Майор Семенов галантно придержал дверь перед Лизаветой, впустил ее и Гайского, затем шагнул в сторону и исчез в толпе.
Первыми они не стали. Прямо у входных дверей Лизавета увидела Кирилла Айдарова, корреспондента агентства «Интерпост». Однако других журналистов она не обнаружила, хотя тесная булочная была забита битком. Люди в форме, без формы, с фотоаппаратами, с порошками и с начальственными замашками. Там были даже люди с собаками.
– Снимай, – шепнула Лизавета Славику, а сама стала озираться в поисках знакомых.
Знакомых в полном смысле этого слова она не обнаружила. Мелькнул эксперт с худым и усталым, цвета темного дерева, лицом. Лизавета снимала его около года назад, когда из-за отсутствия финансирования служба государственной криминалистической экспертизы чуть было не перестала существовать.
Люди несколько месяцев сидели без зарплаты, за неуплату отключили воду и электричество. Тогда экспертный начальник вполне вразумительно объяснил, что без его службы пропадет вся система правозащиты: любое более или менее сложное преступление будет оставаться нераскрытым – некому будет проверять пистолеты, анализировать отпечатки пальцев, проводить сравнительный анализ ДНК…
Лизавета называла подобные сюжеты «Плачем Ирода над Мариамной». Таких «плачей» «Телевизионные Петербургские новости» снимали по три-четыре в неделю. То в больнице прекратят все операции по диализу, то институту нейрохирургии отключат телефоны, то помещение детского садика передадут банку. Схема репортажа-плача стандартная: немного о важном и исчезающем учреждении, немного о катастрофической ситуации с деньгами – как правило, бюджетными – и в заключение интервью с представителем администрации о том, что, собственно, произойдет, если ситуация не изменится. Многие корреспонденты даже не пытались измыслить вопросы для каждого отдельного случая, просто лепили в лоб: «А если ситуация не изменится?»
Лизавета любила снимать с изюминкой. Ее коллега и товарищ Савва Савельев называл это «репортажики с кучеряшками». Лизавета старалась записывать интервью не только с начальниками – у руководства может быть свой интерес. К тому же именно специалисты, влюбленные в свое дело и готовые работать при любых условиях, особенно выразительно говорят в кадре.
У Лизаветы даже где-то валялась визитная карточка темнолицего эксперта, но его фамилия ускользала из памяти. Кажется, он был химиком… Лизавета смело шагнула наперерез эксперту, предварительно махнув рукой Славику и передвинув рычажок на радиомикрофоне в положение «работа».
– Добрый день, вы не ответите на один вопрос для телевизионных «Петербургских нов…» – Она не успела договорить: эксперт прошел мимо, даже не повернув головы.
– Они тут все жутко озабоченные, – подал голос неведомо как возникший прямо перед Лизаветой Кирилл Айдаров. – Я битый час пытаюсь из них хоть слово вытянуть. Ноль эмоций. А меня из московского офиса теребят – там нужна дополнительная информация.
– Остальных вообще сюда не пустили, – молвила Лизавета.
– А ты как пробралась?
– Думаю, так же, как и ты. Нам тоже звонили… Ты хоть что-нибудь выведал?
– Ничего. Когда я приехал, здесь уже было столпотворение, меня сразу в оборот взяли. Хорошо я, перед тем как в «Тутти» мчаться, информашку заслал. Отсюда даже позвонить не разрешили. Зато полчаса выспрашивали про детали телефонного разговора. А там и было-то две фразы.
– Что же ты полчаса им растолковывал?
– Какой голос, нет ли акцента… Да сама узнаешь, в чем их интерес, вон к тебе идут. – Кирилл движением головы показал на высокого человека с рябыми щеками, который, уверенно расталкивая набившихся в булочную людей, двигался в их сторону.
– Боюсь, мне нечего ему рассказать, – хмыкнула Лизавета и сделала приветливое лицо.
– Это вы Елизавета Алексеевна Зорина? – угрюмо спросил рябой.
Лизавета обычно терялась, когда ей задавали такие вопросы. По правилам строгого европейского этикета в ответ следовало протягивать визитку. Хотя этот товарищ наверняка предпочел бы паспорт с пропиской и отметкой о воинской обязанности. Уж больно угрюм, и глаза пустые. С таким лицом палачом работать, а не вопросы людям задавать.
Отвечать Лизавете не пришлось. Журналист Айдаров весело подмигнул рябому и уверенно заявил:
– Я с ней знаком и могу подтвердить, что эта девушка действительно Елизавета Алексеевна Зорина. Присягать надо?
– Нет необходимости, – буркнул рябой. – Пойдемте.
Конечно, Лизавета могла бы устроить небольшой цирк зверей дедушки Дурова и, ссылаясь на действующее законодательство и свое старомодное воспитание, попросить грубияна представиться. Окружающие, в частности Айдаров, получили бы удовольствие, слушая, как она, растягивая слова, рассказывает о том, что бабушка не велела ей ходить неизвестно куда с незнакомцами.
Но дело – прежде всего. А для дела этому бирюку следует, как минимум, понравиться. (Мухи летят на мед, а не на уксус.) Лизавета покорно кивнула и пошла за рябым. Славик потянулся следом.
– Вы подождите здесь, – распорядился рябой.
– Лизавета, будут пытать – не сдавайся. Родина тебя не забудет, – крикнул вдогонку Кирилл Айдаров.
Комнатка, в которую ее привели, раньше была конторой или бухгалтерией. Два стола впритирку, четыре стула, компьютер и сейф. Теперь комнатку превратили в оперативный штаб по расследованию попытки массового отравления.
За одним из столов сидел улыбчивый толстяк в джинсовой куртке, надетой на костюмную рубашку с галстуком. Лизавета непроизвольно глянула под стол – так и есть, темные брюки. Вероятно, толстяк – большой начальник, привык ходить на работу в костюме. А тут срочно дернули на чрезвычайное происшествие, и он переоделся лишь отчасти.
Напротив него очень прямо сидела высокая сероглазая блондинка лет сорока пяти.
– Серафима Валентиновна, мы с вами еще продолжим. Может, получится что вспомнить, поэтому далеко не уходите, – пророкотал толстяк приятным баритоном. Женщина встала и вышла. Лизавета заметила, что двигается она напряженно, будто у нее вместо суставов деревянные шарниры, как у Буратино. Эта походка совершенно не вязалась с ее обликом и одеждой. На женщине было дорогущее платье из магазина «Барон». Деловое и романтичное одновременно. Стоило оно почти тысячу баксов. Лизавета знала точную цену, потому что всего три дня назад приценивалась к такому же. Женщина, которая не боится носить широкую юбку с рюшами в стиле «фольк», просто обязана быть раскованной. А эта…
– Присаживайтесь, Елизавета Алексеевна. Меня зовут Бойко Иван Степанович, я занимаюсь расследованием этого происшествия.
Лизавета удовлетворенно кивнула и села на стул, освобожденный Серафимой Валентиновной. За столом сбоку устроился рябой.
– Вы тоже занимаетесь этим делом? – Лизавета подняла на рябого наивные глаза.
– Да, меня зовут полковник Тарасов.
– Так прямо все и зовут? – не удержалась Лизавета.
– Я тоже полковник, работаю в РУБОПе, – вмешался Иван Степанович. – А полковник Тарасов, Сергей Сергеевич, – из ФСБ, из антитеррористического центра.
Лизавета решила откликнуться на эту откровенность.
– Что касается меня, то я…
– А вы журналист, – перебил ее Иван Степанович. – Знаем, знаем, смотрим, смотрим.
Он улыбался, но выражение лица и интонации полковника Бойко как-то не настраивали на веселый лад.
– Итак, Елизавета Алексеевна, что вы знаете о происшествии в булочной? – Иван Степанович улыбнулся еще шире. Второй полковник тем временем нахмурился.
– Почти ничего, – честно ответила Лизавета.
– То есть как?
– Так. Если быть честной, то уж до конца.
– Вы совсем-совсем ничего не знаете?
– Меньше, чем вы.
– Ну, что-нибудь вы можете рассказать?
– Что-нибудь рассказать может любой.
– То есть вы солгали, чтобы проникнуть сюда? – вмешался в разговор полковник Тарасов. – Воспользовались нами в личных целях!
– Я, знаете, сюда не за пирожками пришла! – возмутилась Лизавета. Ее давно раздражали люди, уверенные, что только они занимаются общественно полезным и важным делом, а все остальные пашут на личном огороде, причем норовят отобрать трактор у общественников. – Люди имеют право на информацию!
– Тогда вы должны стоять там, где все прочие журналисты! – полковник-антитеррорист чуть не кричал. Рябое лицо сделалось злым и страшным. Он теперь еще больше походил на палача. – Заявляете, что вы свидетель, и прорываетесь через кордон!
– Ничего подобного я не заявляла, – холодно посмотрела на него Лизавета.
– Но вы же сказали майору, что у вас есть информация о звонке в редакцию, – вновь заговорил рубоповец.
– Да, сказала…
– Тогда почему вы отказываетесь об этом говорить?
– Потому что вы меня спрашиваете не об этом, а о происшествии в булочной. – Лизавета снова сделала большие глаза. Она намеренно начала играть дурочку, рассчитывая, что, если полковников немножко подразнить, они размякнут и расскажут ей хоть что-нибудь. Однако такой неадекватной реакции Лизавета никак не ожидала. Вместо того чтобы задавать конкретные вопросы, они кричат и топают ногами. А еще настоящие полковники! Растерялись и не знают, что делать. Теперь понятно, почему они так долго мурыжили Айдарова. Лизавете даже стало их немного жаль. Но пути назад не было.
– Так вы будете отвечать или отказываетесь?! – опять крикнул рябой.
– Только если вы будете спрашивать. И по возможности тихим голосом.
– Хорошо, что же это за звонок? – Иван Степанович уже не улыбался, но говорил по-прежнему спокойным голосом.
– Он зафиксирован у нас в журнале информационного центра. Позвонили около десяти. – Лизавета запамятовала точное время, которое называла ей Верейская. – Кто-то сообщил, что весь хлеб в мини-пекарне «Тутти-Фрутти» отравлен, пригласил на съемку и повесил трубку.
– Когда именно был звонок?
– После десяти. Можно проверить по журналу, но там время пишут приблизительно. Плюс минус десять минут.
– Какой голос был у звонившего? Акцента не было? – наконец-то пошли конкретные вопросы.