на сгущенном молоке.
С этого дня Светлана начала есть. И щеки у нее стали чуть разглаживаться, будто в воздушный шарик снова вдохнули воздух.
Один раз Птаха запрятал свой сапог под койку и сказал:
– Светлана, где мой сапог? Не видно тебе?
– Там… – Света протянула руку к койке.
– Где? – Птаха растерянно оглядывался по сторонам.
– Да там! Там! – Девочка поднялась, чуть покачиваясь, пошла к койке и, нагнувшись, вытащила сапог.
Теперь Светлана стала подниматься со своей койки и ходить по землянке: шесть шажков вдоль и шесть шажков поперек. С каждым днем шаги девочки становились все увереннее и тверже. Но она по-прежнему почти не разговаривала, а ночами, случалось, плакала во сне и снова и снова звала свою маму.
5
Приближался Новый год. Тяжело и голодно было в том году в нашей стране. Но матери и тогда старались как-то отметить праздничные дни каникул у ребят: достать им хотя бы одну конфету или лишний кусок хлеба, что было по тем временам большим подарком. А в тех местах в тылу, где жизнь была чуть полегче, даже и в этот трудный год устраивали ребятам елку, и в гости к ним приходили Дед Мороз и Снегурочка.
И вот однажды Иван Птаха попросил у своего командира разрешить ему устроить для девочки елку. Это было в те дни, когда стрельба утихла и в Сталинграде наступило некоторое затишье.
– Елку? – удивился полковник.
– Эгеж, елку.
Елка – на фронте, на переднем крае, в землянке, вырытой под разрушенным домом!
Нет, Иван Птаха не фантазировал. Ночью Иван шел в разведку – вот он и просил разрешения, когда выполнит задание, на обратном пути незаметно спилить и принести на командный пункт одинокую елочку, что сохранилась на площади.
– Трудное дело, – сказал полковник Кубанов. Потом, чуть подумав, добавил: – Попробовать можно…
Ночью по белому снегу в белых маскировочных халатах ползли из разведки солдаты части полковника Кубанова. Чуть вправо возьмешь – смерть от мины, чуть влево отклонишься – взлетишь на воздух. Узкая дорога жизни меж двух смертей.
Ивана Птаху, который имел прозвище Эгеж, в части полковника Кубанова называли также Невидимкой. Никто не мог так проползти незамеченным, как этот солдат – злой для врагов, добрый для своих, смелый в бою, ловкий в разведке. В самом трудном месте, где все заминировано и пристреляно, Птаха проходил жив-здоров и все нужные сведения приносил командованию. «На то он и Птаха! – говорили солдаты. – Где человеку не пройти, птаха всегда пролетит».
В этот раз Иван Птаха принес не только все нужные сведения о враге, но и маленькую елочку. Деревце это было ближе к нашему командному пункту, чем к траншеям врага. И наш наблюдающий знал, что Птаха на обратном пути собирается его спилить. Однако, как ни щурил глаза наблюдающий, как ни прислушивался, ничего в ту ночь не увидел и не услышал.
«Наверное, – подумал наблюдающий, – Птаха оставил ту елочку в покое».
А Птаха тут, он уже на командном пункте, и из-под белого халата у него зеленые ветви торчат. Спилил-таки елочку разведчик! И так бесшумно и невидимо, что ни наши, ни фашисты подавно ничего ночью не заметили. Вот, должно быть, удивились наутро фашисты, увидев, что елочка за ночь убежала с площади, у них из-под носа.
На командном пункте принялись украшать эту елочку для маленькой Светы. Игрушек конечно же там не было. Вместо них пошли в ход пустые патронные гильзы, ракетницы, хлопья из ваты и спичечные коробки.მ И елка, надо сказать, получилась на славу.
Иван Птаха нарядился Дедом Морозом. Он приклеил себе бороду из ваты и надел маскировочный халат. Елена Крылова изображала Снегурочку… Нет, они мало походили на тех разнаряженных Дедов Морозов и тех Снегурочек, что обычно приходят на елки к нашим ребятам. Но для Светы и это было большой радостью. Ведь до того времени Светлана, должно быть, никогда в жизни не видела праздничную елку. Она смеялась и хлопала в ладоши, увидев белую бороду Ивана Птахи.