Нет, слово «свое» не заслоняло у этой женщины слово «наше». Это «наше» было у нее главным в жизни. Черкасова не только написала на доме Павлова, но и обратилась с призывом ко всем женщинам родного города:
«Отстроим родной Сталинград!» После работы в детском саду она и десятки других сталинградских женщин надевали грубые холщовые передники и превращались в каменщиков и плотников, штукатуров и землекопов. Первый дом, который взялись восстанавливать черкасовки (так назвали этих женщин – строителей-добровольцев), был четырехэтажный дом на Пензенской улице. Так возвращался к жизни дом Павлова. От стены к стене легли полы, захлопали двери, появились оконные рамы, и вот уже блеснули стекла. А затем дом этот точно шапку надел – обзавелся крышей, и над ней закурчавился дым из трубы. Ожил дом Павлова. Черкасовки хорошо оштукатурили стены, оставив нетронутым одно только местечко на стене, израненной пулями и осколками, – там, где была надпись о том, что дом этот отстоял гвардии сержант Яков Федотович Павлов. Вслед за домом Павлова стали возвращаться к жизни дома Сталинграда, и среди них одним из первых был дом для детей, которые в войну потеряли родителей. Это было кирпичное здание, наскоро приспособленное для жилья. На фанерной дощечке у входа было написано: «Детдом». Почти каждый день приходила сюда Елена Крылова в гости к Светлане. Однажды Светлана спросила Крылову:
– Тетя Лена, а та картина в кино про войну будет?
В детдоме Светлана уже видела кинокартины и теперь знала, что это такое.
– Нет, – сказала Крылова, – той кинокартины не будет.
– Почему?
– А вот почему, Светочка. Когда мы с тобой выбирали места, где ее снимать, там были одни только развалины. Ну, уехал этот человек за артистами и за всем, что нужно, чтобы снимать картину. Приехал он через полтора месяца, а развалин там уже нет – отстроили. Вот и получается, что здесь эту картину снимать не будут.
– Вот и хорошо! – сказала Светлана. – Я не хочу про войну. Лучше пусть будет картина про мирные времена. Вот у нас мальчишки играют всё в войну и в войну. А я хочу играть в мирные времена. Тетя Лена, а будут мирные времена, а?
– Да, – сказала Крылова, – будут, обязательно будут!
Война еще не окончилась, а Сталинград восстанавливался. Можно было видеть, как большой, многоэтажный дом чернеет копотью обожженных стен и глубокими провалами окон, а где-то сбоку, в первом этаже, светится ярким абажуром одно только окно. Справа, слева и над ним чудовищные развалины – голые стены, провалы окон и дверей, голубое небо вместо крыши. Здесь же люди восстановили пока что одну комнату, протянули от столба электрический провод, зажгли свет, а в форточку, как дуло орудия, высунули трубу маленькой печки…
Когда Елена Крылова пришла в детдом прощаться со Светланой, она увидела уже ровный ряд детских кроватей, чисто выбеленные стены, белые занавески на окнах. Дет дом был теперь совсем отстроен, обставлен новой мебелью, а во дворе уже вылезали из земли первые острые стебельки будущего цветника.
Изменилась и Елена Крылова. Вместо шинели на ней было пальто, вместо кирзовых сапог – туфли. От военного времени оставалась только шапка-ушанка.
Светлана протянула Крыловой бумажку, сложенную треугольником:
– Тетя Лена, почитай!
– От кого? – спросила Крылова.
– От Птахи.
– А тебе не читали?
– Читали. Только я хочу еще раз послушать.
– «В первых строках этого письма, – читала Елена, – шлю привет нашей любимой дочке Светлане от бойцов-сталинградцев – твоих однополчан…» Пока Крылова читала Светлане письмо, к ним подошел мальчик, стриженный под машинку, отчего голова его казалась круглой, как арбуз. Он слушал так же внимательно, как Светлана, а когда Крылова кончила читать, сказал:
– И мне батька пишет. А мамки у меня нет: убили. А ты, тетя, ее мама? Да? Ты была военная? У тебя пистолет был?
– Нет, – сказала Крылова, – у меня пистолета не было.
Мальчик потрогал пальцем шапку-ушанку, что лежала рядом с Крыловой, и ушел. А Светлана вдруг уткнулась в Еленины колени и громко заплакала.
11
Яков Федотович приехал в Сталинград после того, как была закончена работа бригады Александры Черкасовой, которая восстанавливала дом на Пензенской улице. Павлов прошел по комнатам, еще пахнувшим стружкой и свежей краской, на лестнице посторонился, когда мимо него перетаскивали большой шкаф, спустился в нижний этаж, выглянул в окно на улицу. Окно это теперь показалось ему очень большим.
Впереди, в нескольких шагах, дымилась черная каша асфальта. Молодой парень в кителе без погон приглаживал дымящуюся кашу большим механизированным катком. Слева, откуда обычно шли атакой фашисты, асфальт уже просох, из черного превратился в серый. Дети расквадратили его и, прыгая на одной ноге, играли в «классы».
Павлов посмотрел на дом, потом в сторону реки и, снова оглядев дом, опустил глаза к расквадраченному асфальту. Он чуть наморщил лоб, припоминая что-то или высчитывая.
«Да, так и есть. Вот сюда, ко второму квадрату, куда мальчик подтолкнул ногой камешек, подошел тогда фашистский автоматчик с закатанными до локтей рукавами. Он был ближе других фашистов к дому и отсюда уже никуда не ушел…» – Дяденька, вы кого ищете? – спросил мальчик.
– Играй! – сказал Павлов.
На улице перед домом было шумно. Вкатилась большая автомашина с мебелью и узлами. Сверху, где были эти узлы, свалилась детская ванночка и загрохотала по мостовой. Потом зашипел фиолетовый огонек сварки. Это сваривали железную ограду.
Яков Федотович вышел во двор, помог женщине, которая укладывала в ванночку узлы с вещами, потом отошел к ограде, оглядел издали весь дом.
– Ну как? – спросила, подойдя к нему, Александра Максимовна.
– Хорошо! – сказал Павлов.
Он подошел к стене и написал на оштукатуренных кирпичах:
«Дом принял восстановленным. Я. Павлов».
Потом крепко пожал обе руки Александре Черкасовой:
– Спасибо!..
От Александры Максимовны Павлов узнал о Светлане.
– Ведь вас давно тут ждали, – сказала она Якову Федотовичу. – Всё надеялись, – может, вы знаете что-нибудь о родных этой девочки.
– Нет, – сказал Павлов, – я о ней ничего не знаю. Видел только ее и мать минуты две, не больше.
Яков Федотович в тот же день уехал из Сталинграда, и повидать Светлану ему не удалось. Однако спустя несколько лет Павлову снова довелось побывать в городе, где он воевал. Яков Федотович знал, что, после того как часть полковника Кубанова покинула Сталинград, Светлана осталась жить в детском доме, а когда ей исполнилось восемь лет, пошла в школу.
В этот день на улицах Сталинграда было особенно много цветов. С пестрым букетом шла и Светлана.
В конце августа в Сталинград приехала в отпуск Елена Крылова. Она проверила всё, что Светлана подготовила в своем шкафу ко дню Первого сентября, и чуть подобрала плечики на ее белом школьном переднике, хотя Света считала, что передник ей как раз впору. Такие передники вместе с новым платьем, сумкой и всякими письменными принадлежностями выдали в детдоме всем, кто в этот день впервые шел в школу.
К первому занятию Светлану провожала в школу Елена Крылова. На площади Павших бойцов она купила букет цветов для Светиной учительницы. Справа и слева, вдоль всей широкой сталинградской улицы, шли мальчики и девочки – сосредоточенные, чуть озабоченные, с такими же сумками, как у Светланы, и с букетами в руках.
Школа… Не сразу привыкла к ней Светлана.
В первый день, на втором уроке, она поднялась и, поставив ногу прямо на парту, начала зашнуровывать новый ботинок.
– Света, ты что? – спросила учительница.
– Ничего. Развязался.
– А разве так делают?
– А как?..
Светлана еще не понимала, что школа – это дисциплина и порядок. Ей казалось, что и тут она играет, как в малышовой группе детского сада.
Светлане очень нравились переменки, и, когда зазвонил звонок, она сказала: «Не пойду, еще поиграю».
Но все девочки побежали в класс, и ей пришлось идти за ними. Зато в середине последнего урока Светлана спокойно взяла сумку и зашагала к двери.
– Света, ты куда? – остановила ее учительница.
– Домой. В детдом. К нам сегодня шефы приедут.
– Нет, Светочка, останься, – сказала учительница. – Кончится урок, и тогда ты пойдешь со всеми.
Когда прозвенел звонок, Светлана вышла из класса, но ее еще не отпустили домой. Вместе с девочками и мальчиками своего класса она прошла в большой зал, где стояли в ряд старшеклассники – такие высокие, что Светлане странно было видеть на девочках белые передники. И младшие, впервые пришедшие в школу, выстроились против своих старших товарищей. Каждый старший школьник протянул каждому малышу-новичку пузатую корзинку из прутьев. В детдоме Светлана любила плести такие корзинки. Только эти были куда красивее.
«Что это? – подумала Света. – Зачем столько корзинок?»
В одной корзинке были желтые груши и красные яблоки, из другой свешивалась кисть синего винограда.
Высокая длиннорукая девушка оправила белый передник, достала из кармана тетрадный листок, развернула его и прочла, обращаясь к новичкам:
– «Ребята!.. – Она снова одернула передник и набрала воздуха, как это делают перед нырянием в воду. – Ребята!..» – Можно было подумать, что в бумажке записано одно это слово. Девушка зажала в руке листок и, не глядя в него, сказала: – Вот что я вам скажу, девочки и мальчики. Вот так же и я, и все мои подруги пришли сюда, в эту нашу школу, в первый раз в жизни. А что мы тогда умели? Из кубиков складывать слова и рисовать косые палочки. И то палочки получались и косые, и кривые. А, что говорить! Нас тут учили. И сколько же терпения было у наших учителей! А теперь мы сами учить можем. Ну, об этом потом. Вот этот виноград. Вы не пугайтесь, что он еще кисловатый. Через год-другой будет сладким. Мы его сами вырастили. А груши наши премию получили на районной выставке. Попробуете – убедитесь. Так