– Ну! Дорогая моя и любимая жена! Еще раз поздравляю тебя с Днем влюбленных! – сказал Сергей, потирая руки в ожидании ее дежурного набора для бритья.
И Женя вдруг заплакала, уронив голову на стол между тарелками, а ломаная подтаявшая птица в этот момент противно оттягивала ей подол.
– Что? Женечка, что? – не на шутку испугался Сергей и подлетел к жене: – Что случилось?
Женя не знала точно, почему плачет, но, протянув ему шоколадные обломки в разодранной фольге, прогундосила:
– Вот смотри, что стало с моим подарком…
Сергей с таким уморительным выражением полного непонимания на лице разглядывал бывшую птицу, что рыдающая Женя не выдержала и фыркнула сквозь слезы. И после этого оказалось так просто рассказать мужу и про то, как она слушала по радио про японский «хонмей», и про то, как выбирала шоколад и как упала с лестницы «Оки». Она ничего не рассказала о Ермоленко, не потому что утаила, а потому что как бы отодвинула сегодняшнюю встречу с Сашей на задворки собственной памяти, туда, где покоились спущенные гольфы, хвостик-фонтанчик на макушке, «секреты» из фольги под бутылочным стеклом, мечты о капитанстве и дальних странствиях. Ничего о ее детской жизни Сергей не знал, и это не было преступлением против него, против их брака.
А потом, когда Женя вытерла слезы и наконец окончательно успокоилась, супруги Краевские крикнули на кухню Игоря, который презирал День влюбленных, но очень любил, как все русские, салат «оливье» и курицу-гриль, как отец. Они пили сладкое красное вино, которое принес Сергей, и даже позволили сыну выпить за их семейное счастье маленький стопарик. Игорь, глотнув вина, сказал: «Как вы можете пить такую дрянь!» – и ушел в свою комнату.
Женя сразу же разволновалась на предмет того, что раз это вино ему дрянь, то он наверняка вовсю уже пьет что-то другое ведрами, а они как дураки наливают ему в маленький наперсточек. Сергей не позволил ей немедленно бежать в комнату сына с разборкой, а усадил к себе на колени и закрыл ее возмущающийся рот поцелуем. И слегка опьяневшая от вина и вкусной еды, расслабившаяся под ласковыми руками мужа, мгновенно забравшимися ей под новое платье, Женя временно забыла о сыне. После длительного поцелуя Сергей потащил ее в спальню, и она не противилась ничему. Она помогла мужу снять с нее новое платье и колготки, а с крошечными трусиками и бюстгальтером он легко справился сам. Супруги спокойно отдались друг другу, потому что знали: сын ни за что не войдет к ним в спальню, если они уединились.
Жене всегда было хорошо с мужем, но в этот вечер, в самый пиковый запредельный момент перед ее внутренним взором почему-то вдруг возникло лицо Саши Ермоленко, и не пятнадцатилетнего подростка, а того, с кем она сегодня сидела и болтала в машине. От неожиданности она вскрикнула. Сергей закрыл ей рот рукой и самым нежным тоном сказал:
– Вообще-то я балдею, когда ты кричишь в такие моменты, но совесть все-таки надо иметь! Сын-то дома!
Сергей еще раз жарко поцеловал Женю, поспешно оделся и опять бросился в кухню, к небольшому телевизору, подвешенному к стене напротив его любимого места за столом. Сегодня питерский «Зенит» играл с московским «Локомотивом». Пропустить такой матч Сергей Краевский, ярый болельщик «Зенита», не мог. Женя с неудовольствием отметила, что даже секс муж рассчитал по минутам, чтобы успеть к футбольному матчу. И это в День влюбленных, который он так чтит! Женя встала с измятой постели и неожиданно поймала свое отражение в зеркале туалетного столика. Что ж, она действительно еще вполне хороша в свои тридцать семь. Жаль, что ее, такую вот обнаженную и прекрасную, никогда не увидит Ермоленко.
Кристина Кирьянова готовилась к решительным действиям. День святого Валентина показал, что ждать милостей от судьбы не стоит. Герман Расторгуев приветливо улыбнулся ей пару раз, но дальше этого дело так и не пошло. Записки от него Кристина не получила. Что ж! Придется брать все в свои руки! Уж больно он ей нравится: высокий, стройный, с зеленоватыми глазами под пушистой светло-русой челкой.
Сама Кристина тоже была хороша. Тоненькая, длинноногая, с чистым классическим лицом, к которому идут любые прически: от гладко зачесанных волос с пучком на затылке до завитой в тугие кольца гривы, она нравилась практически всем парням в школе, и любой был бы рад, если бы она обратила на него свой взор. Совершенно не понятно, почему Герман медлит! Она ведь под собственной фамилией написала в «валентинке», что симпатизирует ему и не прочь встретиться с ним в неофициальной обстановке. Почему же он никак не среагировал? Кристина сделала глубокий вздох, чтобы успокоиться, и решила съездить в торговый центр «Ока», где еще на прошлой неделе присмотрела себе блестящие брючки для дискотек.
Очень довольная покупкой, она шла по второму этажу центра, когда вдруг у стойки с дисками увидела молодую пару, которая стояла обнявшись и разглядывала какой-то диск. Кристина моментально узнала Германа по пушистой светлой шевелюре. Прячась за спинами покупателей, она подошла поближе, чтобы рассмотреть девушку. И что же? Ничего особенного! Черненькая, простенькая. Но Герка смотрел на нее, как на Василису Прекрасную, и даже пару раз прикоснулся губами к ее весьма бледной щечке. Он был так увлечен своей Василисой, что даже не заметил Кристину, которая в обнимку со своими новыми брюками стояла в двух шагах от него. Уязвленная девушка выронила пакет с покупкой и бросилась вон из торгового центра.
Какой ужас! Что же делать? У него есть девчонка, с которой он так по-свойски целуется, а она, Кристина, практически призналась ему в любви в своей «валентинке». Как же он, наверно, смеялся!
Кристина металась по тротуару, не в силах сообразить, в какую сторону ей бежать. Потом заставила себя слегка успокоиться, тряхнула головой и очень быстро пошла куда глаза глядят. Надо что-то делать… Ведь если она сейчас остановится, то непременно умрет прямо посреди улицы. В движении – сила! Около своего дома она не задержалась. Нет! Только не домой! Там придется все время думать об увиденном! Может, лучше к Таньке? Но чем Танька ее утешит? Нет! Не надо к Таньке! Но куда пойти? Что же сделать, чтобы не так болело в груди? Что там Казакова ей все время талдычит про Краевского… Вот! Вот он выход! Кристина развернулась и побежала в обратную сторону.
Дверь квартиры ей открыл сам Игорь. При виде Кристины лицо его дрогнуло и медленно залилось румянцем. Он вопросительно смотрел на нее, натягивая вниз довольно короткую домашнюю майку с футбольным мячом на груди и переминаясь ногами в смешных стоптанных клетчатых тапочках. Кристину слегка передернуло и от этой маечки, и от клетчатых тапок, но она, решительно тряхнув головой, выпалила:
– Можно тебя на пару минут?
Игорь нелепо помялся, поправил свои вечно съезжающие очки и еле слышно ответил:
– С-сейчас переоденусь…
– Нет! Не надо! – Кристина схватила его за руку и вытащила на площадку, поскольку боялась, что, если он уйдет переодеваться, ей опять придется думать о Германе.
Она оглянулась по сторонам и потащила Игоря на верхнюю, последнюю перед чердаком, площадку. Она была очень грязной: заплеванной и засыпанной мусором. Из разверзнутого зева мусоропровода с оторванной крышкой тянуло гнилью. Под серым от пыли маленьким оконцем стоял замызганный пластиковый контейнер из-под мягкого масла с остатками отвратительной еды для кошек. Кристина прижала Игоря к исписанной маркерами и изрисованной мелом стене и, чуть не плача, спросила:
– Я ведь тебе нравлюсь, не так ли?
Игорь, совершенно сбитый с толку, испуганный и встревоженный, молчал. Кристине это не понравилось, и она, презрительно скривившись, опять спросила:
– Ты трус?
– Просто… неожиданно все как-то, – пробормотал Игорь.
– Так нравлюсь? Нравлюсь? – наступала на него Кристина. – Отвечай!!
– Нравишься, – решился наконец Игорь.
Губы у него подрагивали, крылья носа тоже дрожали.
Кристина подошла к нему совсем близко и сняла с него очки. Игорь зажмурился, потом открыл абсолютно беспомощные глаза, опушенные густыми длинными ресницами. Девушка невольно улыбнулась.
– За твоими бинокулярами совершенно не видно, какие у тебя глаза, – сказала она.
– Глаза как глаза, – буркнул Игорь.
– Не скажи… Красивые у тебя глаза…
Она бросила очки на пыльный подоконник, приподнялась на цыпочки, положила руки Игорю на плечи и поцеловала его в губы. Игорь окончательно впал в столбняк. Привалясь белой майкой к грязной стене, он стоял, не двигаясь, держа руки по швам.
– Да обними же меня, – сказала Кристина и, поскольку Краевский так и не сдвинулся с места, сама положила его руки себе на спину.
И только тогда Игорь наконец сообразил, что от него требуется. Он понял, что, если будет стоять истуканом, Кристина обидится и уйдет. Он обнял ее и поцеловал со всей наконец прорвавшейся страстью. Он целовал ее лицо: глаза, щеки, губы, – хрипло приговаривая, что давно любит ее, что не смел даже и мечтать о таком счастье. Кристина не отвечала ничего, но обнимала его не менее страстно, мстя Герману Расторгуеву за то, что он ею пренебрег. Ее руки скользнули под короткую маечку Игоря. Он вздрогнул, ответно нащупал спину девушки под расстегнутой курткой и понял, что не посмеет приподнять ее джемпер.
Они целовались долго. В подъезде хлопали двери, лязгали замки, натужно скрежетал лифт, раздавались то лай собаки, то людские голоса: плакал ребенок, бранились мужчина и женщина, а какой-то пьяный старик даже пропел: «Артиллеристы! Сталин дал приказ!» О ноги Кристины и Игоря терлась тощая, замурзанная кошка, очевидно, уже отужинавшая из своего контейнера из-под масла.
Когда на площадке с Игоревой квартирой хлопнула дверь, Кристина отскочила от Краевского и бросилась вниз. Вверх по лестнице к Игорю поднимался сосед в женских тапках с розовой опушкой, в мятой грязноватой футболке, растянутых трениках и с мусорным ведром в руках. Он посмотрел вслед убегающей девушке, прищелкнул языком, подмигнул юноше и сказал: