Похвала больнице
Она вспоминает один случай, происшедший с ней в крупной больнице. Войдя в ее палату без стука, в сопровождении безропотных особей женского пола, врач-патрон, словно альфа-самец – пример из животного мира напрашивается сам собой, – облагодетельствовал свое стадо громогласной речью, произнесенной спиной к Девочке с пальчик, лежавшей в койке и остро ощущавшей свою некомпетентность. Как и на учебе, как и на работе. Попросту говоря, ее держали за дурочку.
Хромому, ущербному – по-латыни имбецилу – нужна палка, чтобы стоять, bacillus (отсюда, кстати, наши «бациллы»). Встав на ноги, подлечившись, Девочка с пальчик заявляет на манер Эдипа-разгадчика: палка нужна гоминиду чем дальше, тем меньше. Он и сам может стоять на ногах.
Но вот что я на это скажу. Государственные больницы в крупных городах оборудованы специальными залами для каталок и инвалидных кресел. Они есть в отделениях скорой помощи (для ожидающих приема), у кабинетов МРТ и других исследований (для привезенных и ожидающих возврата в палату), у операционных (для ожидающих наступления анестезии и пробуждения от нее) и т. д. Время ожидания длится от часа до десяти. Ученые, богатые, сильные мира сего, не избегайте этих мест муки, жалости, гнева, тоски, криков, слез, ожесточения, иногда молитв, мольбы зовущих ту, что не зовет, и оплакивающих тех, кто не отвечает, тревожного молчания одних, смятения других, смирения большинства, и еще – благодарности… Тот, кто не присоединит свой голос к этому нестройному хору, будет, конечно, понимать, что он страдает, но никогда не поймет, что значит «мы страдаем», не изведает общего лепета в прихожей помощи и смерти, в этом чистилище, где все ждут решения своей участи, боясь и надеясь. Если вы задаетесь вопросом «что есть человек?», то здесь, среди этого гула, вы дадите, услышите, узнаете ответ. Любой философ глух, пока он этого не слышал.
Вот зов глубин, голос человека, заглушаемый нашими речами и досужей болтовней.
Похвала человеческим голосам
Этот зов слышен не только в школах и больницах, он складывается не только из болтовни Девочек с пальчик в классе и всхлипов больных в палате ожидания. Им полнится все пространство. Учителя сами болтают во время педсовета; интерны спорят о своем, пока вещает патрон; солдаты шепчутся, пережидая речь генерала; горожане, собравшись на площади, галдят, заглушая казенную речь, которую обрушивает им на головы мэр, депутат или министр. Назовите, ехидно замечает Девочка с пальчик, хоть одно сборище взрослых, которое не шумело бы, чтобы развлечься.
Трескотня массмедиа и гвалт рекламы, щедро приправленные музоном, тщетно пытаются заглушить навязчивым шумом и усыпить изощренным дурманом эти реальные голоса, а заодно и виртуальные – те, что звучат в блогах и социальных сетях, составляя хор, сравнимый по численности с населением планеты. Впервые в истории становится слышен всеобщий голос. Пространство и время гудят человеческой речью. Несущие ее сети врываются даже в покой деревень, где тишину лишь изредка нарушали сирена и колокол – закон и религия, дети письма. Феномен столь общий, что его и не замечаешь, этот новый гул, смесь выкриков и реплик, частных и публичных, не исчезающих, реальных и виртуальных, этот хаос, заглушаемый моторами и динамиками непоправимо состарившегося общества спектакля, повторяет в большем масштабе цунами, что накрыло классы и аудитории. Или, вернее, сам повторяется в нем уменьшенным.
Не возвещают ли эти детские лепеты, эти немолчные гомоны мира наступление новой эры – второй эры устной речи и вместе с тем небывалой эры виртуального письма? И не поглотят ли ее волны эру страницы, сформировавшую нас? Мне поступь новой вокальной эры, растущей из виртуального, слышится уже давно – как всеобщее требование слова, подобное тому, более частному, что исходит от Девочек с пальчик в школах и университетах, от пациентов в больницах, от трудящихся на предприятиях. Все хотят говорить, все общаются друг с другом в бесчисленных сетях. Эта голосовая ткань под стать Всемирной паутине: они гудят в лад. Вслед за демократией знания, уже воцарившейся там, где старая педагогика исчерпала себя и сменяется новой, нас ждет небывалая демократия в общей политике, которая тоже вскоре заявит о себе. Политическое предложение, сконцентрированное в массмедиа, умирает. Нарастает – и наступает – огромный политический спрос, пусть неспособный еще заявить о себе. Голос вписывался в крохотную клетку бюллетеня, молча и тайком; отныне он шумным потоком разливается по всему пространству. Голос голосует непрерывно.
Похвала сетям
Девочка с пальчик критикует отцов. Вы упрекаете меня в эгоизме, но кто подал мне пример? Ругаете за индивидуализм, но кто меня ему научил? Вы сами-то можете играть в команде? Да вы даже в паре жить неспособны – ведь вы разводитесь. А организовать устойчивую политическую партию можете? Да посмотрите, в какой рутине вы увязли… Можете сформировать сплоченное правительство? Можете преуспеть в командном спорте? Да вам бы только наслаждаться зрелищем: вот вы и нанимаете легионеров, еще не разучившихся действовать и жить сообща. Старые коллективы уходят: распадаются братства по оружию, вере, родине, распадаются профсоюзы и семьи. Остаются группы влияния – постыдные помехи на пути демократии.
Вы посмеиваетесь над нашими социальными сетями и над новым значением слова «друг». А вам удавалось создать группы, близкие по численности к населению Земли? И что такого в виртуальном общении? Во всяком случае, так не ранишь другого при столкновении. Да вы просто боитесь, что из этого вырастут новые политические формы – и сметут прежние, устаревшие.
Устаревшие и такие же виртуальные, как и мои, продолжает Девочка с пальчик, внезапно оживляясь. Армия, нация, церковь, народ, класс, пролетариат, семья, рынок… – все это абстракции, парящие над головами, точно картонные фетиши. Говорите, они существуют во плоти? Ну да, отвечает Девочка с пальчик, только вместо того чтобы жить, их человеческая плоть мучится и гибнет. Бесчеловечные, эти объединения требовали от каждого жертвовать своей жизнью. Казненные мученики, забитые камнями женщины, сожженные заживо еретики, так называемые ведьмы, преданные костру, – вот вам церковь и правосудие. Тысячи могил неизвестных солдат на воинских кладбищах, которым лишь изредка придет поклониться горстка чинуш, длинные списки имен на памятниках погибшим – в 1914–1918 годах чуть ли все крестьянство, – вот вам отечество; лагеря уничтожения и гулаг – вот вам безумная расовая теория и классовая борьба. Что до семьи, то в ней совершается половина всех преступлений – женщины гибнут от рук мужей или любовников ежедневно. И наконец, рынок: более трети людей на Земле голодает – каждую минуту умирает по Девочке или Мальчику с пальчик, в то время как обеспеченная часть человечества сидит на диете. Даже благотворительность в вашем обществе спектакля соразмерна числу предъявленных трупов, даже ваша литература замешана на криминальных сводках, потому что для вас хорошая новость – это не новость. За каких-то сто лет сотни миллионов людей умерли не своей смертью.
Этим объединениям, названным по всякого рода абстрактным виртуальностям, кровавую славу которых воспевают исторические книжки, этим ненасытным ложным божествам я предпочитаю нашу имманентную виртуальность, которая, как и Европа, не требует ничьей смерти. Мы больше не желаем замешивать сообщества на крови. Во всяком случае, такой плоти виртуальность уж точно чужда. Не ставить условием коллектива истребление другого и самоистребление – так требует наше будущее, верное жизни, наперекор вашим истории и политике, основанным на смерти.
Так говорила Девочка с пальчик, пылко.
Похвала вокзалам и аэропортам
Прислушайтесь, продолжает она, к шуму толп, перетекающих с места на место. Следуя за наживой, плодами, изменениями климата, homo sapiens – с первых своих шагов homo viator – без конца мигрировал до тех недавних пор, когда на планете не осталось неизведанных земель. С изобретением всевозможных двигателей путешествий стало так много, что изменилось само восприятие среды обитания. Страны вроде Франции быстро превратились в города со своим метро – высокоскоростными железными дорогами, и со своими улицами – автобанами. С 2006 года авиакомпании перевозят по трети человечества в год. Через аэропорты и вокзалы протекают такие массы людей, что они все больше напоминают пропускные мотели.
Сопоставив по времени свои перемещения, сможет ли Девочка с пальчик сказать, в каком городе она живет и работает, к какому сообществу принадлежит? Ее квартиру в столичном пригороде отделяет от центра и аэропорта расстояние, на преодоление которого уходит столько же времени, сколько и на заграничный перелет по одному из множества направлений: иными словами, она живет в конурбации, простирающейся далеко за пределы ее города и страны. Как охарактеризовать ее местожительство? Сжавшееся и расширившееся одновременно, оно ставит перед нею политический вопрос, ведь слово «политика» отсылает к городу. Гражданкой какого города она является? У нее новое, неопределенное гражданство! Кто, какого рода-племени человек может быть ее представителем, если она и сама толком не знает, где живет?
В школе, в больнице, в компании людей самого пестрого происхождения, на работе, в дороге с попутчиками-иностранцами, на переговорах с переводчиками, да и просто на улице с ее разноязыкой толпой – всюду ее окружает людское смешение, аналогичное тому смешению культур и знаний, что знакомо ей и в учебе. Метаморфозы, преобразившие место, отражаются и в мировой демографической динамике: Запад сжимается под натиском Азии и Африки. Человеческие потоки текут подобно рекам, в водах которых – пусть у каждой из них есть свое имя – сливаются десятки притоков. Пространство, в котором живет Девочка с пальчик, похоже на пестрый ковер, она сама собирает его, как разноцветную мозаику. Ее взор заворожен этим калейдоскопом, в ушах гудит хаотичный хор голосов и смыслов, обещающий все новые перемены.