В салоне автобуса воняло бензином, но двух спящих пассажиров это, казалось, не волновало. На одном из передних сидений мирно дремал розовощекий паренек лет двенадцати. В руках он крепко сжимал хоккейную клюшку. Видимо, ехал играть с друзьями.
Через ряд от него сидел какой-то человек, высокий, в куртке с накинутым на голову капюшоном. Несмотря на то, что лица незнакомца видно не было, нетрудно было догадаться, что спящий был парнем — это проглядывалось в той расслабленной манере, в которой он заснул. Не знаю, почему, но, глядя на него, я все время чувствовала себя неуютно, будто этот человек был мне знаком, но я не могла вспомнить, где именно я его видела. Мне так и хотелось осторожно подойти и заглянуть ему под капюшон, но что-то останавливало. Наверное, здравый смысл.
Автобус несся по заснеженной трассе, вздрагивая и подпрыгивая на каждой кочке, так что приходилось крепко вжиматься в сиденье, чтобы ненароком не вылететь из окна. Дороги здесь вряд ли когда-нибудь возьмутся ремонтировать, а если и возьмутся, то уберут насовсем, чтобы лошадям было удобнее проезжать. Даже в суровую зиму конный транспорт для жителей Мак-Марри оставался приоритетным, и только такие лежебоки как я все еще предпочитали общественный транспорт, который не ржет и не лягается, хотя и пускает дым, как разгневанное железное чудовище.
Я прижалась носом к холодному стеклу, но сквозь затянувшееся морозным узором окно не смогла разглядеть ровным счетом ничего.
День обещал быть погожим, а дорога длинной и ухабистой. Впрочем, как и всегда.
Отстукивая левой ногой знакомый ритм, я и не заметила, как начала напевать вслух что-то джазовое и легкое. Легкий трепет охватил все мое существо в предвкушении встречи со старой знакомой. Да, в последнее время я часто навещала Дейзи, но еще ни разу я не ехала в госпиталь с чувством полной уверенности, что увижу ее глубокие серые глаза и неизменную живую улыбку. До сих пор жизнь в ней выдавали только бесчувственные мониторы гудящей аппаратуры. Казалось, что компьютеры держали в себе все ее силы, контролировали мысли и дыхание… Казалось, она слилась с этой техникой в единое целое, и теперь она не могла продержаться без нее и минуты.
Но если сегодня она придет в себя, ей уже не понадобятся никакие искусственные роботы, поддерживающие в ней жизнь. Мне нужно было в это верить, во что-то светлое. Именно сейчас, когда я была на грани какой-то тянущей в пустоту апатии. Чувство вины перед волшебным народом не давало мне покоя.
Неожиданно послышалось металлическое звяканье, и что-то то блеснуло в ладонях незнакомого парня, а затем закатилось под сиденье. Наверное, монета. Но уж больно крупная и больно странная.
Раззадоренная интересом, я поднялась с места и направилась в сторону спящего парня. Наклонившись и заглянув под сиденье, под которое предположительно закатился яркий предмет, я с удивлением не обнаружила никаких следов монеты — лишь розовая затвердевшая жвачка была прикреплена к батарее отопления автобуса — все остальное было мягкими клочьями пыли, катающимися по салону, точно перекати-поле.
Я изгибалась и так и эдак в поисках странного предмета, но шея очень быстро затекла, да и сама затея вскоре стала казаться мне глупой. Вряд ли это было что-то важное. В конце концов, парня можно было разбудить и сообщить ему о том, что у него что-то упало.
Но когда я поднялась, на сиденье у окна уже никого не было.
Я огляделась. Паренек с хоккейной клюшкой по-прежнему посапывал где-то впереди салона, но уронивший монету незнакомец точно испарился. Но я же не сумасшедшая, я ясно видела…
Сев обратно на сиденье, я не переставала кидать вопросительные взгляды в сторону пустующего места, точно пытаясь убедить себя, что все это мне только показалось. Я сняла варежку и зажала ладонью переносицу, сосредоточенно закрыв глаза.
Всему этому должно было быть хоть какое-то объяснение — иначе быть не могло.
За своими невеселыми мыслями я чуть не проехала остановку у госпиталя и, вылезши из отопляемого автобуса, снова почувствовала, как мороз кусает щеки.
У больницы не стояло ни одной машины, а на подъездной дорожке, скучая, расхаживал охранник, пытаясь согреться. Мужчина не обратил на меня никакого внимания, и я быстро зашагала по скрипящему снегу, мечтая поскорее очутиться внутри помещения. Мне не хотелось в этом признаваться даже самой себе, но после инцидента в автобусе я была охвачена каким-то почти суеверным страхом и не могла надолго оставаться наедине с самой собой, остро нуждаясь в человеческом обществе.
Исчезающие люди! Что за глупости?
Но, с другой стороны, в моем случае уже ничто не казалось нелогичным или случайным, а после знакомства с Черными тенями и автобус мог показаться огнедышащим драконом. После таких откровений я уже не была так уверена в науке, а ведь прежде она была для меня настоящей фабрикой истин! А теперь уже попробуй разберись, где тут правда, а где вымысел.
Сухая как вобла администраторша у стойки приняла меня без особого энтузиазма. Крашеные рыжые волосы были стянуты сзади на голове в большой тщательно зализанный пучок, а пустые глазницы казались еще более болезненными, чем выглядели лежащие здесь пациенты. Кожа у женщины шелушилась и отслаивалась, а толстый слой яркого солнечного цвета лака лежал ужасно криво, да и местами просто облупился. Если бы не белый халат, служащий в данной ситуации фоном для всего этого безобразия, то от "сияния", исходящего от администраторши, слепило бы глаза. Она выглядела неестественным оазисом цвета посреди холодной и безжизненной зимы, но, вместе с тем, лицо ее ничего не выражало, и крошащиеся голубые тени иллюзорными слезами сыпались на щеки.
Услышав фамилию Дейзи, администраторша принялась копаться в каких-то бумагах, параллельно расписываясь в учетных книгах, отмечая тем самым мой визит. Напоследок она пожелала мне мертвым скрипучим голосом счастливого Рождества и продолжила делать вид, что занята чем-то важным. На самом деле в такое раннее утро важностью дел от нее и за милю не пахло.
Я уже знала, куда идти, и вряд ли бы заблудилась в похожих на бездонные тоннели коридорах с белыми глянцевыми стенами. Все в больнице выглядело таким чистым и стерильным, что складывалось ощущение, будто здесь и вовсе не было ни пылинки. Бумажные пакеты, надетые на ноги по требованию администраторши, приятно шуршали от прикосновений с полом, и монотонные звуки эхом отдавались в моей голове, заставляя забыться.
Я не стала звонить Саймону — мужу Дейзи — хотя мне и стоило это сделать. Но все же я не была окончательно уверена, что она очнется именно сегодня. Конечно, я доверяла обещанию Теда, но сомнения не давали мне покоя. В конце концов, Тед уже обманул меня один раз, так почему бы ему не обмануть меня и второй?
В госпитале стояла гробовая тишина, но мне почему-то чудились сотни тихих дыханий, одновременно звучавших в моей голове. Столько людей, столько незримого присутствия… И такая тишина.
Взволнованно сглотнув, я кончиками пальцев приоткрыла холодную дверь, ведущую в палату, где лежала Дейзи. Дверь была, как и все вокруг, кипельно белого цвета. Единственным звуком, прерывавшим в тишину, было бурчание аппаратуры, поддерживающей в Дейзи жизнь. Ее живот совсем округлился; мягкие гладкие черты девушки проглядывались сквозь тонкую простыню.
Глаза Дейзи были закрыты, но в ней все еще теплилась жизнь, энергия. Она должна была держаться хотя бы ради своего мужа и еще не родившегося ребенка. Саймон поначалу сидел возле кровати жены сутки напролет, но затем друзья уговорили его вернуться на работу, хотя он по-прежнему проводил в этой палате все свободное время. Наверняка он придет и сегодня, чтобы поздравить Дейзи с Рождеством.
Половину лица Дейзи скрывала запотевшая кислородная маска.
Я осторожно протянула руку вперед и легонько дотронулась до матовой белой кожи девушки. В долгом беспробудном сне Дейзи казалась прекрасной. Она была Спящей красавицей — одной из тех героинь старых сказок, которая должна была очнуться в конце истории. Хэппи-энд, прекрасный принц и замок на холме. Дейзи получила бы все это и даже больше, если бы вернулась к жизни.
— Ты такая красивая, — прошептала я, мягко поглаживая ее по гладкой коже руки. — Твои лошади скучают по тебе, Дейзи. Они ждут тебя. К тому же, Саймон не справляется с чисткой стойл. — Я позволила себе тихонечко усмехнуться, вспоминая, как шериф просил меня помочь убраться в конюшне и как забавно он обращался с лошадьми, пытаясь обуздать их своевольный нрав. У него бы никогда не получилось, как у Дейзи. — Он тоже очень скучает по тебе, ждет. Тед сказал, ты очнешься на Рождество. Попытайся, Дейзи, это совсем не сложно…
Слова лились из моих уст сами собой, и говорила я так искренне, как будто душа Дейзи была неразумным младенцем. Время проходило незаметно, и, сидя возле постели девушки, я то молчала, то начинала молоть какую-то бессвязную чепуху обо всем на свете: о том, как я скучаю по маме и по отцу, как тяжело мне теперь было без Теда, как волновала мою душу разразившаяся на Аваллоне буря. Я не боялась ненароком проболтаться о чем-нибудь важном, потому что Дейзи меня сейчас вряд ли слышала, а если и слышала, то только потаенным краешком сознания. С ней я могла быть полностью откровенна.
Говорят, если двое знают секрет, то это уже и не секрет вовсе, но я чувствовала, что Дейзи понимает меня и никогда не раскроет самую главную тайну моей жизни. Я была полукровкой. Тьфу ты, даже звучит омерзительно.
В таком состоянии я просидела у мирно спящей девушки час, другой… затем я и вовсе потеряла счет времени, и лишь в голове у меня невидимые часы отбивали последние минуты до долгожданного пробуждения.
Да, именно так это можно было назвать. Пробуждение после долгого сна.
И я будто оживала вместе с Дейзи. Просыпалась, вновь возвращаясь к нормальной жизни, покидая мир грез и несбывшихся надежд, оставляя тот мир, в который мне было уже не вернуться. И я должна была принять это как данное — то, что осталось за чертой, уже не возвратить. Мне уже снова не оказаться в тронном зале черной эльфийской королевы и не предотвратить то, что какая-то маленькая тень смогла спровоцировать меня отдать свою кровь во имя вселенского зла. Было уже ничего не изменить, не предотвратить, и я начала понимать это только сейчас, слушая тихое размеренное гудение больничных аппаратов.