нец тайн
Свет и тени
Прошли остаток июля и половина августа. За это время я закончил свою картину. В середине августа А. В. отправил две картины, мою и Лисички, на международный конкурс в Питере.
Потом я на две недели ездил к бабушке в деревню. Там переживать было некогда: в нашей семье нет взрослых мужчин, так что я колол дрова на зиму и наводил порядок возле дома газонокосилкой. У мамы был отпуск, и они с бабушкой работали на огороде.
В последнее воскресенье перед первым сентября я сходил в Русский музей. Девочка в Клетчатом Платке смотрела на меня холодно и надменно. Я отошел от нее к пейзажам.
Первого сентября я отправился в обычную школу. Стал семиклассником! До начала занятий в художке оставался месяц. Придя домой после уроков, я бросил школьную сумку в угол комнаты и упал на кровать. Мама до вечера была на работе.
Сентябрь я всегда считал своим любимым месяцем в самом красочном времени года – осени. В шевелюре осин появляются карминовые пряди, как у ультрамодных девчонок. Вслед едущим автомобилям на дорогах взвивается вихрь золотых и медных монеток листьев, как будто выхлопная труба – это волшебный чайник из кино, только тот вышвыривал бумажные деньги. Позже появится такой знакомый и все-таки потрясающий дуэт: лазурь неба и листва того ярчайшего и чистейшего, не имеющего посторонних оттенков цвета, прародителя других цветов, который в живописи не зря называют желтый основной. Но главное: сентябрьский ветер и сентябрьское солнце рождают танец света и тени такой быстроты и силы, каких не встретишь ни в одном другом месяце года.
Я лежал на кровати лицом к окну. На небе ослепительно белый, так что было больно глазам, свет излучало одно летевшее облако; справа на него наплывала клубившаяся серым туча, а между ними оставался голубой, летнего цвета, кусок неба. Из окна вытекала и широкой полосой лилась на моем письменном столе и дальше на полу солнечная река. В ней, как перекаты бурных волн, метались тени.
Я посмотрел на березу за окном. Это ее мечущиеся на ветру ветви создавали в комнате игру света и тени. Удивительно, как подросла березка за лето!
Свет на полу комнаты начал ослепительно вспыхивать и утихать в доли секунды. Как будто кто-то сигналил азбукой Морзе. SOS. SOS. SOS. Свет и тень боролись в мире. И сам этот мир, совсем недавно такой постоянный, ласковый, зеленый и летний, изменился. Свет и тени метались в моей душе…
Чтобы отвлечься, я взял журнал с письменного стола. Он издается в нашей школе и называется «Зазеркалье». Редактор, естественно, – Нина Сергеевна. Деньги на издание дает один богатый родитель. Так что у журнала и обложка цветная, и иллюстрации. Пишут в него ученики, учителя, и даже родителей некоторых Нина Сергеевна уговорила. Этот номер был последним, майским, вышел перед концом прошлого учебного года. Со всеми событиями в школе и художке журнал валялся у меня непрочитанным. Теперь от нечего делать я начал листать страницы.
Учитель физкультуры написал статью «Учитесь быть здоровыми у знаменитых». «Новая мутация, или Задача должна быть выполнена» назывался фантастический рассказ какого-то восьмиклассника. Городской поэт, дедушка ученика начальной школы, опубликовал отрывок из своих мемуаров под названием «Жгучее желание писать». Учительница русского языка (другая, не Нина Сергеевна) разразилась гневной статьей «Лингвистическая анархия или способ выделиться», посвященной «оккупации нашей страны английским языком». Статья была такая эмоциональная, что я даже попытался вникнуть в суть приведенного ею четверостишия какого-то поэта:
Смешно и грустно слышать, право,
Как эллочек и фимок рать
К заморским «ингам», «шн» и «вау»
Его, кряхтя, хотят прижать.[1]
Прижать, видимо, хотели русский язык, но почему кряхтя? Мне показалось, что Нина Сергеевна не зря дала развернуться учительнице русского языка. Она и на уроках так делает, Нина Сергеевна: подкинет нам тему и сама молчит, а мы спорим и рассуждаем. Я долго думал, какие «шн»-ы встречались мне в каких словах, и так и не вспомнил.
Мой одноклассник, который сутками не вылезал из компьютерных игр, написал для журнала очерк «Неповторимая прелесть русского леса». Девочка из шестого класса поделилась, видимо, личными переживаниями:
Нам обижать любимых не надо!
Нам выгонять любимых не стоит!
Ведь это просто – послать куда-то,
А вдруг уйдет он и дверь закроет.
Папа моей одноклассницы, толстый солидный дяденька, – он, кстати, и был спонсором этого журнала, – опубликовал свое стихотворение «О чем чирикал воробей». Я улыбнулся. Иллюстрация к этому стихотворению была моя.
Я перевернул еще страницу и увидел имя самой Нины Сергеевны. Ого! Она никогда не публиковала в этом журнале свои стихи! Я не знал, что она их вообще пишет.
Названия у стихотворения не было.
К концу зимы,
Забыв тот жар и свет,
Грустили мы,
Что солнца больше нет.
Но, по ночам
Сдвигая рубежи,
На встречу к нам
Шла-возвращалась жизнь.
И у крыльца
Звенит капель: динь-дон!
И блик лица
Ясней еще на тон…
Я еще раз посмотрел дату выхода журнала. Май. Я говорил с Ниной Сергеевной об Андрее Владимировиче в апреле.
Я вскочил с кровати.
Схватил куртку с вешалки и побежал скорее к Нине Сергеевне.
У Нины Сергеевны
Она была дома. Сидела с нашими тетрадками в своей комнате. В гостиной играла с куклами пятилетняя девочка, ее внучка.
Я потряс журналом.
– Вот! Ваше стихотворение! Вы ведь поверили мне тогда!!! Вы поверили, что он жив!
– Да. Я зашла на сайт твоей художественной школы. Может быть, зря.
У нее было такое страдание в глазах, что я сказал уже гораздо тише:
– Вы встретились с ним?
– Нет. Я не могу. Андрей думает, что я его предала.
– Я видел вашего Малякина!!!
И я рассказал ей про этюды в Новгородской области.
Ее лицо прямо засветилось, когда она услышала, что А. В. нарисовал портрет Ивана Солнцева.
– Он наверняка замечательный.
– Да! О, у меня ведь и фотография этого портрета есть!
Я показал ей фото в телефоне.
– Здесь Иван Солнцев – настоящий! А у Малякина – ненастоящий. Но дело не в этом. Главное не в этом! Я понял все про вашего Малякина! Он подлец!!!
– Малякин – человек, который ничего не делает без выгоды.
Я вспомнил про Настю.
– Наверное, вы не можете себе признаться, что он подлец… Так бывает. Я знаю. Но тогда, тридцать лет назад… Я теперь уверен – именно Малякин вам сказал, что Андрей Владимирович умер. Но почему вы ему поверили?!
– Андрей исчез. Совершенно исчез из Ленинграда. Никто из знакомых не знал о нем ничего. А потом… я встретила маму Андрея, Александру Всеволодовну. Она шла навстречу по улице. И, увидев меня, перешла на противоположную сторону. У нее было такое лицо… На нем лежало горе. Я не посмела ничего сказать. А Лев… он был так убедителен. Привел нашу общую знакомую, она подтвердила. Он, кстати, вместе с этой знакомой теперь живет в Москве. После нашего развода.
– Вот видите! Он плохой человек!
– Я поняла это довольно быстро.
– Тогда почему жили с ним так долго? Почти всю жизнь!
В комнату заглянула внучка Нины Сергеевны и зашла стеснительно к нам. Забралась к бабушке на коленки.
– Вот поэтому! – сказала Нина Сергеевна, целуя малышку. – У меня замечательная дочка. Теперь у нее – своя семья и собственная прекрасная дочка. Но тогда… Дети не должны страдать, не правда ли? Дети не принимают разлуки. И верят, что взрослые, которые их любят, – хорошие. Даже если эти взрослые делают что-то не так. Дети начинают понимать подобные вещи, только когда сами становятся взрослыми.
– А вы?
– Мое страдание не стало бы меньше. Оно выросло бы.
Зазвонил мой сотовый. Я посмотрел: Ваня Рябушкин из художки.
– Димон! Ты в курсе, что твоя картина выиграла конкурс? Тот, который на миллион?!
Картина на миллион
Ваня Рябушкин преувеличил. Моя картина, которую отправил на конкурс А. В., пока только вошла в число десяти лучших работ. Картина Алисы тоже вошла. А имена победителей должны были определить в ближайшее воскресенье в Выставочном центре Союза художников, где нам устроили вернисаж.
Я позвонил Андрею Владимировичу и отправил эсэмэски всем ребятам из художки. А. В. мне не ответил, тогда я тоже отправил ему сообщение.
В воскресенье в Выставочный центр пришли из наших одиннадцать человек. Не было только Кати. Моя и Алисина мамы сидели в зрительном зале с нами.
Все мы очень ждали Андрея Владимировича. Но он так и не появился.
– Занятия в художке только с первого октября начинаются. А на звонки он не отвечает. Эх, никто не догадался к нему домой сходить! – огорчился Ваня Рябушкин.
– Может, он уехал куда-нибудь? И Кати нет. Они обрадовались бы оба! За нас с Алисой! – сказал я.
В буклете в списке авторов десяти лучших картин я увидел фамилию Артура, «птенца» Малякина. Это значит, наверное, что и сам Малякин приехал! Вот плохо! Вдруг он решит навестить Нину Сергеевну. Даже наверняка решит! Затуманит ей опять голову… Совсем некстати!
Ой! Я только тут вспомнил, что Ваня позвонил мне при Нине Сергеевне. И я пригласил ее тоже сюда.
Я стал вертеть головой. Увидел Нину Сергеевну с внучкой впереди себя. Она обернулась, мы закивали и заулыбались друг другу. Малякина я пока не заметил.
Началась презентация. Каждый юный художник выходил на сцену и рассказывал о своей работе. На экране демонстрировалась для зрителей его картина.
Вызвали нашу Алису. Она растерялась и рассказала, что ей понравилось, как лесной ручей «втекает в такую черную глубину, она с гниленькими листиками, но она не мрачная, а сказочная». Еще Алиса сказала, что благодарна А. В. Я подумал, что и я обязательно скажу про Андрея Владимировича. Так скажу, чтобы Нина Сергеевна им загордилась!
Пока Алиса хвалила Андрея Владимировича, я смотрел на сидевшую ко мне вполоборота Нину Сергеевну, пытаясь понять выражение ее лица. И тут неожиданно наткнулся взглядом на Малякина. Приперся! Он сидел в первом ряду с важной осанкой. Рядом – Артур.
Вдруг я понял, как это ужасно – то, что сейчас Артур выйдет на сцену и тоже будет хвалить своего учителя, Малякина. Говорить, какой тот замечательный педагог и человек. «Дети верят, что взрослые, которые их любят, – хорошие. Даже если эти взрослые делают что-то не так», – вспомнил я слова Нины Сергеевны. Малякин здесь, сегодня сможет поговорить с Ниной Сергеевной! А Андрей Владимирович – нет! Почему, почему А. В. не пришел?! А я – болван! Я должен был, обязан найти Андрея Владимировича, привести его сюда! Я же знал, что Нина Сергеевна тут будет! Они встретились бы, наконец! Это непростительная ошибка с моей стороны! Я не подумал о них! Я был занят только мыслями о своей картине. А что, если работа Артура займет первое место? Тогда получится, что Малякин – самый лучший педагог! И он снова будет первым!!!
На сцену вызвали Артура. За его спиной на экране появилась его картина.
Артур начал говорить про Малякина. Я боялся посмотреть на Нину Сергеевну. Рассказывая о своей картине, Артур обернулся на экран и вдруг замолчал.
Наступила пауза. Все сидели и ждали, недоумевая.
Артур оборвал речь, ушел без объяснений со сцены и сел на свое место в зале.
Мне было видно их с Малякиным только со спины, но ясно, что они о чем-то тихо и нервно разговаривают. Все это было непонятно.
Я посмотрел внимательнее на картину Артура. На ней был храм – тот самый, рисовать который мы плавали к плесу. Я вспомнил, что Малякин велел всем своим «птенцам» изобразить этот храм и озеро. Всем – одинаковый сюжет. «Кто лучше нарисует, того картину и возьмут на конкурс, – сказал нам с Катей Артур, когда мы плыли вместе к плесу в лодке. – Не особенно это интересно, конечно, – всем рисовать одно и то же. Но Мастеру виднее».
Видимо, Малякин выбрал работу Артура, потому что тот все-таки отступил от стандарта. На первом плане картины был изображен полуразрушенный деревянный мост. Его на самом деле в том месте, у плеса, не существовало. Этот мост стоял на той части берега, откуда нас с ребятами когда-то выгнала банда Витька́. Артур гениально соединил в воображении эти два вида, и у него получилась картина с философским смыслом. Мост на реке обрывался, не доходя до церкви на другом берегу. Произведение Артур назвал «Дорога к храму».
Моя картина тоже была с глубоким смыслом. Какой сюжет покажется интереснее жюри?
Борьба за приз
Меня вызвали на сцену последним.
– Хочу прежде всего сказать огромное спасибо моему педагогу. Лучшему учителю на свете! Андрею Владимировичу Соколову.
Я обвел глазами зал в надежде, что вдруг А. В. пришел. Наши сидели в одном ряду все вместе. Андрея Владимировича, похоже, нигде не было.
Я рассказал про Ивана Солнцева. Кажется, получилось. Я видел, женщины в зале утирали слезы платочками.
Потом я повернулся к своей картине на экране.
На ней на первом плане был высокий холм. На холме – небольшой белый обелиск с красной звездой. А на заднем плане, под холмом и обелиском – раскинулись деревня и река. По дороге двигались люди. Сбоку начиналась пашня, по ней шел трактор.
– Моя картина называется «Рубеж». Я хотел сказать этим сюжетом, что солдат на далекой войне защитил вот это всё. Деревню. Людей. Они – за его надежной спиной. Навсегда. Хотя… этого обелиска нет на самом деле! В той деревне. Этот человек, Иван Солнцев, погиб где-то в другом месте. Я домыслил этот сюжет. Сам. А Андрей Владимирович меня похвалил.
Я сел на место.
– Молодец! – одобрили наши.
Мы стали ждать решения жюри.
Объявили перерыв.
Я боялся, что Малякин подойдет к Нине Сергеевне. Но он пошел к председателю жюри, здороваться за руку. Заговорил с ним о чем-то.
– Они с председателем учились в Мухинском училище, – объяснила подошедшая ко мне с внучкой Нина Сергеевна. – Зная и председателя, и Льва, боюсь, исход голосования предрешен.
– Так ведь и Андрей Владимирович, значит, с председателем вместе учился! – сообразил я.
– Сейчас председатель здесь председательствует. А завтра Лев будет председателем в каком-нибудь другом жюри. И в свою очередь порадеет родному человечку, – вспомнила Грибоедова Нина Сергеевна.
Короткий перерыв кончился. Председатель вызвал на сцену Малякина:
– Перед тем, как мы объявим победителей, наш самый именитый гость произнесет речь.
Пока Малякин занимался самопиаром на сцене, Артур сидел неподвижно. Как будто о чем-то напряженно думал.
Под торжественную музыку председатель объявил:
– Первое место. Картина «Дорога к храму».
Второе место заняла Алиса. Третье – мальчик из Саратова, с портретом учительницы. Мальчик был молодец, портреты пока даже наша Алиса не рискует рисовать. Я занял четвертое место.
– Призовой фонд: миллион рублей – распределяется следующим образом, – сказал председатель. – Шестьсот тысяч рублей – первое место. Триста тысяч рублей – второе место. Сто тысяч рублей – третье место.
Зрители захлопали.
– Слово предоставляется победителю конкурса, – пригласил Артура председатель.
Артур поднялся на сцену и взял микрофон.
– Я отказываюсь от первого места и от денег, – сказал он. – Это не моя картина.
Преданность и предательство
Он, похоже, хотел, ничего не объясняя, уйти со сцены. Но Малякин уже резво поднимался к микрофону:
– Мальчик перенервничал! Устал! Московская гимназия, повышенные требования, да еще учеба в художественной студии! Артур – самый блестящий мой ученик! За десятки лет!
– Похоже, вы так на самом деле не считаете. Если дорисовали за меня мою картину! – возразил Артур.
Микрофон Малякин у него отнял, но Артур говорил громко, и в зале была полная тишина.
– Дорисовал?! Каждый педагог наносит последний штрих на картину ученика! – развел руками, обращаясь к зрителям, Малякин. – Каждый преподаватель без исключения! Это шлифовка! Учеба в своем роде!
– Неправда! Не каждый! – крикнул с места я.
– Но… не в случае с конкурсной картиной, – замялся председатель. У него был свой микрофон.
– Это не штрих! Вы дорисовали за меня половину картины! – беспощадно ответил Артур. – У меня не было моста! Вы что, считали, я не способен нарисовать мост? И я вижу дорисовки на других частях картины. Может быть… – Артур нервно засмеялся, – вполне возможно, вы улучшили этим картину. Но она стала НЕ МОЯ. И я отказываюсь от авторства. Мне плевать на деньги. Вы не верите в меня. Что ж, я докажу, что я… я лучше вас! А еще я ухожу из вашей художественной студии.
Артур отшвырнул стул, который стоял на его пути на сцене, и почти выбежал из зала.
Опозоренный Малякин тоже вышел. Зрители переговаривались.
– Жюри объявляет, что в таком случае имена победителей распределяются следующим образом, – сказал председатель.
И он огласил новый список, согласно которому Алиса стала первой, мальчик из Саратова – вторым. А я занял третье место.
Ребята бросились ко мне и Лисичке с поздравлениями. Моя мама и мама Алисы сначала пришли в буйный восторг и нас вдоволь наобнимали, а потом озабоченно пошептались и пошли вместе к председателю. Наверное, хотели уточнить, как нам деньги получить.
Ко мне, Алисе и мальчику из Саратова бежали люди с камерами, микрофонами и диктофонами. Это были журналисты из разных газет и с телевидения. Я кому-то что-то отвечал. Потом весь этот переполох стал понемногу утихать.
Я сидел и думал: «Вот так. Вот как бывает. Артур – преданный предатель. Сначала меня предала Настя – ради Артура. Потом саму Настю предал Артур. Теперь Артура предал Малякин. Может быть, цепочка предательств объяснима? Неужели предателя всегда предают? Или просто он живет в таком мире, где все предают всех? Нина Сергеевна… так же предала когда-то Андрея Владимировича…»
«Нет, не так! – вдруг понял я. – НЕ ТАК!!»
Нина Сергеевна и понятие «предательство», о котором я теперь так много знал, были несовместимы!
Предатель, думал я напряженно, никогда не считает себя плохим. Потому что он – эгоист. А Нина Сергеевна казнит себя уже тридцать лет! Предатель совершает предательство, не думая о других людях. С его точки зрения, он просто поступает логично: переходит на ту сторону, где ему выгоднее. Нина Сергеевна так поступить не могла. Тогда ПОЧЕМУ она вышла замуж за Малякина?
Слова и фразы закружились в моей памяти, как сентябрьский вихрь листвы на дорогах.
«Лев Эдгарович обычно занимает все места. Он везде первый…»
«Лёва был лучшим среди нас. Он легко завоевывал все возможные награды. Только один раз меня, а не его послали по итогам конкурса в Прагу. На последнем курсе… Нина как раз тогда вышла замуж за Льва…»
«Малякин – человек, который ничего не делает без выгоды…»
«Андрей думает, что я его предала».
А ведь Нина Сергеевна всегда очень точно формулирует фразы. Она не сказала: «Я его предала!» Ее фраза звучала именно так: «Андрей ДУМАЕТ, что я его предала…»
Я вскочил со своего места и, продираясь через толпу журналистов, ринулся к Нине Сергеевне.
Она еще сидела рядом с внучкой. Увидела мое лицо. Я протиснулся к ней, сел рядом и тихо сказал:
– Вы вышли замуж за Малякина не просто так. ЧТО он обещал вам?
Она заплакала. Я первый раз в жизни видел, что она плачет. Но жалеть ее сейчас было нельзя. Ради нее же самой.
– Малякин отказался тогда от поездки в Прагу? Да? На самом деле он, а не Андрей Владимирович выиграл тот конкурс? Малякин отказался в обмен на ваше согласие выйти за него замуж? Скажите! Вам ведь будет легче!
Внучка ласково заглянула ей в лицо и обняла:
– Бабушка! Ты почему плачешь? Ты ударилась? Тебе больно?
– Василёк! – вспомнил я. – Я знаю, что Андрей Владимирович называл вас Василёк! За цвет глаз!
Она не выдержала:
– Это правда! Всё это правда. Я согласилась на предложение Малякина. И все оказалось напрасно! Андрей не поехал в Прагу…
– Вы плачете, потому что ваша жертва никому не помогла. Вы испортили себе жизнь. И Андрею… Владимировичу. Вы так думаете.
– Он тогда совсем упал духом. Всё говорил, что он, наверное, неудачник. Другие побеждают в конкурсах, занимают первые места. Его картин никто не замечал. Это очень тяжело для творческого человека. Он говорил: «Мои картины – невидимки. Я – художник-призрак. Такое ощущение, что меня на свете нет». И тут Прага! Вашему поколению сложно представить, чем была во времена СССР возможность выехать за границу на конкурс. Практически международное признание! Такой шанс выпадал единицам. Может быть, раз в жизни. И я решилась. Подумала: соглашусь на предложение Льва, выйду замуж. Андрей не успеет об этом узнать, съездит в Прагу, расправит крылья. А я за то время, пока он будет в Праге, быстро разведусь. До этого же… придумаю причину, чтобы наша женитьба со Львом была реальной только на бумаге. Малякин обещал мне никогда не рассказывать Андрею, кто выиграл конкурс на самом деле. И он обещание сдержал. Но все пошло не так.
– Малякин рассказал о предстоящей свадьбе Андрею Владимировичу. Тот – как он сам признался нам с Катей – пришел к воротам ЗАГСа и увидел вас. И, видимо, от горя исчез из Ленинграда, куда-то уехал. А Малякин с мнимым свидетелем убедили вас, что Андрей Владимирович умер. Погиб. Вы решили, что вы стали этому виной. Огромная тяжесть легла на вашу совесть. Потом у вас родилась дочка. И вы остались с Малякиным.
– Это всё правда.
– А Андрей Владимирович до сих пор этого всего не знает!!! Он должен узнать! Простит ли он вас или нет – он должен знать правду! Вы представляете, как ему тяжело? Он ведь думает, что вы могли выйти замуж, потому что считали Малякина более удачливым!
– Я поступила глупо, когда придумала все это. Я была молода и глупа.
– Вот именно! То есть… Вы не предали его, вот что главное! И теперь вы должны ему все рассказать!
– Его не было сегодня здесь?
– Нет. Я найду его! Вам обязательно нужно встретиться!
Катя
В тот вечер я съездил домой к Андрею Владимировичу, но никто мне не открыл. Я вспомнил, что он жил один. Его сотовый был отключен. Соседи ничего не знали.
Я прошел мимо того двора, где мы с Катей, когда нас выгнал А. В., сидели за деревянным столиком и ели торт.
Вдруг я понял, что мне не хватало все это время Кати. После этюдов в Новгородской области мы с ребятами из художки почти два месяца не виделись. Но скучал я, оказывается, только по Кате. Сам не знаю почему, мне нужно было ей рассказать, что я занял третье место в конкурсе. Именно ей. Увидеть ее глаза, когда она обрадуется за меня. А еще только она могла понять всю открывшуюся историю с Ниной Сергеевной, А. В. и Малякиным.
Я позвонил Кате, ее телефон не ответил.
К ночи начался жуткий ветер с дождем. За кухонным окном завывала темнота. Тусклый фонарь за окном моей комнаты освещал неистово бившуюся березу. С нее, как парашютисты с терпящего катастрофу самолета, сбрасывались и кучками летели вниз листья.
На следующее утро я, едва открыв глаза, подошел к окну. Ярко светило солнце. Одна дальняя капля на траве сияла так, как будто там лежала миниатюрная звезда.
И мне позвонила Катя.
– Привет! – первым сказал я. Мне очень многое нужно было ей сказать. – Помнишь, как мы ели торт во дворе? И запивали его минералкой? Прямо из бутылки! А как ты побежала к капле росы, которая сверкала, как алмаз, помнишь? Тогда… на берегу в деревне? А помнишь, ты выхватила из моей руки ключ от лодки, чтобы спасти меня от Витька́? А еще мы однажды ездили на этюды в Копорскую крепость, под Питером! И ребята ушли вперед искать лучшие виды! А мы с тобой отстали. Шли под каменным серым мостом, смотрели на башню, похожую на шахматного слона. И ты сказала: «Я представляю, что иду здесь ТОГДА, в тринадцатом веке. И вижу этот мост и башню. И люди вокруг ходят в старинных одеждах». А я сказал, что в этот момент представляю то же самое! Ты все это помнишь?
– Да я-то помню.
И больше она ничего не добавила. Она все-таки была настоящий друг.
Я хотел рассказать ей про нас с Алисой на конкурсе.
– Андрей Владимирович в больнице, – опередила меня Катя.
Битва за А. В.
Договорились так: Катя остается с Андреем Владимировичем в больнице, где она дежурила у его постели со вчерашнего дня. А я собираю ребят и родителей и иду к Наталии Степановне, директору художки. Причиной сердечного приступа у А. В. стало его увольнение из художественной школы.
– Накануне учебного года! Лучший педагог! – сокрушалась еле поспевающая за мной мама.
С нами шли мама Алисы и другие родители. Художка, понятное дело, явилась вся, даже те, кто не учился у Андрея Владимировича. Ребята, которые занимались в других кружках, в этот день отпросились.
– Директор ему сказала, что он постоянно нарушает программу, – пояснил я.
– Ну да! Или вашей Наталии Степановне необходимо на место Андрея Владимировича пристроить своего сына, только что закончившего институт! Чтобы впоследствии сыночек занял должность мамы. Она на пенсию собирается! – выдвинула свою версию мама Алисы.
Семья у Алисы, видно, была обеспеченная. Я только сейчас обратил внимание – вчера в Выставочном центре было не до того, – мама Алисы одета в какое-то сногсшибательное пальто, и от нее пахнет явно очень дорогими духами, каких у моей мамы никогда не было.
Во дворе художки сошлись две толпы, большая наша и маленькая вражеская. Как две армии. Только сражение оказалось недолгим.
Наталия Степановна стояла в окружении нескольких учителей художки. Мама Алисы вышла вперед и протянула ей пачку газет.
– Что это? – удивилась Наталия Степановна.
– Десятки СМИ объявили Андрея Соколова лучшим преподавателем художественных школ за последние тридцать лет. Независимо от званий и наград. Он – единственный педагог, сразу два воспитанника которого заняли призовые места в престижном международном конкурсе. Алиса – первое. Дмитрий, – она указала на меня, – третье. Вы не хотите поздравить звездных учеников?
– П-поздравляю! – радостно и бодро ответила Наталия Степановна. – А их педагога, Андрея Владимировича Соколова, я… награжу внутри коллектива! И пора, давно пора представить его к званию «Заслуженный работник культуры Российской Федерации». Будем готовить документы!
Она притянула Алису и меня к себе и по очереди расцеловала в щеки.
Я с удивлением оглянулся на ребят и увидел…
Поцелуи Наталии Степановны снимал десяток камер. Как оказалось, мама Алисы вызвала съемочные группы нескольких питерских и даже федеральных телеканалов.
– У нас информация: вы уволили Андрея Соколова накануне учебного года! Это правда? – подскочили к директорше журналисты.
– Что вы! Это – любимый педагог всех наших детей! И я его лично… просто обожаю!
Журналисты продолжали осаждать Наталию Степановну. А я предложил ребятам:
– Поедемте к Андрею Владимировичу! Только не все сразу! Все-таки у него сердце… Давайте пока только наш второй «А»!
…Перед больничной палатой я замешкался:
– Погодите! Не всей оравой! Я первым зайду!
У кровати, на которой лежал Андрей Владимирович, на стуле сидела девушка в белом халате и белой медицинской шапочке.
Девушка обернулась ко мне.
У нее были голубые, очень красивые глаза. И гармоничные, завораживающие черты лица. Ни на чьи не похожие. Вдруг я понял, что это Катя.
Я ведь говорил – женщинам идут головные уборы! Не случайно многие художники изображают красавиц в шляпках, шапочках, беретах… Катя, сколько я ее знал, всегда носила челку. И кудряшки озорно ложились на щеки. Теперь ее лицо под шапочкой было совершенно открыто. И Катя изменилась за два месяца этого лета.
Возраст у нас такой, машинально подумал я. Вон Ваня Рябушкин, например, за лето подрос на двенадцать сантиметров.
Андрей Владимирович спал. А мы с Катей сидели на стульях рядом с его кроватью. И смотрели друг на друга.
Я шепотом коротко рассказывал ей все, что случилось. Потом передал для А. В. кипу газет, где было написано о конкурсе, и журнал со стихами Нины Сергеевны.
– Он ведь поймет?
– Да, – согласилась она, прочитав стихотворение.
«Любить – это не значит смотреть друг на друга, любить – значит вместе смотреть в одном направлении», – напомнили мне Нина Сергеевна с Сент-Экзюпери. Теперь я знал, что это действительно так. И все-таки смотреть на Катю мне тоже хотелось…
– Тебе идет эта шапочка! И халат тоже!
– Я здесь поняла, что хочу быть врачом. Буду поступать в медицинский. Я не только Андрею Владимировичу, другим больным тоже помогаю. Так что эту шапочку и халат мне тут выдали. Я вроде волонтера.
Мы с Катей оставили на дежурство у Андрея Владимировича двоих наших. Договорились меняться. И нашли в отделении лечащего врача А. В.
– Доктор! Может, нужно что-то для Андрея Соколова?! – спросил я горячо. – У нас есть деньги! Много денег! Он – замечательный человек! Про него написано в газетах! – Я протянул ему газетный номер.
– Если нужна операция, так и скажите! – попросила Катя.
– Нет, не нужна. Ему необходим покой. Передайте, пожалуйста, родителям и ученикам, чтобы не осаждали его толпами. Сегодня звонили уже человек пятьдесят. Он у вас и впрямь знаменитость! – устало улыбнулся врач.
Нос с улыбкой Моны Лизы
Первого октября начались занятия в художественной школе.
Андрей Владимирович, как обычно, пришел в наш класс.
Мы сидели как паиньки, все двенадцать головорезов. Даже руки сложили на коленках. Ваня Рябушкин надел галстук-бабочку на белую рубашку.
– Это что еще? – показал недовольный А. В. на бабочку. – Вручение Нобелевской премии тут у вас, что ли? Обыкновенный урок. Кстати, контрольная работа.
Только тут мы вспомнили, что А. В. задавал нам на лето прочитать массу информации по истории искусств. Вот болваны! Лучше бы подготовились к контрольной!
На следующем занятии мы дружно смеялись над собственными письменными ответами. А. В. уселся на стул перед классом и, как профессиональный комик, декламировал:
– «Среди других архитекторов Растрелли выглядел строго симметрично».
«Боровиковский часто изображал красавиц, облокотившись на какой-то предмет».
«В старинных зданиях Санкт-Петербурга ясно видны элементы итальянских и немецких зодчих».
«Художник сумел вместить в свою героиню душу».
«Нестриженые ногти портрета Пушкина говорят нам о том, что поэт, видимо, долго работал над очередным своим творением».
«На арене Колизея люди и животные разрывали себя в клочья».
«То, что Брюллову для картины „Всадница“ позировала графиня, говорит фамилия „Samoylovа“ на ошейнике собаки, изображенной на этом портрете».
«Для того чтобы создать памятник Крылову в Летнем саду Петербурга, скульптор Клодт поселил всех животных из его басен в своей квартире. Клодту совершенно не мешали осел, кот, собаки, обезьяны, овца с ягнятами, лиса, журавль, волк, медведь с медвежонком и лягушка. Только трех персонажей Клодт не пустил к себе жить. Это был слон из-за своей величины, лев из-за опасности и козел, потому что он не сошелся характером и запахом с Клодтом. Льва и слона Клодт ходил наблюдать в зоопарк, а козел жил в семье старушки по соседству».
«Веками мы любуемся Моной Лизой с ее улыбкой носом и глазами».
Хуже всех контрольную написала… Алиса! У нее оказался единственный недостаток. Она плохо умела формулировать мысли, особенно на письме. Что поделать! Гений всегда сосредоточен в себе!
Лисичка смеялась над собственными ляпами громче всех.
После занятия мы вышли в коридор. Не хотелось расходиться. Рассказывали друг другу новости.
– Мама предложила Андрею Владимировичу оформить студию, – поделилась с нами Лисичка. – То есть это… организовать. Мне ведь не особо нужны эти шестьсот тысяч. За «Лесной ручей». Мама хотела добавить чуть-чуть и купить студию. Квартиру-студию. Для студии. Ну, вы поняли!
– «Чуть-чуть»! – хихикнул Ваня Рябушкин. – И что А. В.?
– Отказался! Представляете!!! Сказал, что ему будет не хватать Наталии Степановны. Она ему что-то дает. Этот… андрейна…
– Адреналин! – сказала Катя. – В собственной художественной студии у него было бы десять богатых учеников. А здесь – полсотни бюджетных головотяпов. Конечно, он выбрал нас.
– А что ты с деньгами будешь делать? – спросил любопытный Ваня Алису.
– Мама сказала: Андрей Владимирович мечтал поехать с нами в Италию.
– И?
– И мы поедем! Весь класс! Все двенадцать человек!
Ребята восторженно заорали.
– Минуточку! – возразил я. – Ты тут не единственная, кто может швыряться деньгами! Я ведь тоже получу сто тысяч рублей!
– Мама сказала, что не сто. И я не шестьсот. С нас снимут налог в тринадцать процентов. Давайте посчитаем!
Ваня шустро открыл на телефоне калькулятор:
– Семьсот общих тысяч – так считаем, Димон?
– Конечно!
– Делим… Умножаем… Налог съест девяносто одну тысячу. Результат делим на тринадцать… Андрея Владимировича ведь еще надо включить!
– Обязательно! – хором подтвердили мы с Алисой.
– Получается на каждого по сорок семь тысяч рублей. Смотрим билеты в Рим… Туда и обратно…
– Визы еще. Мы с мамой летали! – объяснила Алиса.
– Нормально! Получается!
– Делим чужие деньги? – вышел из класса Андрей Владимирович. – Дима! Алиса! Никто ваши деньги не возьмет!
– Действительно! Обрадовались! Не стыдно? – укорил всех Ваня Рябушкин. – Считают тут… чужое добро!
– Но в Италию мы все… поедем! – добавил А. В.
Оказалось, в Риме живет бывший ученик Андрея Владимировича, известный в Италии художник. Он читает российские газеты. Увидел статью о нашем конкурсе и фамилию А. В., позвонил в художку. И пригласил Андрея Владимировича с лучшими учениками к себе на три недели погостить.
– Еще надо выбивать разрешение на внеплановый отпуск у Наталии Степановны, – сказал А. В. – Завидует, спасу нет! Отправим ей все из Италии открытки!
– Мы – лучшие ученики!!! – загордился Ваня Рябушкин.
– Вообще-то нет, – пояснил А. В. – Просто вы опять в этом году – мой класс.
– Ура-а-а!! – завопили мы и кинулись обниматься с А. В.
Он поспешно сбежал, на ходу велев сказать родителям, чтобы они готовили нам документы для Италии.
Так что на осенних каникулах мы с Андреем Владимировичем поедем в Рим. «В Италию ездили все выдающиеся художники, которые жили в других местах Земли. Они искали там воздух», – объяснила в контрольной работе наша Алиса. Воздух в Италии действительно уникальный: белый. А из Рима мы отправимся во Флоренцию. Город, в котором, как написала Алиса, жила прекрасная Мона Лиза с улыбкой носом.
Лично для Нины Сергеевны
Вот такое сочинение у меня получилось, Нина Сергеевна. Вы задали нам написать на тему «Как я провел летние каникулы». Но, чтобы описать, что со мной случилось, нужно было вспомнить не только лето, но еще и май, и сентябрь. Все, что объединила в себе история про Девочку в Клетчатом Платке.
Вы ведь не прочитаете ребятам вслух это сочинение в классе, я знаю. Поэтому и написал обо всем так откровенно.
У каждого человека бывают такие, личные истории. И совсем немного на свете людей, с которыми хочется ими поделиться. Я делюсь с Вами.
Так получилось, что, в свою очередь, Ваша личная история стала известна мне. Мне до сих пор очень неловко из-за того, что я и Катя, хотя и желая Вам счастья, все-таки вторглись в Вашу и Андрея Владимировича личную жизнь. Это было ужасно нетактично и неприлично! Я прошу у Вас и у него за это прощения!
Но, мне кажется, и Вы, и он остановили бы нас, если бы не хотели больше всего на свете исправить то, что случилось в прошлом.
Иногда поддержка приходит от людей, от которых ее совсем не ожидаешь. От тех, кто младше, слабее или неопытнее. Мы с Катей очень рады, что чем-то смогли помочь вам! И обещаем – честное слово! – что больше никогда не будем ни Вас, ни Андрея Владимировича спрашивать о вашей личной жизни.
Тем более, что, мы уверены, она у вас сложилась хорошо.
Потому что Вы теперь веселая на занятиях. И Андрей Владимирович тоже. А еще потому, что на первой персональной выставке ставшего известным в Питере художника Андрея Соколова мы с Катей увидели две особенные работы, которые о многом нам говорят.
Первая картина называется «Укроп». В зеленой дымке бахромчатых листьев – зонтики фантастического цвета. Перерождение зеленого в желтый!!! За эту импрессионистскую картину «уникальной мощи и света», как написали профессиональные журналы, Андрея Владимировича пригласили в Союз художников.
Но он туда не вступил. Опишу на всякий случай почему. Вдруг он Вам этого не рассказал.
В Союзе художников от него потребовали творческую биографию.
«Если они знают мои работы, им не нужна моя биография. Если они нуждаются в моей биографии, они не знают моих работ!»
Из этой бурчащей цитаты Катя сделала вывод, что А. В. заинтересовался и прочитал в Википедии о математике Перельмане. Потому что именно такие слова Перельман произнес, когда его пригласили получить миллион долларов за доказательство гипотезы Пуанкаре и потребовали представить для этого официальное резюме.
Звание Заслуженного работника культуры Российской Федерации, которое ему обещала при журналистах Наталия Степановна, Андрей Владимирович тоже не получил. Для этого, как оказалось, также нужно было собрать кипу документов.
– Никогда и ни за что не буду никому доказывать, что я – не верблюд! – заявил он на занятии, когда мы ему напомнили про заслуженного работника. – Пальцем не шевельну, чтобы бюрократам отправить хоть одну бумажку!
– «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут!» – нашел я для него цитату в Интернете. – Что-то мне кажется, бюрократы Булгакова не читали.
– А вот я сейчас не поняла! – удивилась Алиса. – А кто же тогда бумажки для нашего конкурса собирал? Для моего «Лесного ручья» и «Рубежа» Димы? Там ведь тоже нужны были какие-то документы!
– Она! – Андрей Владимирович показал на Катю.
Собирать Кате и любому из нас для него документы на звание Заслуженного работника культуры и для Союза художников Андрей Владимирович настрого запретил, эксцентрично заявив:
– Дорожу своей свободой! И совестью!
Ну вот, Нина Сергеевна, – я пообещал не вторгаться больше в Вашу и Андрея Владимировича личную жизнь, а сам опять рассказываю Вам о нем. Я вдруг сейчас понял почему. Потому что, мне кажется, мы с Катей после всей этой истории стали Вам и Андрею Владимировичу друзьями. Может ведь такое быть? Чтобы дети стали настоящими друзьями взрослым?
Хотя я понимаю, что и друзья не должны быть бесцеремонными… Вернусь к персональной выставке Андрея Соколова. На ней нам особенно понравилась еще одна картина. Портрет девочки пяти лет. Катя сказала, что у девочки глаза такие же синие, как у Вас. Тогда я объяснил ей, что это – Ваша внучка. Девочка сидит за столом, очень похожим на письменный стол у Вас дома. А перед ней – хрустальная ваза. С васильками. Один цветок девчушка держит в руке. Эта картина называется… конечно, Вы угадали! «Василёк»!
С «Укропом» и «Васильком» Андрей Владимирович не желает расставаться. Хотя за эти картины коллекционеры уже предложили ему по четыре тысячи долларов. Алиса сказала А. В., что, когда она вырастет, то организует свою галерею наподобие Третьяковки. И первыми картинами в ней станут эти шедевры Андрея Соколова.
– Вы мне же их продадите? – спросила его она.
– Нет! – отрезал А. В. – Даже не думай! Но, возможно, подарю… Мне только надо будет кое с кем посоветоваться…
Осталось рассказать Вам еще вот о чем.
Я узнал для Витька́ из деревни Ивана Солнцева информацию о поступлении в Макаровское военное училище в Петербурге. А Витёк не так давно прислал мне в соцсетях фотографию.
На ней я увидел высокий холм. На нем – белый обелиск с красной звездой. А внизу, под холмом и обелиском – раскинулись деревня и река. По дороге двигаются люди. Сбоку начинается поле, по нему идет трактор.
Обелиск на холме – это памятник Ивану Солнцеву. Деньги на него частично собрали жители деревни. Много людей из нашей художки, а также ребята, родители и учителя из обычных школ, где мы учимся, – все, кому стало известно об Иване Солнцеве благодаря моей картине, – внесли свои деньги. Основные же средства на обелиск передала семья Алисы. Всю Алисину премию, без остатка. Оказалось, для них это не такая существенная сумма. Я отдал половину своих денег маме, ей трудно меня растить одной. Еще купил маме дорогие духи, каких у нее никогда не было. А вторую половину премии мама мне велела тоже передать на памятник.
Денег оказалось больше, чем нужно было для обелиска. И директор Михаил Аверьянович положил остаток в банк и учредил ежегодную премию имени Ивана Солнцева для ученика этой школы, который добился наиболее существенных успехов в учебе и общественной жизни.
Такого ученика определяет общее голосование на школьном сайте. Оно, кстати, уже началось.
Лучшим учеником школы в идущем году учителя и ученики признали… нет, не Настю, как, может быть, Вы подумали. Хотя она, как написал мне Витёк, учится на «отлично» и уверенно идет на золотую медаль. По возрасту Настя должна учиться в восьмом классе, но экстерном перешла в девятый. Недавно она заняла первое место на областной олимпиаде по предмету «Право» и скоро поедет на всероссийский этап. Если на заключительном этапе она станет призером – учителя считают, шансы очень велики, – то получит льготу при поступлении в профильный вуз. Настя, я думаю, может стать отличным юристом. Или политиком. Для этого у нее есть все необходимые качества.
Но лучшим учеником школы назвали… самого Витька́. Голосование тайное, так что заподозрить победителя в воздействии его активного личного обаяния на голосующих нельзя. Витёк стал получать четверки вместо прежних двоек. И занимается дополнительно у трех учителей, по физике, математике и английскому языку.
За памятником Ивану Солнцеву ухаживает вся школа. Если же в деревне или среди приезжих вдруг найдутся вандалы и хулиганы, Витёк, по его собственным словам, проведет с такими воспитательную беседу.
…Вышло у меня, Нина Сергеевна, совсем не сочинение, а что-то другое. Моя мама говорит: похоже на книжку. Написал я про Девочку в Клетчатом Платке уж точно не по школьной программе. Но Вы ведь сами говорите: «Программа – для роботов!»