– А кто снимает? Где камеры?
– Пацаны снимают.
– Где камеры?
– Не скажу, чтобы ты не палила в них, иначе будет неестественно, понятно? Там они, в стороне. – И он неопределенно махнул себе куда-то за спину.
Я подумал, что пацаны прячутся с камерами за какой-нибудь из машин.
– А сколько у вас подписчиков?
– Нисколько, мы только начинаем, – грубовато ответил Гордей.
Мы остановились между двумя машинами, и он начал оглядываться по сторонам, выбирая жертву для нашего пранка. Я предлагал ему то одну тачку, то другую, но он отнекивался. Сказал, что нужно, чтобы водитель был пожилым человеком или женщиной. Я не понял, зачем доводить пожилых людей и женщин. Для таких шуток лучше молодые, у них нервы крепче.
– Вот, смотри. – Гордей показал мне на подержанный БМВ, въезжающий на парковку.
Я тут же занервничал, так что не успел разглядеть, кто за рулем, да и Гордей затараторил прямо над ухом:
– Разбегаешься, врезаешься в бок, падаешь в сторону, лежишь и стонешь, можешь заплакать, если получится, только не вставай и не выходи из образа, пока я не скажу.
– Мальчики не плачут, – напомнил я, усмехнувшись.
– В этом деле можно.
Вздохнув, я кивнул.
– Я скажу, когда бежать.
Гордей смотрел поверх машин куда-то вдаль, а мне по причине низкого роста ничего не было видно. Из-за этого и из-за того, что я переволновался, все пошло немного не по плану. Когда я услышал вблизи шорох колес, то рванул, не дожидаясь команды, выскочил не на ту машину, да и к тому же слишком рано, так что влетел в капот и она сбила меня по-настоящему. Не сильно, конечно, но я здорово ушибся рукой и заплакал от боли, когда свалился на землю.
Взрослый мужчина в строгом костюме вышел из машины и начал проклинать меня, что-то типа: да сукин ты сын, да так тебя растак, да смотри, куда прешь. Я заплакал еще сильнее – от страха, потому что на меня никогда так сильно не кричали, тем более матом, и я начал представлять, что сейчас он вызовет моих родителей прямо сюда, на парковку, и пожалуется им на меня.
Но тут я услышал уверенный, ровный голос Гордея:
– Эй! Вы чего на него орете?
– Это ваш пацан?! – заорал мужик уже на Гордея.
– Это мой племянник.
Я на миг задумался, почему это Гордей перепутал наши родственные связи, но быстро забыл об этом: все еще ныла рука и кричал мужик.
– Следить надо было! Я еду, а тут он выскакивает на дорогу, это вообще что такое?..
Гордей наклонился ко мне, заботливо – так, как никогда не делал раньше, – погладил меня по спине и ласково спросил:
– Ты ушибся? Что болит?
– Рука, – прохныкал я.
Гордей достаточно формально глянул на нее и цыкнул:
– Ну, видимо, придется вызывать скорую и полицию. – Он поднялся, обращаясь уже к мужчине: – Вы не уезжайте никуда, ДТП оформлять будем.
– Какое ДТП?! – голосил тот. – Я на работу опаздываю, только на обед приехал – и тут такие новости!
– А что поделать? Может, у него перелом. Мы хотим компенсацию за физический и моральный ущерб.
– Это у вас ущерб? Это у меня ущерб!
– Оставайтесь на месте, я вызываю. – Гордей полез в карман за мобильником.
Мужик в сердцах плюнул и остановил его:
– Ладно, стойте, тут мороки на два часа будет! Давайте так разберемся.
Перед моим лицом прошагали лакированные ботинки; я услышал, как открылась передняя дверь машины. Затем щелкнул бардачок в салоне, и что-то зашуршало.
– Сколько вы хотите? – глухо спросил мужчина.
– Пятнадцать, – откликнулся Гордей.
– Пятнадцать?!
– Ну, можем вызвать ГИБДД, заплатите двадцать пять… – вздохнул брат.
Из-за капота, нависающего прямо над моим лицом, я толком не видел, что происходит, но мужчина, проворчав что-то, снова обошел меня и, видимо, отдал Гордею деньги.
– Что ж, спасибо, – коротко ответил тот и шагнул в мою сторону. – Давай. – Он присел, бережно поднял меня за плечи и поставил на ноги.
Мы ушли с проезжей части, и машина проехала дальше. Это была новая «Ауди».
Только я хотел пожаловаться Гордею на боль в руке, надеясь, что неожиданная забота брата повторится, как ни с того ни с сего получил по затылку. Слезы снова хлынули из глаз.
– Ты чего?! – возмутился я.
– Сказал же тебе: бежать по моей команде! Ты могла нас всех подставить!
– Да все же нормально!..
– А твоя рука?!
Я решил, что это и есть странное проявление беспокойства, и уже хотел заверить, что мне не очень больно, но Гордей сказал другое:
– Как ты теперь будешь врезаться в машины с такой рукой?
Я молчал. Гордей, смерив меня презрительным взглядом, пошел вперед, к автобусной остановке.
Я догнал его и засеменил рядом.
Когда мы зашли в автобус, Гордей бухнулся на одиночное сиденье возле окна и буркнул:
– Одежду мою отдашь.
Я вцепился в поручень рядом с ним.
– Что? Почему?
– Хреновый из тебя помощник. И брат тоже никакой.
– Нет, пожалуйста! – начал умолять я. – Я смогу врезаться в машины! Мне не очень больно!
Гордей молчал, и я чувствовал, как он ускользает от меня. Мой сильный и ловкий брат, главный покоритель высоких деревьев и яблочный вор, на которого я всегда хотел быть похожим, с которым всегда хотел дружить, начал отдаляться от меня еще до того, как я успел к нему приблизиться. У меня никогда не получалось подступиться к Гордею, и вот едва мы стали близки, как я все испортил.
– Гордей, пожалуйста… – прошептал я, стараясь загнать слезы обратно.
Он смотрел в окно, и его профиль расплывался у меня перед глазами.
– Ладно, – вдруг сказал он. – Но это последний шанс.
Я с облегчением выдохнул. На радостях чуть не сказал: «Я тебя не подведу!» – но это звучало не очень-то круто, так что я просто сдержанно кивнул в знак благодарности.
Сердце у меня стучало как бешеное. Я очень хотел дружить с Гордеем и его приятелями и был готов ради этого на все.
Взаимовыгодные мошенники
Ночью, когда я засыпал, меня неожиданно разбудил Иисус. Его патлато-бородатый хипстерский образ возник у меня перед глазами и укоризненно, словно в чем-то уличая, спросил:
– Ты уверен, что вы снимали пранк?
– Да, – ответил я ему так, как будто в самом деле был уверен. – А что еще?
– А зачем вы взяли деньги у этого мужчины?
– Ну мы же не всерьез, это часть розыгрыша…
– А Гордей потом вернул ему деньги?
– Да.
Если честно, я не помнил. А уж если совсем откровенно, был почти уверен, что не вернул.
– Ты же знаешь, что я не общаюсь с ворами и врунами? – Иисус говорил совсем как училка.
– Как это не общаешься? – не понял я. – Ты же Бог, ты не можешь просто взять и перестать со мной…
– Ага, вот еще! – перебил меня Иисус, хлопнул в ладоши и исчез.
Я продолжал лежать с закрытыми глазами, только теперь не видел никого и ничего. Только темноту на все сто тысяч километров вокруг, на все воображаемое пространство в моей голове. Я понадеялся, что это временная обида, что Иисус не перестанет со мной общаться насовсем, и, повернувшись на другой бок, постарался заснуть.
Утро начиналось с родительских молитв. В гостиной на прикрученной к стене полочке стояли иконы: образ Иисуса Христа и Божьей Матери – самые главные, справа от них иконы Спасителя, Богородицы и Николая Чудотворца, слева – святые, в честь которых нам с Гордеем были даны имена: каппадокийский мученик Гордий и святая мученица Василиса. Странная традиция – называть детей в честь мучеников. Вот мы теперь и мучаемся.
По утрам отец и мать молились напротив этих икон. Мы же тихонько собирались в школу – молитвы нас все равно поджидали перед уроками.
При гимназии находился храм, хотя так сразу и не подумаешь. Располагался он в отдельном здании, на месте старого спортзала, и не было в нем никакого православного величия, золотых куполов или расписных икон. Стены внутри выбелены, алтарная преграда и иконостас сколочены из старых досок, подсвечников нет. Раньше, когда Гордей только поступал в первый класс, и этого храма не было – учеников водили в церковь Архангела Михаила, которая располагалась в двух километрах от школы, и, чтобы быть на уроках в девять, приходилось в восемь топать до храма.
Перед входом в храм я спрятал колючки своих волос под косынку. Мы с Гордеем синхронно перекрестились и шагнули за порог. Наши классные руководительницы в длинных платьях и платках выстраивали детей по шеренгам: пятый класс, шестой, седьмой… Гордей ушел к дальней стенке, где стояли старшеклассники, а я остался посерединке.
Когда длинно и непонятно заговорил священник и запел хор, я сложил руки ладошка к ладошке. Правая рука была перевязана: растяжение, споткнулся и упал – так было сказано маме. Я обернулся на Гордея; он, сцепив пальцы перед собой, шептал одними губами. Тоже врал при помощи рук. Гарри Гудини.
Перед началом дня мы читали молитву об учении.
– Премилосердный Господь, пошли нам благодать Духа Твоего Святого, дающего понятливость и укрепляющего душевные наши силы… – вторил я вместе со всеми.
То и дело я оборачивался на брата и сверялся, делает ли он то же, что и все.
– …избавь нас от всяких козней вражеских, сохрани нас в вере Христовой и чистоте во все время жизни нашей… – добросовестно выговаривал Гордей, и, хотя он стоял далеко, мне казалось, что его голос самый отчетливый в этом нестройном хоре.
– Иисус не общается с ворами и врунами, – неожиданно произнес я, отворачиваясь от брата.
Меня услышала только Карина, стоявшая по левую руку. Она переспросила:
– Чего?
Я помотал головой: ничего.
После окончания молитвы, когда мы стройными рядами потянулись обратно к школе, я задержался, позволяя ребятам меня обогнать, и дождался Гордея. Мы пошли рядом. Сначала шли молча, потом, на выходе из храма, я спросил:
– Мы ведь не пранк снимали, да?
– А что ж еще? – как ни в чем не бывало спросил Гордей.
– Ты у этого мужчины деньги взял. И не вернул.