течески велел ей беречь себя.
– Постараюсь, – усмехнулась она, и то, что Лисбет не утратила способности иронизировать, снова придало ему силы.
Блумквист следил за тем, как она удалялась в сопровождении начальника охраны. Ему не нравилась эта ее мягкая, исполненная непоколебимой решимости поступь. Тем не менее и он безропотно дал увести себя в противоположенном направлении, получил в пункте охраны ключи и мобильник и взял такси до станции Эребру. В поезде, вместо того чтобы наводить справки об этом Лео Маннхеймере, бездумно пролистывал детектив какого-то Питера Мэя[10]. Вероятно, из чувства протеста.
Альвар Ульсен радовался, что свидание с Блумквистом так быстро закончилось. Он опасался, что Лисбет начнет рассказывать журналисту о Бенито и беспорядках в «Подразделении Б», но за те несколько минут, пока они виделись, она едва ли успела затронуть эту тему. В остальном поводов для оптимизма было мало. Упорные попытки Альвара добиться перевода Бенито в другое место успеха не имели. Несмотря на то что коллеги в один голос защищали ее перед тюремной администрацией и утверждали, что держать Бенито в «Зоне повышенного контроля» в дальнейшем нет никакой необходимости.
Безумие с Саландер продолжалось. Теперь она вела себя тише, но Альвар не сомневался: она выжидает. Саландер установила ему срок – пять дней, в течение которых он должен был уладить вопрос с Фарией Кази. В противном случае она грозила вмешаться сама. Неприкрытый шантаж с ее стороны, но отпущенные пять дней истекали, а Альвар ни на йоту не продвинулся в своих начинаниях.
Между тем обстановка в «Подразделении Б» угрожающе накалялась. Похоже, Бенито готовилась к бою. Она создавала новые альянсы и принимала необыкновенно много посетителей, от которых, должно быть, получала какую-то нужную ей информацию. Преследования Фарии Кази заметно ужесточились. Правда, Лисбет оставалась начеку и всегда была готова прийти на помощь, но это только раздражало Бенито. Альвар собственными ушами слышал, что «гангстерша» сказала Саландер в спортзале: «Кази – моя. Никто не помешает мне поставить на место черномазую шлюшку».
Лисбет сжала зубы и уставилась в пол. Альвар так и не понял, дожидалась ли она окончания пятидневного срока или осознавала свое бессилие. Второе представлялось более вероятным. Ведь при всей своей напористости противопоставить Бенито ей было нечего. Что могло остановить приговоренную к пожизненному заключению безжалостную «гангстершу»? Не менее беспощадны были и три «гориллы», чьи фигуры вечно маячили за ее спиной, – Тина, Грета и Жозефин. Альвар не исключал самого страшного исхода и с ужасом ожидал того момента, когда в руке Бенито блеснет сталь.
Разумеется, время от времени его коллеги проверяли камеру Бенито с металлоискателями. Но Альвар боялся, что этого недостаточно. Приспешницы «гангстерши» так и шныряли по тюремным коридорам, пряча что-то в руках. Были ли это наркотики, или кинжалы, или виной всему было его растревоженное воображение, сказать трудно. Альвар словно балансировал над пропастью. Его нисколько не утешало, что еще до перевода во Флудбергу жизнь Саландер была под угрозой. Каждый раз, когда раздавался сигнал тревоги или загоралась кнопка радиокоммутатора, у него холодело в желудке. Альвар пытался убедить Саландер не покидать камеру, но она оставалась глуха к его предупреждениям. А идти против ее воли у него не хватало характера. Как, впрочем, и ни на что другое.
Альвар терзался чувством вины и беспокоился за ее жизнь. Помимо всего прочего, он стал слишком много работать, что не шло на пользу его отношениям с тетей и Вильдой. Сейчас Альвар сидел в своем кабинете, весь потный. В административном отсеке кондиционеры работали плохо, поэтому стояла страшная духота. Он чувствовал, что силы его на исходе, и ждал только одного: звонка от директора тюрьмы Рикарда Фагера с сообщением о переводе Бенито. Но никто не звонил, хотя Альвар впервые без обиняков поведал начальству, как в действительности обстоят дела в «Подразделении Б». Одно из двух: либо Фагера подкупили, либо он был еще большим идиотом, чем предполагал Альвар.
Был вечер пятницы, и, после того как камеры были заперты, он ушел к себе и попытался собраться с мыслями. Однако спустя несколько минут его уединение нарушила Саландер, которой снова понадобился компьютер. Альвар привел ее к себе и на этот раз решился спросить, что же такое она ищет. Ответом ему был все тот же непроницаемый взгляд. Альвар вернулся домой поздно ночью, смертельно усталый, с как никогда острым ощущением надвигающейся катастрофы.
В субботу утром на Бельмансгатан Микаэль Блумквист, как всегда, знакомился с прессой. На этот раз «Дагенс нюхетер» он читал в бумажном варианте, а «Гуардиан», «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» и «Нью-йоркер» – с монитора «Айпэда». Микаэль пил эспрессо и капучино, ел мюсли с йогуртом и бутерброды с сыром и паштетом. Торопиться было некуда, очередной номер «Миллениума» уже отдан в корректуру. О Лео Маннхеймере Блумквист вспомнил не раньше чем через час или два и сразу же принялся за поиски в Интернете.
Имя Маннхеймера время от времени всплывало на страницах изданий из мира бизнеса. Доктор экономики из Высшей школы предпринимательства в Стокгольме, он возглавлял отдел аналитики проектного фонда Альфреда Эгрена – организации, с которой Блумквист и в самом деле был знаком не понаслышке, здесь Лисбет угадала верно. Современный управляющий инвестиционного фонда для богачей. Его демократичный стиль, насколько было известно Микаэлю, плохо вязался с напыщенным обликом генерального директора этой организации Ивара Эгрена. Лео Маннхеймер был подвижный, худощавый мужчина с живыми голубыми глазами, волнистой шевелюрой и несколько женственными, полными губами. Он, конечно, тоже был богат, но не чрезмерно. Согласно последним декларациям, его состояние оценивалось в восемьдесят три миллиона крон. Неплохо, но более чем скромно в сравнении с первыми акулами бизнеса.
Однако самое интересное было не это. Четыре года назад Лео стал героем одного из репортажей в «Дагенс нюхетер» за необыкновенно высокий коэффициент интеллекта. «Уже в детстве Маннхеймер продемонстрировал впечатляющий показатель IQ, – писал журналист, – и тем привлек к себе всеобщее внимание». Примечательно также, что сам Маннхеймер показал себя в этом интервью скромником. «Коэффициент IQ ничего не значит, – возразил он журналисту. – Геринг тоже демонстрировал высокий интеллект».
Далее следовали рассуждения о важности эмпатии и сострадания, которые нельзя определить никакими тестами, и указывалось на то, что измерять способности человека в цифрах – профанация, граничащая с жульничеством. По крайней мере, он не выглядел мошенником. С другой стороны, мошенники, как никто, умеют изображать из себя святых. Микаэля не убеждали даже гигантские суммы, которые Маннхеймер тратил на благотворительность. И Лисбет, по-видимому, заинтересовалась этим типом неспроста. Хотя как сказать… Речь идет о независимом расследовании; следовательно, первым делом надлежит выбросить из головы любые предубеждения. Но откуда это отчаяние в глазах Лисбет?
Блумквист рассеянно глядел на воды залива Риддарфьёрден. Дождь к тому времени уже закончился. В просвете между туч синело небо, обещая погожее утро. Микаэль подумывал уже было послать этого Лео куда подальше, по крайней мере до понедельника, а самому прогуляться до ближайшей кофейни, выпить чашечку капучино, почитать детектив. Субботний вечер после сдачи номера – лучшее время недели, часы, когда Микаэль действительно чувствовал себя свободным. С другой стороны, он обещал, а значит, не имеет права поддаваться лени.
Лисбет не только помогла «Миллениуму» обрести статус и славу. Она спасла жизнь ребенку и разоблачила преступную группировку международного масштаба. Кто же виноват, что главный прокурор Рикард Экстрём оказался идиотом? И теперь, пока Микаэль Блумквист купается в лучах славы, его маленькая героиня сидит в кутузке. Поэтому Микаэль без промедления принялся за поиски сведений о Лео Маннхеймере, как просила его Саландер. Поначалу ничего особенно примечательного обнаружить не удавалось, кроме того факта, что одно время они с Лео Маннхеймером занимались одним и тем же делом – хакерскими атаками на систему финансовой безопасности в Брюсселе. Но в конце концов в это была вовлечена добрая половина журналистов Швеции и почти весь финансовый рынок. Так что удивительным это совпадение назвать было нельзя. И все-таки…
Об этом он разговаривал с Лисбет. Тогда она занималась своими финансами в республике Гибралтар. Дело было девятого апреля, незадолго до ее отправки в тюрьму, и Лисбет вела себя на удивление спокойно. Тогда Микаэль посчитал, что она не хочет отравлять последние часы свободы плохими новостями, даже если они касались хакерских атак. Но ведь, если рассудить здраво, это не могло ее не встревожить. Что, если Лисбет уже тогда что-то от него скрывала?
Сам Блумквист сидел в редакции на Гётгатан, когда его коллега Софи Мелкер на минутку заскочила к нему в кабинет и как бы между прочим заметила, что у банков проблемы с интернет-сайтами. Но Микаэлю тогда было не до банков.
Биржа поначалу как будто не отреагировала. Но потом отечественный рынок ценных бумаг упал. Вскоре он встал совсем. Тысячи и тысячи людей не видели своих доходов по ценным бумагам в Интернете. Депозиты обесценились. Были разосланы пресс-релизы: это всего лишь технический сбой, все наладится, ситуация под контролем.
Тем не менее крона упала. Обрушилась, как цунами. Прошли слухи, что ущерб насколько велик, что ценность акций вообще не может быть восстановлена. То есть риск того, что внушительные капиталы обратятся в дым, реален. Увещевания авторитетных лиц не возымели действия. Финансовые рынки бушевали. Торговля застопорилась, телефоны накалялись, электронные ящики ломились от возмущенных писем. В зданиях финансовых учреждений били окна, а Государственный банк эвакуировали из-за угрозы взрыва. Министр финансов Карл ав Тролле пнул с досады бронзовую скульптуру на улице и сломал ногу.