— Потому что это весело!
Она усмехнулась. Улыбка, по идее, должна была ее красить. У нее были хорошие белые зубы и красивые, нежные губы. И тем не менее в улыбке Дениз всегда было что-то не то. Что-то нездоровое. Словно на самом деле ей было отнюдь не так весело, как она старалась показать.
К тому же, улыбка исчезала слишком быстро. И это здорово напрягало.
Так было и в этот раз, и Дениз тихо, чтобы слышал только я, сказала:
— Я тут как раз думала про Игру.
Она смотрела на меня во все глаза, серьезно, будто за этим должно было последовать что-то еще, что-то важное. Я ждал. Подумал, может, она сама ждет от меня ответа. Отвечать я не стал. Вместо этого я отвернулся и стал смотреть на грузовик.
Игра, подумал я. Чудесно.
Не хотелось думать об Игре. Но коль скоро Дениз и другие были рядом, деваться было некуда.
Началось все в начале прошлого лета. Наша компания — я, Донни, Уилли, Рупор, Эдди, Тони и Лу Морино, а впоследствии и Денис — собирались в яблоневом саду, чтобы поиграть в игру, названную нами «Коммандос». Играли мы так часто, что вскоре она стала называться просто Игрой.
Понятия не имею, кто это выдумал. Наверное, Эдди или братья Морино. Кажется, Игра просто возникла, да так с тех пор и осталась.
В Игре один из нас был «водой». Он назывался Коммандо. Его «безопасной» территорией был сад.
Все остальные были взводом солдат, который расположился бивуаком в нескольких ярдах от сада на холме у речки, где мы, будучи помладше, играли в Короля Горы.
Взвод этот был очень странный — у нас не было оружия. Потеряли, наверное, в какой-то битве. А вот у Коммандо оружие было — яблоки из сада. Столько, сколько рук хватало.
По идее, он еще мог полагаться на эффект внезапности. Подготовившись, он украдкой выбирался из кустов и атаковал наш лагерь. При везении, прежде чем тебя засекали, удавалось подбить хоть одного. Яблоки были бомбами. Если в тебя попали яблоком — ты мертв, вылетаешь из игры. Так что нужно перебить как можно больше солдат, пока не попадешься.
А ловили Коммандо всегда.
В том-то и суть игры.
Коммандо никогда не выигрывал.
Он попадался, потому что, во-первых, все сидели на отнюдь не маленьком пригорке, выжидая и высматривая, и если только трава не была слишком высокой, а ты — слишком везучим, тебя непременно ловили. Вот тебе и эффект внезапности. Во-вторых, семеро против одного, а единственное укрытие — далеко-далеко позади. Назад приходилось мчаться как ошпаренному, бешено отстреливаясь яблоками, с целой ватагой на хвосте, из которой лишь иногда удавалось зацепить пару-тройку ребят.
И как я уже говорил, в этом вся суть.
Потому что пойманного Коммандо привязывали к дереву в роще, руки связывали за спиной, ноги вместе.
В рот вставлялся кляп. Глаза завязывали.
И спасшиеся могли делать с ним все, что заблагорассудится, пока остальные — уже «убитые» — смотрели.
Иногда мы все сдерживались, иногда нет.
Атака продолжалась где-то с полчаса.
А в плену можно было просидеть весь день.
И это, мягко говоря, пугало.
Эдди, конечно, все сходило с рук. Зачастую мы просто боялись его ловить. Он мог развернуться и, наперекор правилам, пойти на нас, и тогда игра превращалась в жесточайшее кровавое побоище. А если его и ловили, возникала другая проблема: когда-то все равно отпускать придется. А сделать ему что-нибудь — все равно что разворошить пчелиный улей.
Вдобавок, Эдди привел свою сестру.
Когда появилась Дениз, характер Игры в корне изменился.
Не сразу. Сначала все оставалось по-прежнему.
Все шло своим чередом, разве что теперь с нами была девчонка.
Но потом мы начали притворно ей угождать. Вместо того, чтобы чередоваться, мы позволяли ей самой выбрать, кем она хочет быть, Солдатом или Коммандо. Потому что она была новичком в игре, и потому что она была девочкой.
И она стала притворяться, что одержима желанием вышибить нас всех, пока ее не поймали. Словно это был для нее какой-то вызов. Каждый день должен был наконец стать днем, когда она выиграет в Коммандос.
Мы знали, что это невозможно. Начнем с того, что она мазила.
Денис ни разу не выиграла в Коммандос.
Ей было двенадцать. У нее были кудрявые каштановые волосы, и все тело покрыто легкими веснушками. Грудь только появилась, и бледные соски стояли торчком.
Размышляя об этом, я не сводил глаз с грузовика, рабочих и перекладины. Но Дениз и не думала отставать.
— Сейчас лето, — сказала она. — И почему мы не играем?
Она прекрасно знала, почему мы не играем, но отчасти была права — мы прекратили играть только из-за холодов. Из-за холодов, ну и, конечно, из-за угрызений совести.
— Просто мы уже для этого слишком большие, — солгал я.
Она пожала плечами.
— Ага. Может быть. А может потому, что вы, ребята, просто трусите.
— Может. Но я не знаю. Чего ты у брата не спросишь, он тоже трусит?
Она засмеялась.
— Да. Именно. Конечно.
Небо становилось все темней.
— Дождь собирается, — сказала Шерил.
Рабочие, разумеется, тоже так считали. Вместе с перекладинами они вынесли брезент и на всякий случай растянули его на траве. Работали они споро, стараясь установить колесо, пока не полило. Я узнал одного — он приезжал сюда прошлым летом, жилистый южанин по имени Билли Боб или Джимми Боб Какой-То-Там. Он дал Эдди сигарету, когда тот попросил. Одно это не позволяло его забыть. Сейчас он приколачивал друг к другу детали колеса большим жестянщицким молотком и смеялся над рассказом толстяка, сидевшего рядом. Смех был резкий и визгливый, почти бабий.
Молоток звенел, двигатель грузовика стонал, гудели генераторы и лязгало оборудование — а потом внезапным стаккато на твердую землю поля посыпались тяжелые капли дождя.
— А вот и он!
Я вытащил рубашку из джинсов и натянул на голову. Шерил и Дениз уже бежали к деревьям.
Мой дом находился ближе всех. На самом деле, дождя я не боялся. Но это был повод смыться от них. От Дениз.
Мне просто не верилось, что она вспомнила об Игре.
Дождь, ясное дело, зарядил ненадолго. Слишком сильно лило. Может, к тому времени, как он закончится, придет еще кто-нибудь. Я смогу от нее избавиться.
Я пробежал мимо девчонок, жмущихся друг к дружке под деревом.
— Я домой! — крикнул я.
Волосы Дениз облепили щеки и лоб. Она снова улыбалась. Ее блузка промокла насквозь.
Шерил потянулась ко мне. Длинной своей костлявой рукой.
— Можно мы с тобой? — прокричала она. Я притворился, что не слышу. Дождь сильно шумел в листве. Я подумал, что Шерил сообразит, и не сбавил шагу.
Дениз и Эдди, подумал я. Боже. Ну и парочка.
Если кто-то и втянет меня в неприятности, это будут они. Либо он, либо она, либо оба. Так и будет.
Когда я пробегал мимо дома Чандлеров, Рут стояла на крылечке — забирала почту. Она улыбнулась и помахала мне рукой, а вода все хлестала и хлестала с крыши.
Глава пятая
Я так и не выяснил, что за черная кошка пробежала между мамой и Рут, но когда мне было восемь или девять лет, что-то произошло.
Перед этим, задолго до появления Мэг и Сьюзен, я частенько ночевал вместе с Донни, Уилли и Рупором на двух сдвинутых вместе койках в их комнате. Уилли имел привычку запрыгивать в кровать, и за эти годы успел переломать несколько коек. Не мог Уилли присесть или прилечь спокойно, — он на все бросался. Когда ему было года два или три, рассказывала Рут, он в хлам разнес свою кроватку. Из-за него все стулья на кухне шатались. Но койки, стоявшие в их комнате теперь, были крепкими. Они держались.
С тех пор, как мама и Рут поссорились, мне разрешали оставаться там лишь изредка.
Но я помню дни, когда мы были совсем малышами. Мы часами бесились, хохотали, шептались, хихикали, плевались сверху на тех, кто спал внизу, а потом приходила Рут, поднимала крик, и мы дружно засыпали.
Больше всего я любил карнавальные ночи. В открытое окно спальни, выходившее в сторону спортплощадки, вливались звуки каллиопы,[9] крики, гул и лязг оборудования.
Небо пламенело оранжево-красным, словно зарево лесного пожара, и, скрытый от наших глаз, вращался за деревьями «Осьминог», вспыхивая красными и голубыми огоньками.
Мы знали, что там происходит — сами только оттуда, с руками, все еще липкими от сладкой ваты. Но было в этом что-то таинственное — лежать так и слушать, ненадолго умолкнув, и завидовать детям и взрослым, воображая страх и ужас, царящие на огромных каруселях, куда нас еще не пускали. Лежать, пока не стихнут голоса, не погаснут огни, и на смену им не придет смех посетителей, рассаживавшихся по машинам.
Я клялся, что когда стану взрослым, уходить буду самым последним.
Сейчас я стоял один в палатке отдыха, ел третий за вечер хот-дог, и раздумывал: чего бы еще такого сделать.
Я прокатился на всех каруселях, каких хотел. Проиграл денег в каждой игре и на каждом колесе Фортуны, что здесь были, и все, что у меня осталось — маленький керамический пудель, которого мать сунула мне в карман, чтобы не потерялся.
Я уже отведал сахарное яблоко, мороженого и кусочек пиццы.
Покатался с Кенни и Малкольмом на «Бомбардировщике», пока Малколму не стало дурно, потом — с Тони и Лу Морино, и Линдой, и Бетти Мартин, пока они не разошлись по домам. Весело было, но теперь я остался один. Было десять вечера.
Оставалось еще два часа.
Не так давно я заметил Рупора, но Донни и Уилли до сих пор не показывались; не было и Рут, Мэг или Сьюзен. Странно, потому что обыкновенно Рут очень любила Карнавал. Я подумывал сходить через дорогу и выяснить, что к чему, однако это значило бы признаться себе самому, что я уже заскучал.
Я решил обождать.
Десять минут спустя появилась Мэг.
Испытывая удачу на номере «семь», красном, и подумывая о втором сахарном яблоке, я увидел, как она медленно идет через толпу, в джинсах и ярко-зеленой блузке — и тут вдруг почувствовал, что больше нисколечки не стесняюсь. Я дождался очередного проигрыша и ушел.