— Надеюсь, — пробормотал Иэн. — Не хотел бы болтаться здесь. — Он побарабанил своими длинными пальцами по крышке стола. — Мне нужно постоянно двигаться.
— Поэтому ты оставил Шотландию, да? — Джейми просто поддерживал разговор и поэтому удивился, когда Иэн метнул в него настороженный взгляд.
— Не хотел возиться с фермой, а больше там делать нечего. Я здесь зарабатываю хорошие деньги. И большую часть отправляю домой.
— Все равно не думаю, что твой отец доволен.
Иэн был единственным сыном. Старый Джон до сих пор злился на него, хотя ни слова не сказал об этом Джейми за то короткое время, что он был дома — до того как красные мундиры…
— Моя сестра замужем. Ее муж может справиться, если… — и Иэн погрузился в хмурое молчание.
Прежде чем Джейми смог решить, подтолкнуть Иэна к продолжению беседы или нет, рядом с их столом вырос капитан, удивив обоих друзей.
Д'Эглиз с минуту молча смотрел на них. Наконец он вздохнул и сказал:
— Хорошо. Вы оба идете со мной.
Иэн запихал остатки хлеба и сыра в рот и, жуя, поднялся.
Джейми собирался сделать то же самое, но капитан, глядя на него, нахмурился.
— У тебя рубашка чистая?
Он почувствовал, как кровь приливает к щекам. Это было почти то же самое, что напомнить ему о его спине, практически то же самое! Большая часть ран с тех пор покрылась коркой, но наиболее глубокие все еще были воспалены и открывались каждый раз, когда бинты терлись о них или когда он наклонялся слишком резко. Ему приходилось прополаскивать рубашку почти каждую ночь — от этого она была постоянно мокрой, что не шло ему на пользу. И он прекрасно знал, что всему отряду известно об этом, но никто ничего ему не говорил.
— Да, — ответил он коротко и резко поднялся во весь рост, глядя сверху вниз на д'Эглиза, который сказал:
— Что ж, хорошо. Пошли.
Новым потенциальным клиентом был врач, которого все звали доктор Хасди, по слухам, имевший большое влияние среди евреев Бордо. Предыдущий клиент представил их друг другу, так что, судя по всему, д'Эглиз сумел сгладить проблему недостающего ковра.
Дом доктора Хасди был предусмотрительно укрыт в глубине приличной, но весьма скромной боковой улочки: стены оштукатурены, ворота закрыты на замок. Иэн позвонил в колокольчик, и человек в одежде садовника тут же появился, чтобы впустить их, жестами приглашая пройти к входной двери. Судя по всему, их ждали.
— Эти евреи не кичатся своим богатством, — уголком рта произнес д'Эглиз, обращаясь к Джейми. — Но оно у них есть.
Да, наверняка, подумал Джейми. Лакей встретил их в прихожей, выложенной обычной плиткой, но затем открыл дверь в комнату, от вида которой голова шла кругом. В ней было множество книг в темных деревянных шкафах, под ногами расстилался толстый ковер, а поверхность стен, не занятую книгами, украшали небольшие гобелены и фигурная плитка с мавританским, как показалось Джейми, узором. Но более всего ошеломлял запах! Он вдыхал его, заполняя легкие до предела, чувствуя легкое опьянение и пытаясь найти источник волшебного аромата, но тут наконец заметил владельца этого земного рая, сидевшего за письменным столом и не мигая смотревшего… на него. Впрочем, может быть, и на него, и на Иэна; глаза этого человека, круглые, как обсосанный леденец, метались между двумя юношами.
Джейми инстинктивно выпрямился и поклонился.
— Приветствуем тебя, о господин, — сказал он на тщательно отрепетированном древнееврейском. — Да пребудет мир в твоем доме.
У хозяина дома отвисла челюсть. Что было заметно даже при том, что у него была длинная густая темная борода, тронутая сединой чуть ниже рта. Неопределенное выражение — но ведь не веселья же? — появилось на его благообразном лице.
Негромкий звук, который несомненно выражал веселье, привлек внимание Джейми к другой стороне помещения. На выложенном плиткой круглом столе стоял маленький бронзовый сосуд, из которого лениво струился дым, тающий в лучах предзакатного солнца. Между солнцем и дымом он с трудом различил женскую фигуру, пребывающую в тени. Она шагнула вперед, материализовавшись из мглы, и сердце Джейми подпрыгнуло в груди.
Она склонила голову, одновременно приветствуя всех присутствующих солдат.
— Я Ребекка бат-Леа Хаубергер. Мой дедушка поручает мне приветствовать вас в нашем доме, господа, — сказала она на великолепном французском, хотя сам старик не произнес ни слова. Джейми выдохнул с огромным облегчением; ему все-таки не придется вести деловой разговор на древнееврейском. Выдох был таким мощным, что он закашлялся, тем более что ароматический дым щекотал его легкие.
Он чувствовал, что его лицо краснеет, и попытался подавить кашель. Иэн искоса посмотрел на приятеля. Девушка — да, она была молода, быть может, его, Джейми, возраста — быстро схватила крышку и захлопнула ею сосуд, после чего позвонила в колокольчик и сказала слуге что-то на языке, напоминавшем испанский. Ладино? — подумал он.
— Прошу вас садиться, господа, — сказала она, сделав грациозный жест в сторону стула у письменного стола, и повернулась, чтобы взять еще один, стоявший у стены.
— Позвольте мне, мадемуазель! — Иэн поспешил ей на помощь. Джейми, все еще задыхаясь от едва сдерживаемого кашля, последовал за ним.
У нее были темные волосы, волнистые, перехваченные от лба до затылка розовой ленточкой и ниспадавшие на спину почти до самой талии. Джейми даже поднял руку, чтобы погладить их, но вовремя опомнился. Тут она повернулась. Белая кожа, темные глаза и странный понимающий взгляд этих глаз, когда они встретились с глазами Джейми — она смотрела прямо, не отводя взгляда — когда он поставил третий стул перед ней.
Аннализ. Он с трудом сглотнул и прокашлялся. Волна дурманящего жара прошла по его телу, и ему внезапно захотелось открыть окно.
Д'Эглиз тоже испытал явное облегчение от того, что у них будет более надежный переводчик, чем Джейми, и пустился в галантную речь, обильно украшенную французскими комплиментами, представляя присутствующих друг другу и поочередно кланяясь то девушке, то ее деду.
Джейми ничего не слышал: он не мог оторвать глаз от Ребекки. Его внимание привлекло ее сходство с Аннализ де Марийяк, девушкой, которую он любил в Париже, но при более детальном взгляде было понятно, что они очень разнятся.
Увы. Аннализ была крошечной и мягкой, как котенок. Эта девушка была маленького роста — он видел, что она едва достает до его плеча; ее волнистые волосы коснулись его запястья, когда она садилась, — но в ней не было ни вкрадчивой пушистости, ни беспомощности. Она заметила, что Джейми наблюдает за ней, и теперь наблюдала за ним, а легкий изгиб ее алых губ заставил его кровь прилить к щекам. Он кашлянул еще раз и опустил глаза себе под ноги.
— Что не так? — негромко произнес Иэн уголком рта. — Ты выглядишь так, словно тебе чертополох в задницу вставили.
Джейми раздраженно дернулся и застыл, ощутив, как одна из более глубоких ран на спине открылась. Он почувствовал холод и то, как из раны сочатся кровь и гной. Он сел, медленно выпрямившись, пытаясь не дышать глубоко и надеясь, что бинты впитают жидкость прежде, чем она доберется до его рубашки.
По меньшей мере эта проблема отвлекла его мысли от Ребекки бат-Леа Хаубергер, а чтобы отвлечься от проблемы со спиной, он вернулся к разговору между д'Эглизом и евреями.
Капитан обильно вспотел — то ли от горячего чая, то ли от напряженности переговоров, но беседа текла легко; временами он делал жесты то в сторону пары высоких шотландцев, знавших древнееврейский, то в сторону окна и внешнего мира, где десятки таких же солдат терпеливо ожидали, надеясь на заказ от доктора Хасди.
Доктор сосредоточенно следил за д' Эглизом, временами обращаясь к своей внучке и произнося какие-то непонятные слова. Они звучали скорее как ладино, на котором изъяснялся Хуанито. В них явно не было ничего от древнееврейского, который Джейми изучал в Париже.
Наконец старый еврей обвел взглядом троих наемников, задумчиво поджал губы и кивнул. Затем, поднявшись, он пошел к большому накрытому покрывалом сундуку, стоявшему у окна, опустился на колени и осторожно достал длинный тяжелый цилиндр, обернутый в промасленную бумагу. Джейми видел, что предмет этот весьма тяжел для своих размеров, судя по тому, как медленно старик поднимался, держа его в руках. Первой его мыслью было, что это, наверное, какая-то золотая статуэтка. Вторая мысль была о том, что Ребекка пахнет розовыми лепестками и стручками ванили. Он вдыхал этот запах очень осторожно, чувствуя, как рубашка прилипает к спине.
Эта вещь, чем бы она ни являлась, позвякивала и позванивала, когда старик ее нес. Какие-то еврейские часы? Доктор Хасди донес цилиндр до письменного стола, положил его и, согнув палец, пригласил наемников подойти ближе.
Развернутый медленно и церемонно предмет высвободился из слоев полотна, холста и промасленной ткани. Это было золото — отчасти, и своего рода статуэтка, но сделанная из дерева в форме призмы, с подобием короны на вершине. Пока Джейми гадал, что это за чертовщина, скрюченные от артрита пальцы доктора прикоснулись к маленькой застежке, и ящичек раскрылся, явив взорам присутствующих еще несколько слоев ткани, от которой расходился деликатный пряный запах. Все трое солдат глубоко вдохнули, а Ребекка снова издала негромкий веселый звук.
— Шкатулка из кедра, — сказала она. — Ливанского кедра.
— О, — почтительно произнес д'Эглиз. — Конечно!
Свиток внутри был одет — другое слово подобрать невозможно, потому что сверху на нем имелось нечто вроде мантии и пояса с миниатюрной пряжкой, — в бархат и вышитый шелк. Из одного его конца торчали два массивных золотых наконечника, как головы двух близнецов. Это была ажурная работа — две башенки, украшенные окошками и крошечными колокольчиками по нижнему краю.
— Это очень древний свиток Торы, — сказала Ребекка, стоя на почтительном расстоянии. — Из Испании.
— Бесценный предмет, несомненно, — сказал д'Эглиз, наклоняясь, чтобы лучше рассмотреть артефакт.