Hermione DelacourДевушки, которые никогда не спят
На самой верхушке высокого холма в уединении расположился двухэтажный особняк из светлого камня, построенный ещё в начале двадцатого века. Его просторная веранда выходила в ухоженный сад, со всех сторон окружённый деревьями с раскидистыми густыми кронами, создающими множество тенистых мест, где можно укрыться от жары, и одновременно выполняющими роль живой ограды от нежелательных взглядов. Серебристо-зелёные листья олив трепетали на слабом июльском ветерке. Спасения от яркого солнца было бы не найти, если бы не тени от высоких деревьев и вода в бассейне.
В воздухе приятно пахло розмарином и лавандой, где-то вдалеке беззаботно пели невидимые глазу птицы. Одним из тенистых мест был просторный бассейн, о бортик которого Гермиона облокотилась, устало глядя в безоблачное небо. Ей хотелось бы увидеть хоть одно облачко, но ничто не предвещало их появления. Гермионе нравилось здесь, но во Франции были и недостатки, в число которых в основном входила погода.
Полдень еще не настал, но от удушающей жары можно было спастись только в воде, которую к тому же еще и приходилось регулярно охлаждать волшебством, хотя для Гермионы, устроившейся в ней по пояс, это не представляло проблемы. Проблемой было то, что от жары не спасало даже отсутствие купальника. Окна в их с Флёр спальне, несмотря на то, что выходили к морю и из них порой доносился спасительный ветерок, не закрывались даже на ночь. Охлаждающие чары в доме приходилось обновлять минимум пару раз в день, а кондиционеры, как и любая другая электроника, из-за регулярно творимой магии просто отказывались нормально работать.
Флёр с ней не соглашалась, но всё же Гермиона была не одинока в своем мнении о местной погоде. Мирно дремлющий в тени ближайшего к бассейну кипариса Живоглот был с ней явно согласен. Его густая рыжая шерсть, полезная в прохладном британском климате, здесь причиняла ему одно лишь неудобство. К счастью, будучи практически разумным, книззл не разделал нелюбовь обычных кошек к воде, иначе бы ему приходилось ещё хуже. Но сон в тени в это время года всё равно оставался самым любимым занятием Живоглота, и Гермиона даже немного завидовала своему питомцу.
С тех пор как она успешно завершила опыты на самой себе, возможности вздремнуть у неё больше не было. Буквально. Хотя её прорывную работу наверняка впоследствии опубликуют во всех значимых научных справочниках, не чувствовать усталости и не испытывать потребности во сне оказалось не только здорово, но и странно. Гермионе пару месяцев после начала эксперимента на себе постоянно чего-то не хватало. Если бы не поддержка Флёр, наверное, она могла бы просто сойти с ума.
Спустя полгода без сна ухудшения здоровья не наблюдалось, и она привыкла к бесконечному бодрствованию. Магглам ни о чем подобном не приходилось и мечтать, хотя Гермиона слышала о нескольких из них, тоже никогда не спящих(1), но такую способность они обнаруживали лишь после болезней или травм. К тому же понять природу этого феномена доктора магглов так и не смогли. У неё перед ними было огромное преимущество — магия, открывающая такие возможности, что и она сама, давно привыкшая к чудесам, не переставала им удивляться.
Именно она впервые в мире смогла научить своё тело не испытывать потребности в отдыхе. Безо всяких зелий с противным вкусом, постоянно обновляемых чар, уколов или таблеток. Требовалось только регулярно проделывать несложную гимнастику, а чтобы восстановить силы, достаточно было лишь прилечь и полежать без движения несколько минут день. После этого она снова могла работать с максимальной продуктивностью, фактически продлив жизнь на треть.
Разумеется, без помощи Флёр это у неё никогда бы не получилось. Только благодаря общению с ней, внешне выглядящей как человек, но из-за своей вейловской природы частично являвшейся необычной птицей, Гермиона смогла лучше понять некоторые вещи, которые здорово продвинули её исследования. Если бы ими занимались до неё, умные люди могли бы понять причину потребности человека во сне гораздо раньше юной девчонки, обладающей в основном только любознательностью, въедливостью и настырностью...
Сколько приобрели бы волшебники, не презирай они всё маггловское! Но Гермиона понимала, почему прогресс у них идет так неторопливо. К примеру, куда развивать ту же медицину, когда средняя продолжительность жизни волшебника в среднем на пару десятков лет больше, чем у маггла? Трёхсотлетний возраст бывшего директора Хогвартса Армандо Диппета не вызывал ни у кого удивления. Гризельда Марчбэнкс, принимавшая выпускной экзамен по трансфигурации у самого директора Дамблдора, которому исполнилось гораздо больше ста лет, принимала его и у самой Гермионы, и на отдых в связи с возрастом не собиралась.
Почему бы волшебнику не жить долго, если простуда лечится за пару минут несложным зельем, удалённые кости вырастают за ночь, и даже сломанный позвоночник, приговор для маггла, никого не беспокоит самое позднее через неделю? Что уже говорить о мелочах вроде переломов рук и ног... Именно поэтому магглорожденных, не знающих об этом, поначалу ужасала техника безопасности на уроках зельеварения или полётов на метле. Они еще не знали, что практически всё, не убивающее волшебника, пусть и не делало его сильнее, но было не слишком тяжело вылечить.
Гермионе оставалось только злиться, что оставались неизученными столько возможностей магии, если развивать её с учётом опыта маггловских естественных наук. Даже профессор Флитвик, под руководством которого она проводила свои первые исследования, порой не знал, что ответить на её вопросы. Она стремилась восполнить недостаток знаний, и вскоре стала ловить себя на том, что смотрит на однокурсников с гордыней, вроде той, с которой на магглорожденных смотрели чистокровные. Только она разделяла людей не по происхождению, а по любознательности и знаниям о волшебстве.
Может быть, именно поэтому она так и не обзавелась друзьями. Была пара мальчишек с Гриффиндора, с которыми она общалась, но дружбой или даже приятельскими отношениями назвать это было нельзя. Важность общения с другими людьми она тогда просто не понимала, Гермиона осознала её позже и постепенно, благодаря Флёр, навсегда перевернувшей её представления о целях в жизни и человеческих отношениях. Теперь-то Гермиона отдавала себе отчет, в какую глубокую пропасть себя едва не загнала со своим стремлением знать всё обо всём.
В лаборатории она проводила всё своё свободное время, злясь на слабость своего организма, слишком часто нуждающегося в отдыхе. Неудивительно, что она сосредоточилась на том, чтобы научиться спать как можно меньше, а в идеале и вовсе обходиться без сна. Профессор Флитвик, узнав об этом желании своей любимой ученицы, сказал, что это невозможно и он никогда не слышал о чём-то подобном. Но когда речь заходила о магии, для Гермионы слова «невозможно» не существовало.
Тогда она только изучала генетику, анатомию и их волшебные аналоги. На каникулах Гермиона задавала вопросы друзьям родителей, среди которых было немало медиков, удивлявшихся глубине ее знаний. Они не подозревали, чего ей это стоило. Зелья ненадолго повышали восприимчивость мозга, и какое-то время Гермиона могла запоминать гораздо больше, чем без них, вот только расплачиваться за это приходилось регулярными головными болями и нарушениями сна.
Иногда Гермиона могла спать сутки напролёт, иногда десятки часов подряд не могла заснуть. Флитвик помогал ей чем мог, и если бы не его внимательность, Гермиона быстро бы довела себя до истощения — как магического, так и физического. К своему четвертому году в Хогвартсе — моменту появления в её жизни Флёр — Гермиона могла бы защитить кандидатскую по биологии в любом маггловском университете, но самым полезным из найденного ею материала оказались ссылки на работы советского волшебника, профессора Вагнера.
Вагнер считался мистической личностью, вроде Николаса Фламеля. Мог ли существовать человек, умеющий одновременно размышлять двумя разными полушариями мозга, писать на разных языках разные сочинения правой и левой рукой и вдобавок совсем не спать? Такое казалось невозможным даже в волшебном мире, но Гермиона верила в реальность Вагнера (2), потому что это означало, что она тоже может добиться желаемого.
Она справилась значительно раньше, чем ожидала, и, добившись результата, поначалу не знала, обрела ли дар или добровольно навлекла на себя страшное проклятье. Что делать по ночам, когда твоя девушка спит, а тебе этого совсем не хочется? Когда Гермиона была одна, такой вопрос просто не мог прийти ей в голову. Разумеется, узнавать о волшебстве ещё больше! Углубляться в потаённые, не доступные пока никому уголки мира, чтобы извлечь их содержимое на свет. Ведь она столько всего ещё не знает!
Флёр уважала её стремление знаниям, но однажды заявила, что так продолжаться не может. Она просила позволить и ей научиться не спать, но Гермиона отказывалась подвергать ее смертельному риску, пока не убедилась, что он минимален. С тех пор, как они обе перестали спать по ночам, жизнь Гермионы круто изменилась. Она хотела выбросить кровать, чтобы поставить в бывшей спальне стол и пару дополнительных шкафов для самых необходимых книг, но Флёр категорически воспротивилась этому, заявив, что заниматься любовью на полу или матрасе не только неудобно, но и просто глупо.
В их паре именно чувственная романтичная француженка отвечала за все несерьёзные, с точки зрения Гермионы, вещи. В отличие от Флёр, она долгое время считала, что не только непонятная любовь, но и дружба между людьми придуманы не для неё. Своё чувство к ней Гермиона вообще затруднялась описать. Определенно сложнее, чем просто привязанность, и значительно ближе, чем дружба. В какой-то степени благодарность за то, что не позволяла ей замкнуться в себе. А поначалу — просто неловкость от того, что её мысли заняты другим человеком.