Размашистым жестом, слегка дрожа, я, повторив движение матери, отодвинула в сторону последние ветви, что отделяли меня от людей. Тогда сфинкс отступил на несколько шагов.
Его пение смолкло. Сомнений больше не было.
И тогда я увидела вторую в моей жизни лужу. Огромную, пылающую красным, непрозрачную и вязкую.
Я едва успела заметить, как задрожала её поверхность…
Едва успела расслышать тяжёлые шаги моей великанши…
Едва успела прочесть ужас в её единственном глазе…
Я попыталась успокоить её. И прошептала:
– Не бойся, мама…
И шагнула вперёд, навстречу надежде.
Фред БернардГлава 4Гава
Гонсало дель Кастильо, год 1557 от Рождества Христова.
– Что ж, если вы так жаждете подробностей, как говорите, будут вам подробности. Я расскажу всё о встрече с Гавой…
Да, я дезертировал. Да, я бросил доспехи, аркебузу и меч. Я больше не хотел сражаться, убивать, разрушать, да, я сбежал, это правда. Несколько недель, месяцев, может, лет – я потерял всякое ощущение времени – меня несло по бесконечной реке. Я плыл, вжавшись животом в деревянную доску, которая добралась до меня благодаря пушечным ядрам. Солнце безжалостно обжигало кожу, и, как у всех здесь присутствующих, у меня обгорели губы. Когда я застонал от боли, они закровоточили. Острые зубы пираний один за одним поглощали пальцы моих ног. Я плыл, корячась в коричневых и жёлтых водах, я непрестанно грёб, грёб, грёб, так что мои руки постепенно превращались в лапы гигантской выдры. В конце концов, я и сам стал питаться как это великолепное водное животное. Но я наконец-то был свободен! На 1123-й день, если я верно подсчитал, в чём сильно сомневаюсь, мне в живот забрался электрический угорь – оставлю вам угадать подробности сего события… Угорь причинял мне огромные страдания, лишая сна и днём, и ночью, или почти и днём, и ночью… Мне было всё равно, ведь я был свободен, и угорь заставлял меня грести быстрее. Окунувшись в мир рыб, я ждал, что моя спина покроется чешуёй, словно бёдра русалки, но нет, лишь кожа моя увяла, съёжилась, зачахла и сморщилась, как кожа морского слона. Вы видели морского слона? Нет, вы же не путешествовали так много, как я… Хотите ещё подробностей? Думаете, я сумасшедший? Напротив, нужно быть в здравом уме, чтобы убежать от генералов, бросить своих солдат и отказаться подчиняться приказам нашего вице-короля Перу Андреса Уртадо де Мендосы. Он всё ещё управляет вашим стальным адом или его сменил кто-то похуже? Одержимые золотом, одержимые землями, одержимые вещами, одержимые мужчинами и женщинами, одержимые душами, одержимые желанием обладать, обладать, обладать… Дьявол вас побери, вы и есть одержимые! Безумцы, которыми управляет демон обладания! Был ли я одержим Гавой? Девушкой, что вытащила меня из воды, приняла, позаботилась, утешила? Которая вернула мне вкус жизни, чувство юмора, которого у вас от природы не водится, и достоинство, которым вы тоже не обладаете? Гава не владеет никем и почти ничем. Её народ, в отличие от вашего, свободен, и я ненавижу вас всех. Вот я и сказал это. Мне продолжать?
Судья поднялся:
– Нет нужды… Этого более чем достаточно. Вас ждёт смерть, Гонсало дель Кастильо. Смерть в качестве наказания за то, что покинули свой пост и Господа нашего. За то, что спутались с дикарями из этого проклятого и поганого леса. Смерть за то, что, как вы сами сказали, позволили себе одержимость этой женщиной, что заключена здесь в клетку, за то, что она животное, в которое превратились и вы – наполовину в выдру, наполовину в морского слона…
– Вы тоже животное, господин судья! Сеньор инквизитор! Вы все животные, равно как и я! Вы предпочитаете делать вид, что это не так, но все мы – животные! Вы, самые чудесные, изобретательные, творческие, предприимчивые и, без сомнения, также самые опасные, жестокие и разрушительные и научили меня, каким надо быть в вашей армии одержимых!
– Довольно! – прервал меня судья. – Вас ждёт смерть, приговор окончательный!
И тут… Удар!
Раздался негромкий, но тяжёлый шлепок, как если бы огромный перезрелый цитрус упал с дерева. Фрукт, впрочем, не отскочил от земли и не разбился.
Именно в этот момент Гонсало дель Кастильо вывалился из гамака.
Дрожа и потея, он начал осознавать реальность вокруг, слыша громкий и чистый смех. Хохот лился как вода в фонтане, заставляя Гонсало проснуться окончательно. В тысячный раз он оказывался в суде, в тысячный раз кошмар представлялся явью, процесс напоминал беседу с глухими, в тысячный раз Гонсало приговаривали к смерти и его голова катилась по пыли… и БАХ! Он грузно выпадал из гамака, вызывая взрывы смеха Гавы, что проводила дни и ночи в его компании на протяжении уже долгих месяцев.
– Я больше не могу выносить этот кошмар! – жаловался он Гаве, в то время как она разжигала почти погасший за ночь огонь. – Почему он всегда снится мне перед рассветом? Почему? И вообще, почему ты смеёшься?
– Меня смешит то, что ты говоришь во сне.
– Ты умеешь читать чужие грёзы?
– Нет, ты разговариваешь, когда спишь. Поначалу я совсем ничего не понимала, но ты понемногу осваиваешь мой язык, говоришь на нём, и мне занятно, как изо сна в сон меняются детали происходящего.
Гава взяла огниво изящными пальцами, округлила губы и подула, разжигая сухую листву под валежником.
– Вполне естественно, что ты всё ещё видишь этот сон, мой друг, мой брат, мой большой усатый тапир (иногда девушке нравилось так называть Гонсало). Часть тебя чувствует вину за то, что ты живёшь здесь, полуголый, среди «яномами тёпё», человеческих существ. Ты вспоминаешь тех, кого оставил, но знай, что они уже позабыли тебя. Не переживай. Успокойся. Дыши глубже. Они не найдут нас, потому что не ищут тебя. И разве они уже не успели сотню раз отрубить тебе голову?
– Да, я терял голову, а ты спасала меня. Я столько узнал, моя дорогая Гага, – так Гонсало ласково называл девушку. – Я не заслуживаю жизни, которую ты предлагаешь мне.
Гава нахмурилась и пожала плечами:
– Ты несёшь чушь. Собирайся!
Когда огонь разгорелся, Гава встала, чтобы накормить своего попугая фруктами, и широко улыбнулась. Вокруг оживлённо болтали и шутили яномами. Одни уже отправились на охоту или на рыбалку, другие несли плетёные корзины, чтобы собирать ягоды и коренья, которые съедят в конце дня. Три или четыре часа спустя их каждодневные труды были окончены, и яномами могли отдыхать, гулять, учиться и общаться. Их мир не имел ничего общего с тем, в котором рос и воспитывался испанский конкистадор.
Гава и её народ подарили Гонсало новую жизнь, населённую «ксапири», духами каждой вещи, животного, растения, дерева, камня, горы. Гонсало чувствовал их вокруг себя, но увидеть не мог. Гава, напротив, обладала этим редким даром и описывала духов как крошечных сверкающих летающих человечков, напоминающих ночных светлячков. Они напоминали недолепленных людей – у них были омертвелые конечности и не хватало пальцев на руках. Возможно, это объясняло повторявшийся сон о том, как большой усатый тапир претерпевает метаморфозы, постепенно спускаясь вниз по реке, которую яномами называли Оринуку, а мы теперь зовём Ориноко.
Гонсало понемногу заучивал слова языка Гавы. Пока их было немного, но он уже знал, что «рассказывать истории» звучит как «уаха уайоайу». Демон ночи, который насылал на бывшего конкистадора дурные сны, звался «Титири». «Нийайу» означало «пускать друг в друга стрелы» или «воевать». В сущности, яномами ничем не отличались от других людей. Они тоже сражались и погибали, глядя врагу в лицо. Гава в детстве потеряла и мать, и отца, и её взял к себе шаман. После его смерти она и сама стала шаманкой.
Ксапири потешались над смертью. Бессмертные, эти духи посмеивались над людьми, каждому из которых на роду было написано однажды умереть и превратиться в ксапири. Поэтому яномами не боялись смерти – превратиться в ксапири значило обрести вторую, вечную жизнь без каких-либо ограничений.
«Поре тше пей вей!» – говорили ксапири людям.
«Вы – чужаки и чудища, потому что смертны», – подшучивали они над людьми, наблюдая за ними с весельем и доброжелательностью.
«Да уж, – вздыхал Гонсало, – вселенная яномами полностью отличается от вселенной конкистадоров и от народов Европы в целом».
Гонсало завораживали животные, существование которых открыла ему Гава: лишь очень зоркий глаз мог разглядеть их сквозь густую растительность и через бурлящую реку. Ещё в детстве Гонсало вместе с братом следили за рыбами, лягушками и стрекозами, населявшими пруд возле родительского дома. Вместе с отцом он охотился на кроликов и зайцев, голубей и куропаток, оленей и косуль, а однажды даже на волка. Но больше всего он любил птиц.
Вместе с Гавой Гонсало открыл для себя тапира, пекари, муравьеда, броненосца, макао, тукана, колибри, орла-гарпию и древолаза – маленькую лягушку, чья кожа покрыта ядом, сегодня известным как батрахотоксин. Охотники яномами называли её «смертью, убивающей снизу». Он также познакомился с кайманом, черепахой мата-мата, розовым дельфином, анакондой, обезьяной-ревуном, мармозеткой и капуцином. А ещё там жил ягуар, которого Гава – никому неизвестно как – сумела приручить после смерти шамана. Эта великолепная большая кошка заботилась о ней на протяжении долгих лет. Каждое из этих животных попросту завораживало ребёнка, который по-прежнему обретался где-то в глубине души бывшего испанского солдата.
Увы, увы, и ещё раз – увы! Гава знала многое, но в одном всё же ошиблась: испанцы по-прежнему хотели найти Гонсало, дезертировавшего конкистадора. Солдаты упорствовали: они получали приказы и хладнокровно их выполняли. И вот, нежданно-негаданно, они пришли. Неужели Титири, демон ночи, оказался прав? Воплотится ли кошмар в жизнь?
По правде говоря, солдаты уже давно прекратили поиски Гонсало, но конкистадоры заблудились и заметили вдалеке дымок, поднимавшийся над деревней Гавы и её людей.
То утро было приятным и ничем не отличалось от остальных. Гонсало, как и планировал, сопровождал Гаву на охоту. Она заранее смазала ядом кончики дротиков, потерев их о кожу крошечной разноцветной лягушки-древолаза. Её ягуар начал загонять тапира, и тот бросился бежать, пока не оказался на линии огня между двух охотников. Внимательно прислушиваясь к его бешеной скачке, от которой трещали ветки кустов, Гава и Гонсало набрали в лёгкие воздух и направили его в трубку с дротиками. Гонсало выстрелил первым и промахнулся. Гава, напротив, почти никогда не промахивалась, да и «смерть, убивающая снизу» почти мгновенно исполняла свою работу.