— Здравствуйте, это говорит Сирин из…
— Не может быть! Я не верю, вы приехали! — Она была искренне рада. И я, забывшись, расслабился…
— Чтобы доказать это, я готов с вами встретиться — через два часа.
— К сожалению, я сегодня занята и никак не смогу.
Неожиданно я сник, мне стало грустно и невыносимо одиноко. Да и чего я хочу — от посторонней девушки и почему она должна уделять мне внимание и время или менять свои планы?!
Взгляд, тот взгляд… не давал мне покоя, я хотел понять, что за ним кроется.
— Не обижайтесь. Мы еще увидимся. Вы надолго приехали?
Смутившись, я быстро попрощался. И вернулся на кухню.
— Сыночек, чего ты такой грустный? Я так рада твоему приезду!
— Устал, мамуля, не люблю летать, поеду отсыпаться.
Она отпустила меня, поблагодарив за подарки. Я поцеловал ее в щеку и обнял.
Я ехал и думал: при такой искренней радостной первой фразе, такая казенная, холодная вторая. Возможно, не стоило так быстро завершать разговор. Но я ненавидел унижаться и напрашиваться. Хотела бы — освободилась.
Я проспал до девяти вечера и проснулся с абсолютным туманом в голове. Висящим или стоящим клочьями. Я совершенно не знал, чем заняться. Рука невольно потянулась к телефону.
— Добрый вечер, это опять я.
— Я так рада, что вы не обиделись.
— Хотите увидеться?
Мне нужно было хоть с кем-то увидеться. Я не мог переносить одиночество в Империи.
— Завтра я, к сожалению, занята. А послезавтра — с удовольствием. Я надеюсь, нам о многом удастся поговорить.
Почему меня тянуло к ней, этого я абсолютно не могу объяснить. Она мне совершенно не понравилась. Просто надо было с кем-то общаться. От невероятной тоски. Как в баре, когда один и все равно, с кем пить. Если бы я только знал, сколько мне это питье будет стоить!
Она приехала, опоздав на двадцать минут, в непонятном сиреневом пальто, узких брюках и замшевых полуботинках. Сняла кожаную перчатку и протянула мне руку:
— Здравствуйте, простите, что я опоздала.
— На двадцать минут, вы всегда так?
— У меня подруга в больнице, я к вам ненадолго.
— Вот как?..
С первой же фразы разговор пошел не в ту сторону и не так. Чувствовалась ее колючая незащищенность, а у меня — ознобшая душа в пустынной снежной Империи. Только снег был с грязью.
— Как вы долетели?
Я хотел распрощаться и навсегда выкинуть из головы это ненужное приключение.
— Где ваша больница?
Вместо ответа она потянула меня к книжному развалу у метро.
— Ваших здесь еще нет?
Она стала абсолютно скучна и неинтересна. Как и ее носик, кутавшийся в воротник тонкого пальто, придерживаемый кожаной перчаткой.
— Метро «Спортивная», — неожиданно сказала она, — вы могли бы меня подбросить?
— И это тоже, — сказал я без всякой радости.
— Но если вас затруднит, я могу…
Я мог представить, что мы будем говорить о чем угодно, но только не о том, кто-кого-куда будет подвозить.
Я доставил ее к больнице и стал прощаться.
Она медлила, не выходила. Нам оставалось всего несколько минут в этом озябшем мире и в этой жизни.
— Хотите увидеться, ближе к вечеру, я освобожусь?..
Я неуверенно кивнул, боясь повтора дневного свидания. Встреча с редактором была назначена только на завтра.
— Скажите мне свой адрес, — неожиданно попросила Арина.
— Что? — не понял я.
— Я к вам приеду в гости. Вы не хотите?..
Ровно в семь вечера раздался звонок в дверь. Я совершенно не ждал, что она приедет.
— Здравствуйте! Вы меня не ожидали?
— Нет.
— Мне уйти?
— Почему, заходите.
Она переступила порог. Я любил людей с хорошим чувством юмора.
Я стоял не двигаясь.
— Можно раздеться?
Судя по тому, как она сняла ботинки, посмотрела в зеркало в прихожей, прошла в колготках по полу, провела щеткой по волосам, — она была абсолютно московской девушкой. Интересно, а какую я еще ожидал?
— Где мы сядем? — спросила она.
«А почему не ляжем?» — подумал я.
— Я замерзла, можно чаю, чтобы согреться?
— Конечно, конечно, — ответил я, размышляя, зачем мне все это нужно. Теперь напрягаться, стараться ее развлекать и угощать…
Она выпила чай довольно быстро, и мы перешли в гостиную, где стоял стариный темно-зеленый плюшевый диван. Рядом — длинный стол коричневого дерева, который я стал заставлять снедью.
— Неужели это американские конфеты? Никогда не ела!
— Французские.
Я нашел на кухне итальянский шоколад, помыл чернослив и курагу и принес все вместе. Распечатал вафли, открыл коробку печенья и поставил бутылку ликера на стол, рядом с двумя рюмками.
Она сидела на тахте в черном одеянии — какая-то кофта и обтягивающие спортивные брюки. Похоже, чувства цветовой палитры в ее вкусе не было. Да и откуда? Если она никогда не ела американских конфет… Ужасное дерьмо, хуже не бывает.
— Вы знаете, я не пью, — оценив взглядом стол, сказала она и взяла конфету.
— И я тоже.
— Что же мы тогда будем делать, все-таки праздник?! Рождество! Можно по одной выпить.
Я в этом не сомневался. Открыл манговый ликер и налил его в красивые рюмки.
— За нашу встречу!
Я не думал, что за это нужно пить. Но пригубил ликер. Потом подумал, что глупо проводить целый вечер в тоске, да еще с актрисой. И решил ее напоить.
После пятой рюмки она уже не интересовалась, за что мы будем пить, а пила.
Достала из коробки печенье, покрытое шоколадом:
— А какая музыка у вас есть? Вся из Америки? Тогда выберите сами.
Я слушаюсь и повинуюсь, не сразу осваивая хозяйский кассетник с кучей кнопок.
— Что это за группа?
— «Modern Talking».
— Очень приятная музыка. Я могу вас попросить налить мне еще?
— Всенепременно.
— Какой вкусный ликер, никогда такого не пила.
— Из пристанционного киоска, — предупреждая вопрос, говорю я.
— Вы часто сюда приезжаете?
— Нет. А вы ездите за границу?
— Я была в Польше, в Чехословакии, но только на съемках. Очень хочу поехать в Париж, у меня там близкий знакомый. Он актер, может, вы его знаете, — и она назвала ничего не значащую фамилию.
Они всегда в Империи считали, что все за границей должны знать друг друга. А мы — не знали!
— О чем вы пишете? — отсутствующе спросила она.
— О жизни, о любви.
— А почему вы называете меня на «вы»?
— Я не привык людям «тыкать».
— Может, нам пора перейти на «ты»?
— Для этого нужно выпить на брудершафт.
Клянусь, я просто проверял: от тоски и скуки.
— Это как?
— Мы выпиваем, скрестив руки, потом целуемся в губы и говорим друг другу «ты».
— Я никогда не пробовала…
— Не может быть! — искренне удивился я. — Хотите попробовать?
— Да.
Я налил нам по новой стопке.
— Вам стоит подвинуться ближе.
Она тут же повиновалась (мне это понравилось), и ее колено коснулось моего. Она взялась за хрусталь. —
— Теперь нужно завести руку за руку, — ее сероголубые, вернее, серые с голубизной глаза оказались напротив моих, — и выпить до дна.
Она сразу выпила.
— А теперь…
— А теперь поцеловаться! — воскликнула она.
Мы стали медленно, как бы нехотя — по крайней мере я, — а лишь в силу «протокола» наклоняться друг к другу. Но в последнюю секунду поцеловались не в губы, а в щеки.
— Ты Алексей, — неожиданно произнесла она. Церемония ей понравилась.
— Вы Арина, — не смог я сразу переступить этикет.
От нее почти неуловимо пахло тонкими духами. Она склонила голову вниз и как бы подставила свою шею, на переходе в затылок. Мне не оставалось ничего другого, как поцеловать ее нежную кожу. Она стала мягко прижиматься ко мне. Совсем незаметно.
Я понимал, что она слегка выпила и дальше мы никуда не продвинемся. По крайней мере, в этот вечер. Она была из тех, за кем нужно долго и нудно ухаживать. (Как я глубоко ошибался! Как и все мужчины в отношении женщин.)
Однако она продолжала прижиматься, подставляя шею опять. Видимо, ей нравились мои поцелуи. У меня не было особого желания переходить с шеи и целовать ее лицо, поэтому я сказал:
— Здесь не очень удобно сидеть, может, мы перейдем в другое место?
— А куда? — слегка задумчиво спросила она.
— В кабинет…
Я поднял ее за талию (она была одного роста со мной, стройная) и, полуобнимая, полупридерживая (чтобы не сорвалась «рыбка с крючка»), повел в кабинет. Там стоял разложенный диван, обласканный белыми простынями.
Я ожидал возражений, но их не последовало. Мы опустились на пододеяльник. Я понимал, что она села со мной на диван не для того, чтобы сопротивляться, и взялся за ее кофточку. Мне хотелось лишь одного — увидеть, соответствовала ли ее спина той, на экране. Или нет.
Она положила ладони на мои руки. Ее пальцы были слегка влажные.
— Ты хочешь, чтобы я это сняла?
Она была не по-женски догадлива…
— В общем-то да, если вы не против.
И тут она удивила меня первый раз.
— Поставь другую музыку. Любую. Эта не подходит.
«К чему?» — подумал я и пошел менять кассету. На это у меня ушло секунд тридцать, не больше. Когда я вернулся, она лежала уже раздетой под одеялом.
«И в этом есть своя логика», — подумал я.
— Холодно сидеть без кофты… Я решила укрыться.
Брюки и колготки были брошены на кресле.
Интересно, для чего женщина, раздевшись, ложится в постель? Какая гениальная мысль. Хотя я по-прежнему не считал, что мы пройдем с ней через заветный узкий тоннель с первого раза.
— Ты так и будешь смотреть на меня стоя?
— А что вы хотите, чтобы я сделал?
— Согрей меня.
Интересный эвфемизм. Глаголу, которого не существует в русском языке. Начинается на букву «е». С приставкой на букву «в». «А ну-ка угадай!»
— Всю или какую-то определенную часть?
Она едва улыбнулась:
— Если можно, скорей, — и повела плечами. Я опустился на край белоснежного пододеяльника. Ночник светил неярко. Я наклонился и поцеловал ее шею, потом плечи, спустился к груди, она несильно сжала мою голову руками, я прикусил сосок, она стиснула сильнее.