Почему Девочка с пальчик теряет интерес к словам преподавателя-глашатая? Потому что, когда знания предлагаются повсеместно, в любое время, в несметном количестве, одно конкретное и частное предложение становится смехотворным. Когда за редким, сокровенным знанием нужно было куда-то идти, это был вопрос выбора. А теперь, доступное, оно имеется в избытке, под рукой, в том числе и малыми порциями, которые Девочка с пальчик может носить в кармане, вместе с носовым платком. Волна доступа к знаниям так же высока, как и волна болтовни.
Предложение без спроса осталось в прошлом. Колоссальное предложение, явившееся ему на смену, с готовностью течет навстречу спросу. Это происходит в школе, и, я бы сказал, это же будет происходить в политике. Эра специалистов кончилась?
Завороженные
Приникнув мордой и ушами к рупору, собачка, завороженная звуком, застыла без движения. Приученные с малых лет быть тише воды, ниже травы, мы, дети, пускались в долгую карьеру усидчивых, неподвижных, тихих тел за партами. Вот наше прежнее имя: завороженные. Как чистые листы, мы безропотно повиновались учителям, а главное – знанию, которому учителя безропотно повиновались и сами. И для них, и для нас знание было суверенным и непререкаемым. Добровольное подчинение ему никому и в голову бы не пришло подвергнуть анализу. На некоторых знание даже наводило ужас, мешая им учиться. И то были не дураки, а просто запуганные дети. Стоит вникнуть в этот парадокс: если для чего и нужно было устрашение со стороны знания, так это для того, чтобы его не поняли и оттолкнули, хотя оно желало обратного.
Философия даже заговаривала об Абсолютном Знании – со звучных прописных букв. Перед ним требовалось преклоняться, как наши предки преклонялись перед абсолютной властью монархов божьей милостью. Демократии знания никогда не существовало. Не то чтобы знание сулило власть, но оно требовало телесного смирения, в том числе и от тех, кто им обладал. Тон задавал своим согбенным, образцово самоотверженным телом сам преподаватель, указывая на отсутствующий абсолют, на недоступный идеал. И завороженные тела не двигались.
Сформированное страницей, пространство школ, коллежей, кампусов формировалось заново этой иерархией, выраженной в телесной дисциплине. Молчание и кротость. Единодушная сосредоточенность на кафедре, откуда обращается с требованием тишины и неподвижности оратор, повторяет в педагогике подчиненность суда фигуре судьи, театра – сцене, королевского двора – трону, церкви – алтарю, жилища – очагу и т. д.: подчиненность множества – одному. Все эти институты-пещеры были уставлены тесными рядами сидений для неподвижных тел. Таким был и суд, вынесший смертный приговор святому Дионисию. Но эра актеров кончилась?
Освобождение тел
Новость: с тех пор как знание легкодоступно, у Девочки с пальчик, как и у всех остальных, его полные карманы – вперемешку с носовыми платками. Тела вольны покинуть Пещеру, где их цепями приковывали к стульям императивы внимания, молчания и самоотверженности. Несмотря на призывы вернуться на свои места, их уже не удержать. Урок сорван, скажет кто-то.
Нет. В прежние времена пространство аудитории строилось как силовое поле с центром притяжения на подиуме, в фокальной точке кафедры – power point[8], иначе и не скажешь. Здесь концентрировалось знание, падавшее почти до нуля по мере отдаления. Теперь знание распределено повсюду, оно носится в однородном, нецентрализованном, ничуть не стесняющем движения пространстве. Прежний лекционный зал мертв, даже если его все еще видят и строят таким же, даже если общество спектакля все еще пытается его навязать.
Тела приходят в движение: перемещаются, жестикулируют, зовут друг друга, общаются и охотно обмениваются содержимым своих карманов. Вместо тишины – болтовня, а вместо покоя – суматоха? Да нет, просто Девочки и Мальчики с пальчик, бывшие узники тысячелетней Пещеры, сбросили цепи, заставлявшие их сидеть смирно, закрыв рты.
Мобильность: водитель и пассажир
Централизованное (фокализованное) пространство класса или аудитории можно представить и в виде транспортного средства – поезда, автомобиля, самолета: пассажиры сидят рядами в вагоне или салоне, а водитель, кто бы он там ни был, везет их к знаниям. Взгляните на такого пассажира – он сидит, развалившись в кресле, выпятив живот, взгляд его мутен и рассеян. Машинист, напротив, активен и собран. Он склонился вперед и вытянул руки к рулю.
Когда Девочка с пальчик пользуется компьютером или мобильным телефоном, ее тело должно быть напряженным, активным телом водителя, а не расслабленным телом пассажира: это спрос, а не предложение. Она склоняется, а не лежит кверху пузом. Попробуйте-ка затащить эту маленькую личность в аудиторию: привыкшее к вождению, ее тело недолго просидит в пассажирском кресле. Отлученная от руля, она будет проявлять активность. Шуметь. Дайте ей в руки компьютер, и она вновь примет позу пилота.
Теперь все – водители, все – в движении. В театре не осталось зрителей – он полон актеров. В суде нет судей – одни ораторы перекрикивают друг друга. В церкви нет священника – зато все больше проповедников. В аудитории нет учителей – все сами учителя друг другу… И на политической арене тоже скоро не останется решающих сил – их место займут решительные голоса.
Кончается эра решающих.
Иноучение[9]
Девочка с пальчик ищет и находит знание в своей машине. Еще недавно бывшее редкостью, оно делилось, дробилось, нарезалось. Научные классификации отводили каждой дисциплине свою страницу, свою часть, свой раздел, свой корпус, свою лабораторию, свою библиотеку, свои зоны влияния, своих представителей, объединенных в свою корпорацию. Знание подразделялось на секты, а реальность – рассыпалась осколками.
Река, например, исчезала, растекаясь по руслам географии, геологии, геофизики, гидродинамики, кристаллографии аллювиев, биологии рыб, галиевтики, климатологии… – а ведь еще есть агрономия орошаемых земель, история приречных городов и соперничества за контроль побережий, а также пешеходные мостки, баркаролы и «Мост Мирабо»… Смешав, объединив в едином сплаве эти обломки, создав из разрозненных ручьев живое течение, доступность знания могла бы вернуть реке полноводность и снова сделать ее обитаемой.
Но как слить воедино подразделения, стереть границы, собрать вместе страницы, уже обрезанные каждая в свой формат, объединить университетские программы, связать между собой аудитории, состыковать два десятка факультетов, сделать так, чтобы специалисты самого высокого уровня, каждый из которых считает правильным свое определение интеллекта, нашли между собой общий язык? Как преобразовать пространство кампуса, созданного по образцу укрепленного лагеря римской армии – так же расчерченного регулярной сеткой улиц с когортой/факультетом или плацем/газоном в каждом квадрате?
Ответ: прислушавшись к гвалту спроса, к миру и его жителям, доверившись новым телодвижениям, попробовав разгадать будущее, которое несут с собой новые технологии. А как провернуть все это?
Разнородность против упорядоченности
Иными словами, как – о, парадокс! – отобразить броуновские движения? По крайней мере, можно подобраться к ним серендипным[10] методом Аристида Бусико.
Создатель универмага «Бон Марше», Бусико первым делом разложил товары для продажи по стеллажам и полкам. Все вещи заняли свои места, учтенные и расклассифицированные, – как ученики за партами или как римские легионеры в своем лагере. Между прочим, термин «класс» обозначал когда-то армию, выстроенную сомкнутыми рядами. Поскольку этот большой магазин – для дамского счастья такой же универсальный, как университет для тех, кто находит удовольствие в учебе, – предлагал все, о чем только может мечтать потребитель: продукты питания, одежду, косметику и т. д., успех не заставил себя ждать, и Бусико сделал состояние. Роман, который Эмиль Золя посвятил этому изобретателю, рассказывает о его разочаровании, о периоде, когда торговый оборот достиг потолка и перестал увеличиваться.
Но однажды утром его озарило – он наплевал на разумную упорядоченность и устроил из магазинных аллей лабиринт, а из полок хаос. Придя за пореем для бульона и поневоле, вернее, по воле искусно запланированного случая, пересекая отдел вещей из шелка и кружева, будущая бабушка Девочки с пальчик покупала помимо овощей комплект белья… Продажи вновь пошли вверх.
Разрозненность обладает достоинствами, которые неведомы разуму. Практичный и оперативный, порядок может оказаться сковывающим. Он помогает движению, но в конце концов его останавливает. Действуя по плану – а можно ли действовать без него? – трудно совершить открытие. Беспорядок, напротив, дышит, как разболтанный механизм. А ведь зазор, неуверенность способствует изобретению. Как раз такой зазор остался между шеей и отрубленной головой.
Всмотримся в игры Девочки с пальчик, прислушаемся к серендипной интуиции Бусико, которую взяли на вооружение вслед за ним все магазины мира: откажемся от научной классификации и разместим физический факультет рядом с философским, лингвистический – напротив математического, а химический – по соседству с экологическим. Изрубим все на мелкие кусочки и перемешаем, чтобы столкнулись нос к носу ученые из разных сфер, говорящие на разных языках… Так они смогут путешествовать, не уходя с работы. Рациональный лагерь римской армии, разрезанный на четыре части двумя перпендикулярными линиями и поделенный на квадратные когорты, сменит пестрая мозаика – калейдоскоп, маркетри, винегрет.
Иноучащийся уже помышлял в свое время о пестром, разнообразном, узорчатом, переливчатом, лоскутном, звездчатом – реальном, как пейзаж – пространстве университета… Если раньше, чтобы достичь другого, нужно было ехать за тридевять земель, а чтобы не замечать его, достаточно было просто оставаться дома, теперь другой сам тут как тут – от него не уйдешь.