окну, а затем — обратно. Мелькнуло окно, но ничего похожего на отражение города, не говоря уже о пролетающем вертолете.
Это была ценная деталь, и она взволновала Босха.
— Фокус в том, Гарри, что для того, чтобы показаться в окне, этот вертолет должен был лететь довольно низко.
— То есть либо он только что взлетел, либо приземлялся.
— Я думаю, что он набирал высоту. На отражении он как будто слегка задирает нос. Не то чтобы это можно было заметить с первого взгляда, просто я это измерила. Учитывая, что здесь справа налево отражается то, что в действительности происходило слева направо, он должен был взлетать из какого-то места на противоположной стороне улицы.
Босх кивнул.
— Ну а когда я ищу звуковую дорожку… — она переключилась на другой экран, где посредством аудиографии демонстрировались отдельные, изолированные друг от друга треки, взятые с видеозаписи, — и убираю насколько можно сопутствующие звуки, то получаю вот это.
Она прокрутила трек с почти плоской звуковой диаграммой, и Босх расслышал отдаленный волнообразный транспортный шум.
— Это вертолет, — пояснила она. — Его как такового не слышно, но он вносит диссонанс в окружающий шум. Эта особенность присуща военным летательным аппаратам, используемым в спецоперациях.
Босх кивнул и подошел ближе. Теперь он знал, что в Цзюлуне его дочь удерживают рядом с одним из немногочисленных зданий, где на крыше есть вертолетные площадки.
— Это тебе поможет? — спросила Старки.
— Можешь не сомневаться.
— Хорошо. Еще у меня есть вот это.
Она включила саундтрек, издающий тихий шипящий звук, напомнивший Босху шум прибывающей воды. Он сделался громче, затем вдруг рассеялся.
— Что это? Вода?
Старки покачала головой.
— Источник звука искажен максимальным усилением. Мне пришлось поработать над этим. Это воздух, выходящий под давлением. Я бы сказала, речь идет о звуковом фоне, характерном для станции подземки, или же о срабатывании воздушного клапана, стравливающего воздух наружу, когда на станцию прибывает поезд. Современные подземки производят мало шума. Но когда поезд проходит по туннелю, осуществляется интенсивный воздухообмен.
— Интересно.
— Искомая комната вот здесь, наверху. На двенадцатом или тринадцатом этаже, судя по отражению в окне. С большей точностью локализовать местонахождение источника звука вряд ли удастся. Он может быть прямо под зданием или в квартале от него. Трудно сказать.
— Все равно уже легче.
— И последнее — вот это.
Она проиграла первую часть видео. Ее отличало то, что камера была направлена на дочь Босха, просто демонстрируя ее. Старки усилила звук и отфильтровала паразитарные звуковые дорожки. Босх уловил приглушенную мелодичную ниточку диалога.
— Что это? — спросил он.
— Я думаю, это происходит за пределами комнаты. Мне не удалось расчистить саундтрек получше. Звук демпфируется стеной здания, и, по-моему, язык не похож на китайский. Но значимость находки не в этом.
— А в чем?
— Послушай еще раз до конца.
Она повторно проиграла отрывок. Босх смотрел в испуганные глаза своей дочери, одновременно вслушиваясь в звуковое сопровождение. Выделялся мужской голос, слишком приглушенный, чтобы можно было разобрать слова, а затем резко обрывался, будто на полуслове.
— Кто-то его перебил?
— Или закрылась дверь лифта, отсекая разговор.
Босх понимающе кивнул. Лифт больше подходил в качестве объяснения, потому что в голосе в момент прерывания его звучания не чувствовалось никакого эмоционального стресса.
Старки указала на экран.
— Поэтому, когда локализуешь здание, ищи комнату вблизи от лифта.
Босх на прощание снова взглянул в полные ужаса глаза дочери.
— Спасибо тебе, Барбара.
Он подошел к ней сзади и на какой-то момент с чувством сжал ее плечи.
— Не за что, Гарри.
— Мне пора.
— Ты сказал, что едешь в аэропорт. Летишь в Гонконг?
— Туда.
— Удачи тебе, Гарри. Отправляйся и вызволяй свою дочь.
— Я так и сделаю.
Босх торопливо сбежал к своей машине и кратчайшим путем вернулся на автостраду. Час пик закончился, и поток машин поредел. Гарри быстро преодолел значительное расстояние до перевала Кауэнга-пасс, а затем — до дома. В мыслях своих уже был в Гонконге. Лос-Анджелес и все, связанное с ним, вскоре останется позади. Босх был полон решимости найти свою дочь и вернуть домой. В противном случае ему суждено погибнуть в этой борьбе.
Всю жизнь Гарри Босх верил, что у него есть своя миссия и, чтобы ее выполнить, ему надо стать пуленепробиваемым. Он старался выстроить себя и свою жизнь так, чтобы обрести неуязвимость, чтобы никто и ничто не могло его сломить. Все это изменилось в тот день, когда он познакомился со своей дочерью, о существовании которой долго ничего не знал. В тот момент он понял, что отныне и навсегда вступает в такие отношения с миром, какие ведомы только отцу. Он одновременно и выиграл, и проиграл. Он сделался уязвимым. Босх понял тогда, что теперь он пропал, потому что те, кому он противостоит, однажды до нее доберутся. И пусть целый океан пролегал между ними — он все равно всегда чувствовал: настанет день, когда силы тьмы завладеют ею и используют как средство, чтобы его сломить.
И вот этот день наступил.
Часть IIСУТКИ ДЛИНОЙ 59 ЧАСОВ
23
Во время полета над Тихим океаном Босху не удалось нормально поспать. Находясь на протяжении четырнадцати часов в довольно стесненном положении, он лишь несколько раз сумел вздремнуть на пятнадцать — двадцать минут. Но не дискомфорт был тому причиной; каждый раз сон его нарушался мыслями о дочери и собственной вине за то, что она оказалась в столь бедственной ситуации.
Весь день Гарри пребывал в неустанной деятельности, и это помогало ему подавлять естественные проявления страха, чувство вины и беспощадные угрызения совести. Ему удавалось не думать обо всем этом, пока он занимался поиском и беготней, казавшимися более важными на тот момент, чем упражнения в психоанализе, но на борту авиалайнера у него уже не было ни необходимости, ни возможности что-то искать, куда-то бежать и за кем-то гнаться. Босх понимал, что ему надо отдохнуть, хоть немного поспать, чтобы быть готовым к предстоящему дню в Гонконге. Но здесь, в самолете, в прямом смысле слова загнанный в угол, он уже не мог отгонять и откладывать на потом осознание причин своего страха и чувства вины. Его охватил тошнотворный ужас. Большую часть времени он провел, сидя в полумраке с крепко сжатыми кулаками, тупо уставившись невидящим взглядом в пустоту за бортом. «Боинг» с ревом несся сквозь черноту ночи, туда, где в неведомом месте находилась Мэделин, и мысли об этом гнали сон прочь.
Встречные ветры над Тихим океаном были слабее, чем ожидалось, и самолет обогнал расписание, приземлившись на острове Лантау в пять часов утра. Босх бесцеремонно растолкал пассажиров, забиравших свою ручную кладь с багажных полок, и принялся протискиваться к выходу. При нем был только маленький рюкзак с тем, что, как он полагал, может понадобиться при поисках и вызволении дочери.
Когда дверь авиалайнера отодвинулась, он торопливо сбежал по трапу и во главе пестрой и шумной толпы пассажиров направился к пункту таможенно-иммиграционного контроля. Неприятно засосало под ложечкой, когда он оказался на пороге первого этапа досмотра — термосканирования, предназначенного для выявления людей с повышенной температурой. Босха прошиб пот. Уж не проявляло ли себя таким образом разгорающееся в нем жгучее чувство вины? Не остановят ли его прежде, чем он даже приступит к самой важной за всю свою жизнь миссии?
На экране компьютера пассажиры превращались в голубоватых призраков. Проходя мимо экрана, Босх с трепетом взглянул на монитор, но, слава Богу, экран не отсвечивал предательски пламенеющими красными бликами, — стало быть, горячки у него не было. По крайней мере пока.
На пункте таможенного досмотра инспектор быстро пролистал его паспорт с отметками о многочисленных въездах и выездах, имевших место в последние шесть лет, после чего проверил что-то на своем компьютере.
— У вас бизнес в Гонконге, мистер Босх? — спросил таможенник.
Он как-то непривычно исказил единственный слог фамилии детектива, произнеся ее как «Ботч».
— Нет, — ответил Гарри. — Здесь живет моя дочь, и я часто приезжаю ее навестить.
Инспектор смотрел на висящий на плече Босха рюкзачок.
— Где ваш багаж?
— У меня только вот это. Я приехал ненадолго.
Инспектор кивнул и снова уставился в свой компьютер. Босх знал, что будет дальше. Всякий раз, как он прибывал в Гонконг, инспектор иммиграционной службы, обнаружив в базе данных принадлежность Босха к правоохранительным органам, направлял его на личный досмотр.
— Вы привезли с собой оружие? — последовал вопрос.
— Нет, — устало ответил Босх. — Я знаю, что это запрещено.
Инспектор вбил что-то в свой компьютер, а затем, как и ожидалось, направил Босха в другую очередь, на досмотр ручной клади. Это приведет к потере еще пятнадцати минут, но Гарри сохранял самообладание. Он ведь выиграл полчаса за счет раннего прибытия.
Второй инспектор тщательно просмотрел вещи в рюкзаке и с любопытством покосился на бинокль и другие предметы, включая конверт, набитый наличными. Но ничто из этого провозить в страну не запрещалось. Закончив, инспектор попросил Босха пройти через металлоискатель, после чего наконец разрешил следовать дальше. Гарри, двигаясь к багажному терминалу, заметил валютообменник, причем открытый, несмотря на ранний час. Он подошел к нему, достал из рюкзака конверт с деньгами и попросил служащую за пуленепробиваемым стеклом обменять пять тысяч долларов США на гонконгские доллары. Это были деньги, отложенные на случай землетрясения, — наличность, хранившаяся в спальне, в небольшом сейфе для пистолета. В 1994 году, во время землетрясения в Лос-Анджелесе, сильно повредившего его дом, он имел возможность убедиться в том, что наличность — это все. Без нее ни шагу. Сейчас деньги, припрятанные на случай одного кризиса, должны помочь ему справиться с другим. Курс обмена был чуть меньше восьми к одному, и его пять тысяч американских долларов превратились в тридцать восемь тысяч гонконгских.