Финдлейсон был далек, очень далек от страха перед змеями или вообще от каких-либо обычных человеческих чувств. Смахнув воду с глаз, он стал видеть очень ясно и шагал, как ему казалось, гигантскими, через весь мир, шагами. Где-то в ночи времен он построил мост -- мост, перекрывший безграничные пространства сияющих морей, но потоп снес его, оставив под небесами один этот островок для Финдлейсона и его спутника, единственных из всего человечества людей, которым удалось уцелеть.
Непрестанные молнии, извилистые и голубые, освещали все, что можно было видеть на этом клочке земли, затерянном среди разлива: кусты терновника, рощицу качающихся, скрипящих бамбуков, серый искривленный ствол пипала, под которым стоял индуистский храм с обтрепанным алым флагом, развевающимся на куполе. Подвижник, которому храм когда-то служил местом летнего отдохновения, давным-давно покинул его, и непогода разбила его вымазанного красной краской идола. Глаза и тело у обоих спутников отяжелели, и, наткнувшись на усыпанный пеплом кирпичный очаг, они опустились на землю, под защиту ветвей; а река и ливень дружно бушевали по-прежнему.
Но вот стебли индиго хрустнули, послышался запах скота, и к дереву подошел огромный мокрый брахманский бык. Вспышки молний осветили трезубец Шивы на его боку, дерзко выпяченные голову и горб, сияющие глаза, похожие на глаза оленя, лоб, увенчанный мокрым венком из бархатцев, и шелковистый подгрудок, почти касающийся земли. За ним слышался топот тяжелых ног и громкое дыхание других животных, уходящих от разлива в чащу.
-- Оказывается, мы не одни -- сюда пришли и другие существа, -- сказал Финдлейсон, который сидел, прислонив голову к древесному стволу, полузакрыв глаза и чувствуя себя очень удобно.
-- Верно, -- глухо отозвался Перу, -- и не маленькие существа.
-- Кто они такие? Я неясно вижу.
-- Боги. Кому же еще быть? Гляди!
-- А, верно! Боги, конечно... боги.
Финдлейсон улыбнулся, и голова его упала на грудь. Перу был совершенно прав. После потопа кто мог остаться в живых на земле, кроме богов, которые ее создали, богов, которым его поселок молился еженощно, богов, которые были на устах у всех людей и на всех людских путях? Оцепенение, сковавшее Финдлейсона, мешало ему поднять голову или пошевелить пальцем, а Перу рассеянно улыбался молниям.
Бык остановился вблизи храма, опустив голову к влажной земле. В ветвях зеленый попугай клювом чистил мокрые перья и криком вторил грому, в то время как трепещущие тени зверей собирались вокруг дерева. Вслед за быком пришел самец черной антилопы -- подобное животное Финдлейсон за всю свою давно прошедшую жизнь на земле видывал разве только во сне, -- самец с царственной головой, эбеновой спиной, серебристым брюхом и блестящими прямыми рогами. Рядом с ним, опустив голову до земли, неустанно хлеща хвостом по увядшей траве, прошла толстобрюхая тигрица с зелеными глазами, горевшими под густыми бровями, и со впалыми щеками.
Бык прилег у храма, и тут из мрака выскочила чудовищная серая обезьяна и села, как садятся люди, на место поверженного идола, а дождевые капли, словно драгоценные камни, посыпались с ее волосатой шеи и плеч.
Другие тени возникали и скрывались за пределами круга, и среди них появился пьяный человек, размахивающий жезлом и винной бутылкой. Тогда откуда-то с земли послышался хриплый рев.
-- Паводок уже убывает, -- проревел кто-то. -- Вода спадает час за часом, а их мост все еще стоит!
"Мой мост, -- подумал Финдлейсон. -- Как это было давно! Какое дело богам до моего моста?"
Глаза его искали во мраке то место, откуда донесся рев. Крокодилица. тупоносая гангская Магар, гроза бродов, подползла к зверям, яростно колотя хвостом направо и налево.
-- Его построили слишком прочным для меня. За всю эту ночь мне удалось оторвать только несколько досок. Стены стоят! Башни стоят! Мой поток сковали, и река моя уже несвободна. Небожители, снимите это ярмо! Верните мне вольную воду от берега до берега! Я говорю, я, Матерь Ганга. Правосудие богов! Окажите мне правосудие богов.
-- Что я говорил? -- прошептал Перу. -- Поистине, это панчаят богов. Теперь мы знаем, что весь мир погиб, кроме вас и меня, сахиб.
Попугай снова закричал и захлопал крыльями, а тигрица, прижав уши к голове, злобно зарычала.
Где-то в тени закачались блестящие бивни и огромный хобот, и негромкое ворчанье нарушило тишину, наступившую после рыка тигрицы.
-- Мы здесь, -- прозвучал низкий голос. -- Мы великие. Единственный и множество. Шива, отец мой, здесь с Индрой. Кали уже говорила. Хануман тоже слушает.
-- Каши остался нынче без своего котвала! -- крикнул человек с винной бутылкой, швырнув жезл на землю, и на островке зазвучал собачий лай. -Окажите Каши правосудие богов.
-- Вы молчали, когда они оскверняли мои воды, -- заревела большая крокодилица. -- Вы и не шевельнулись, когда реку мою загнали в стены. Ниоткуда мне не было помощи, кроме как от собственных моих сил, а они не выдержали -- силы Матери Ганги не выдержали перед их сторожевыми башнями. Что я могла поделать? Я сделала все, что могла. А теперь, небожители, всему конец!
-- Я несла смерть; я влекла пятнистый недуг от хижины к хижине в их рабочем поселке, и все-таки они не переставали строить. -- Кривоногая облезлая ослица с раскроенной мордой и истертой шкурой, хромая, выступила вперед. -- Я дышала на них смертью из моих ноздрей, но они не переставали строить.
Перу хотелось двинуться, но тело его отяжелело от опиума.
-- Так! -- произнес он, сплюнув.-- Вот и сама Шитала -- Мать Оспа. Нет ли у сахиба носового платка прикрыть лицо?
-- Пропали мои старания! Целый месяц кормили меня трупами, и я выкидывала их на свои песчаные отмели, но строители продолжали работать. Демоны они и сыны демонов! А вы покинули Матерь Гангу одну на посмешище их огненной повозке! Да свершится суд богов над строителями моста!
Бык передвинул жвачку во рту и не спеша отозвался:
-- Если бы суд богов поражал всех, кто насмехается над священными предметами, в стране было бы много потухших жертвенников, мать.
-- Но это больше чем насмешка, -- сказала тигрица, выбросив вперед цепкую лапу. -- Ты знаешь, Шива, и все вы, небожители, знаете, как они осквернили Гангу. Они непременно должны предстать перед Разрушителем. Пусть их судит Индра.
-- Как давно началось это зло? -- откликнулся самец антилопы, не двигаясь.
-- Три года назад по счету людей,-- ответила Магар, припадая к земле.
-- Разве Матерь Ганга должна умереть в этом году, что она так спешит сейчас же получить отмщение? Еще вчера глубокое море было там, где она течет теперь, и море снова покроет ее завтра, ибо так ведут боги счет тому, что люди называют временем. Кто скажет, что их мост простоит до завтра? -промолвил самец антилопы.
Наступила долгая тишина, а буря утихла, и полная луна встала над мокрыми деревьями.
-- Так судите же теперь, -- угрюмо промолвила река. -- Я рассказала о своем позоре. Паводок все убывает. Больше я ничего не могу сделать.
-- Что касается меня, -- послышался из храма голос большой обезьяны, -мне нравится смотреть на этих людей: ведь, помнится, я тоже построил не маленький мост в пору юности мира.
-- Говорят также, -- прорычала тигрица, -- что эти люди произошли из остатков твоих войск, Хануман, и потому ты им помогал...
-- Они трудятся, как трудились мои войска на Ланке, и верят, что труды их не пропадут. Индра слишком высоко вознесен, но ты, Шива, тыто знаешь, как густо они унизали страну своими огненными повозками.
-- Да, я знаю, -- проговорил бык. -- Их боги научили их этому.
По кругу прокатился взрыв хохота.
-- Их боги! Что могут знать их боги? Они родились вчера, а создавшие их умерли и едва успели остыть, -- сказала крокодилица. -- Завтра их боги умрут.
-- Хо! -- произнес Перу. -- Матерь Ганга говорит умные речи. То же самое я говорил падри-сахибу, который проповедовал на "Момбассе", но он потребовал от барамалама заковать меня в кандалы за такую великую дерзость.
-- Наверное, они все это делают для того, чтобы порадовать своих богов, -- сказал бык.
-- Не совсем, -- возразил слон, выступив вперед. -- Они делают это на пользу моим махаджанам -- моим жирным ростовщикам, которые поклоняются мне в день Нового года, рисуя мое изображение на первой странице счетных книг. А я выглядываю из-за их плеч и вижу при свете ламп, что имена, вписанные в эти книги, принадлежат людям, живущим в далеких местах, ибо все города связаны друг с другом огненными повозками, деньги быстро приходят и уходят, а счетные книги толстеют не хуже меня самого. И я, Ганеша Удачи, я благословляю своих поклонников.
-- Они изменили лицо страны, моей страны. Они совершали убийства и строили города на моих берегах, -- сказала Магар.
-- Все это только пустое перекатыванье комочка грязи. Пусть грязь копается в грязи, если это нравится грязи, -- отозвался слон.
-- А потом что? -- сказала тигрица. -- Потом они увидят, что Матерь Ганга не в силах отомстить за оскорбление, и сначала они отойдут от нее, а позже и от всех нас, одного за другим. В конце концов, Ганеша, мы останемся при пустых жертвенниках.
Пьяный человек, шатаясь, встал на ноги и громогласно икнул в лицо собравшимся богам.
-- Кали лжет. Сестра моя лжет! Вот этот мой жезл -- это котвал Каши, и он ведет счет моим паломникам. Когда наступает пора поклоняться Бхайрону -а эта пора никогда не кончается, -- огненные повозки трогаются одна за другой, и каждая везет тысячу паломников. Они уже не ходят пешком, они катятся на колесах, и слава моя все возрастает.
-- Ганга, я видел, как берег твой у Праяга был черен от паломников, -сказала обезьяна, наклоняясь вперед, -- а не будь огненных повозок, они приходили бы медленно и их было бы меньше. Запомни это.
-- Ко мне они приходят всегда, -- заплетающимся языком продолжал Бхайрон. -- Ночью и днем все простые люди молятся мне на полях и дорогах. Кто в наши дни подобен Бхайрону? К чему говорить о том, что веры меняются7 Разве мой жезл -- котвал Каши -- бездействует? Он ведет счет и говорит, что никогда не было столько жертвенников, сколько их воздвигнуто теперь, и огненная повозка хорошо им служит. Я Бхайрон, Бхайрон простого народа и ныне -- главнейший из всех небожителей. И еще мой жезл говорит...