– Горжусь нашими органами, – усмехнулся Кольцов. – Мы за считаные часы узнаем, что происходит в другой стране с интересующими нас людьми. Осталось научиться выяснять, что происходит у нас под носом.
– Мы работаем над этим вопросом, товарищ майор, – с важным видом сообщил Вадим Москвин. – У Мышковец была терминальная стадия рака желудка.
Новость была настолько значимой, что наступило продолжительное молчание.
– Умолчим, сколько инстанций пришлось обойти и на кого надавить, – продолжал Москвин, – но зато имеем факт. Болезнь развивалась второй год, Мышковец держала свой недуг в секрете. Даже от дочери. Наблюдал ее знакомый врач, поэтому информация не просочилась. От химиотерапии Галина Сергеевна отказалась, но перепробовала массу других средств, включая колдуна. Тот ее лечил, но не вылечил…
– А кто-то еще верит в это мракобесие? – проворчал Вишневский.
– Ты удивишься, – хмыкнул Швец, – верят многие. Иные даже считают, что им помогло.
– Врачи дали Мышковец два месяца, – добавил Москвин. – Потом метастазы – и все. Болезнь, увы, неизлечимая. А свой лимит ремиссий она уже выбрала.
– Минуточку, – нахмурился Кольцов, – Галина Сергеевна не производила впечатления смертельно больного человека.
– У всех по-разному, – пожал плечами Москвин, – еще немного – и все бы проявилось. До этого не дошло, и люди запомнят Галину Сергеевну здоровым человеком.
– У кого-то остались сомнения? – Майор обвел присутствующих испытующим взглядом. – Мышковец – не первая, кого нам подставляют. Принимаем по умолчанию: Штейнберг и его хозяева также владеют полной информацией. Назначается встреча – не знаю, каким образом, да это и не важно. Штейнберг избавляется от слежки и берет такси. Способ спорный, но, с другой стороны, его видит только водитель, а так бы увидели многие. То, что будут следить за Мышковец, он не учел. Такое случается даже с опытными людьми. Они остаются в машине, происходит диалог. Не знаю какой, но предлагаю версию: «Вам осталось немного, Галина Сергеевна, примите сочувствия. Не спрашивайте, кто мы и откуда знаем. Вы человек неглупый, сами догадаетесь. Зачем вам умирать в мучениях? Сделайте это в расцвете сил, прямо сейчас. Признайтесь в работе на американскую разведку и отразите этот факт в предсмертной записке. И уходите из жизни любым удобным для вас способом. Вашу дочь и внучку оставят в покое, даже подкинут деньжат. И у сына в Израиле будет меньше проблем. Подумайте хорошенько, Галина Сергеевна. Все равно вы умрете. Можете отказаться. Но тогда за будущее ваших близких никто не поручится. И несчастья с ними будут происходить на ваших глазах. Один лишь шаг, Галина Сергеевна, и всем станет хорошо. Это несложно. Вы все равно под подозрением, за вами следят. Не забудьте про признание в записке – без подробностей, комитетчики поймут. И вот эту пачку с сигаретами возьмите, только не курите. Спрячьте в доме, но не очень далеко. И не надо ее разбирать, чтобы посмотреть, что там внутри. И не тяните резину. Лучше это сделать в предстоящие выходные». Примерно так, друзья мои. В милицию или к нам Мышковец, конечно, не пошла: от рака мы не лечим. Уверен, Штейнберг был убедителен. Держу пари, что мысли о суициде посещали фигурантку и раньше, но несерьезно…
Присутствующие молчали. Морщил нос скептично настроенный Некрасов.
– Специально для Фомы Неверующего, – добавил Михаил. – Станет ли женщина с таким диагнозом работать на чужую разведку? Деньги-то когда тратить? Если идейная, то может, но Галину Сергеевну советская власть не обижала, родственников не раскулачивали и не репрессировали. Нормальная честная гражданка. Но в данном вопросе допустила ошибку. Не знаю, как сына, а дочь с внучкой мы бы защитили. В общем, морально подготовилась, написала записку, как просили, – и вниз…
– Блин, как так можно? – пробормотал впечатленный Славин. – Незнакомый мужик запугал и…
– Все равно умирать, – пожал плечами Швец.
– Но не сразу же…
– Время пролетит незаметно.
– Что у нас со Штейнбергом? – Михаил повернулся к Некрасову.
– Сидит в квартире. Отдыхает в выходной, как все люди. За домом следит лейтенант Макаров. Начнется движение – доложит.
– Московское руководство дает «добро» на задержание Штейнберга, – сообщил Михаил оглушительную новость, – с нюансами, оговорками, но – согласно. Теперь же, после новостей о Мышковец, само начнет нас торопить.
– Ну наконец-то, – выдохнул Вишневский, – признали то, что и так понятно. Эту тварь надо брать и колоть. Мы знаем, что он убил Романчука, поспособствовал гибели Мышковец, наверняка замешан в смерти Запольского и Золотарева. Живет в чужой стране и творит, что хочет, а над нами просто издевается. А еще он знает наверняка, кто такой Звонарь…
– У Штейнберга дипломатическая неприкосновенность, – напомнил Михаил. – Такую публику можно брать только с твердыми основаниями. У нас таковых нет. Все рассуждения – вилами по воде. Будет как всегда: ушат помоев на нашу страну, обвинения в произволе, в нарушении прав человека. Жизнь наших товарищей за рубежом может осложниться. Поэтому поступаем хитро. Брать фигуранта при свидетелях нежелательно. Будем пасти, ждать подходящего момента. Пусть Штейнберг просто пропадет. Милиция объявит его в розыск, сделает вид, что ищет. Штейнберга изолируем, выжмем информацию. В арсенале достаточно средств, облегчающих понимание. Потом его найдут в стельку пьяного, с провалами в памяти. Пусть обвиняют, а мы докажем, что его не трогали. Дорожка извилистая, скользкая, но надо по ней пройти…
Присутствующие оживились: вот это дело. Все понимали: не от хорошей жизни, другого способа вскрыть агентурную сеть уже не оставалось.
– Пройдем по дорожке, товарищ майор, – заверил возбужденный Москвин. – Четко пройдем между Содомом и Гоморрой, ничего не зацепим.
Офицеры замолчали, вопросительно уставились на товарища. Что-то булькнуло в животе Вишневского.
– Может, между Сциллой и Харибдой? – неуверенно предположил Некрасов.
– Да какая разница, – отмахнулся Москвин, – все равно пройдем.
Засмеялись как подорванные. Москвин надулся.
– Ход твоих мыслей понятен, – сказал Кольцов, – грамотно рассуждаешь. А товарищи в свободную минуту объяснят разницу. Она небольшая, но есть. Совещание окончено, товарищи, готовимся к завтрашнему дню…
Глава одиннадцатая
Пошла вторая неделя командировки, а воз оставался и ныне там. Выдержка подчас изменяла, хотелось сорваться, наорать, дать кому-нибудь в глаз. Гражданин не самого непьющего вида оттолкнул майора, ступившего на пешеходный переход, засеменил на другую сторону бульвара. В руках позвякивали сетки с пустыми пивными бутылками. Михаил подавил желание догнать и двинуть, как следует, пошел, как положено, по «зебре». Но светофор уже замигал, напряглись машины, ждущие зеленого сигнала. Он вскинул руку, чтобы не вздумали рвануть, перепрыгнул через бордюр (или все же поребрик?). Гражданин с бутылками свернул на аллею.
Штейнберг в сером плаще, со спортивной сумкой на плече неплохо сливался с местностью. Воскресным утром прохожих было немного. Штейнберг остановился, испил воды из автомата, дежурно проверился, нет ли слежки. Вадик Москвин пристроился за киоском в тридцати метрах от объекта, подмигнул Кольцову. Тот нахмурился. Приказа выполнять работу в легкой развлекательной форме не было.
Впереди на аллее с отсутствующим видом курил Алексей Швец. Он работал на упреждение, в любой момент мог перекрыть объекту дорогу. Брать шпиона на виду у всего города не спешили – мера крайняя.
Немец остановился на полупустой автобусной остановке. Это было некстати: шапки-невидимки сегодня не выдали. Но, к счастью, шпион передумал, двинулся дальше.
Михаил пересек дорогу, переглянулся с идущим параллельным курсом Вишневским. Работали всей группой, что было не очень здорово, но, учитывая способности объекта бесследно исчезать, – нормально.
Справа от бордюра оторвалась неприметная серая «Волга» с «гражданскими» номерами и капитаном Некрасовым за рулем. Автомобиль был оснащен «сиреной», но пока ее не выставляли. «Волга» проехала пятьдесят метров и снова прижалась к тротуару.
Не оборачиваясь, Штейнберг дошагал до Центрального дома книги, сделал остановку, закурил. Потом свернул за ЦДК. Суетиться не стали, там пропасть было некуда. Но все же двинулись энергичнее. Слева осталась центральная площадь Ленина со знаменитым Оперным театром, гигантской скульптурой вождя и тремя вооруженными сподвижниками (в народе их прозвали «серые люди»).
Штейнберг перемещался к выезду на Вокзальную магистраль. Прохожих было немного, проезжали отдельные машины. Объект встал у светофора, чтобы пересечь магистраль. Горел красный, транспорта не было. Большинство советских граждан в таких случаях запросто переходят дорогу. Молодая парочка так и сделала – спокойно ступила на проезжую часть и пошла. Штейнберг посмотрел им вслед и укоризненно покачал головой. Стало смешно. Убивать советских граждан, значит, можно, а переходить дорогу на красный свет – нет? Плохо, что не всех фашистов передавили в сорок пятом…
Штейнберг дождался зеленого, двинулся дальше. Что-то было не так. Он не мог не знать, что за ним следят, по крайней мере, это было бы логично для его оппонентов. Замыслил каверзу? Попытается оторваться от «хвоста»? Мелькнула мысль, что не стоит искушать судьбу, надо быстрее брать.
Приотстал Швец, уставился на газетную тумбу. Объект проследовал мимо, даже ухом не повел. Снова светофор, перекресток с улицей Советской. На другой стороне – неказистый громоздкий проектный институт «Гипрогаз». Здание типовой постройки отчаянно диссонировало с окружающими его историческими строениями. Институт представлял в плане букву «Г», стоял на двух улицах одновременно.
Пришлось приотстать: местность была открытая. Дальше по курсу – Управление железной дороги, ЦУМ… «В гости к Голубевой собрался? – мелькнула интересная мысль. – Нет, вряд ли, Голубева с семейством укатила на дачу – разведка доложила точно. Даже сына взяли, у которого скоро выпускной вечер, масса других дел, и «эта ваша дача» давно поперек горла! К вокзалу подбирается? – Вторая мысль была куда интереснее. – Почуял угрозу, понял, что теперь не отстанут, а в сумке на плече – необходимые в поездке вещи?»