«Гусев» поглядел на него с усмешкой:
— Да уж сделайте, сделайте. Эти снайперы сеют панику среди населения. Недалеко до социального взрыва. Люди видят, что мы элементарный вопрос решить не можем — обеспечить мало-мальскую безопасность.
«Гусев» раскурил очередную сигарету, выдохнул огромное облако дыма и отдал приказ:
— Даю вам, полковник, две недели на организацию борьбы со снайперами и на кардинальное решение этого вопроса. — Он помолчал и сурово добавил: — Предлагаю решить этот вопрос надлежащим образом, если дороги вам ваши полковничьи погоны. Садитесь.
Борман надрывно крикнул:
— Есть! — плюхнулся на стул и стал торопливо и тщательно вытирать платком потное и красное свое лицо.
7
Для майора Николая Гайдамакова наступили кошмарные времена.
Все прежние заслуги были забыты. Каждый день с утра до вечера вопросы: «Что сделано? Почему до сих пор стреляет чужой снайпер? Доложи, Гайдамаков, чем ты занимаешься целыми днями?»
И так далее, и так далее.
Начальник особого отдела Шрамко ежедневно в восемь утра вызывал Гайдамакова к себе, подробно расспрашивал о проделанной работе, вечно находил придирки: и то ему не так, и это надо было сделать по-другому.
Через день по вечерам — совещания у начальника штаба дивизии Самохвалова. Тот вообще сильно нервничал: на него крепко давили сверху — из штаба армии. Говорили, что вопрос стоит на контроле у самого командарма. Мол, он сильно озабочен своей репутацией: горожане боятся выходить на улицы и очень не довольны военными, которые не могут навести порядок. Отсюда — жалобы в Москву, грозные звонки из Минобороны...
— Ты, Гайдамаков, видно, думаешь, что синекуру[1] здесь нашел? Зря так думаешь. Не успели наградить — ты и расслабился.
Николай пытался что-то объяснить, как-то защититься.
— Если бы он из одного окна стрелял, я бы давно уже с ним разобрался. А тут весь город у него в распоряжении. Он позиции меняет, сволочь, каждый день — разные. Ну как я его один найду, когда домов тысячи?
Раздосадованный упреками, Гайдамаков на этот раз стал горячиться:
— Где эта хваленая кэгэбэшная и эмвэдэшная агентура? Где сотни этих нахлебников? Почему они не рыщут по чердакам, не помогают нам в поиске? Где, в конце концов, опора правоохранителей на массы? Только на бумаге?
Самохвалов возмущенно вытаращил на Николая и без того выпуклые свои глаза и начал протяжно, с менторскими интонациями, почти по-стариковски выговаривать:
— Ты, товарищ майор, кто у нас? Паникер? Провокатор? Или доблестный советский офицер? Так, как ты, рассуждают только демагоги, уходящие от ответственности. Ишь куда хватил: опора на массы!.. У каждого своя работа, свой участок. Нам бы с тобой за себя ответить.
Он помолчал, хмуро о чем-то размышляя.
— То, о чем ты говоришь, Николай, это твои трудности. Мне результат нужен. Ты думаешь, мои и твои горькие слезы кого-нибудь интересуют в штабе армии? Там об меня ноги вытирают по твоей, Гайдамаков, милости.
Аргументы Самохвалова были для Николая обидны — он ведь и в самом деле не сидел без работы, с утра до вечера — на ногах, в поиске.
— Мне одному город не охватить. Прошу, товарищ подполковник, вашей поддержки.
В другой раз Самохвалов после этих слов послал бы Гайдамакова далеко и надолго. Но тут его, наверно, сильно напрягли упреки из штаба армии. Он и сам понял: помогать майору надо, иначе все неудачи спишут потом на него, на Самохвалова.
— Ты это о чем?
— Мне с людьми бы помочь, товарищ подполковник. Понимаете, снайпер стрелял уже с четырнадцати чердаков. То есть надо подробнейшим образом опросить жителей четырнадцати домов. Может, хоть какая-то зацепка появится. Жильцы ходят туда-сюда, бабушки сидят у подъезда... Возможно, кто-то и заметил что-то подозрительное. Мне всюду не успеть.
Самохвалов подумал, приподнял и опустил лежащую на столе офицерскую фуражку и спросил голосом человека, у которого грабители забирают последнее:
— Ну и сколько народу ты просишь?
Гайдамакову терять было нечего, и он, глядя прямо в глаза начальнику штаба, твердо заявил:
— Человек семь грамотных офицеров.
Хитро-грустная усмешка сползла с хмурого лица Самохвалова и спряталась в толстых его губах, поросших двухдневной щетиной.
— Это где ж я тебе столько толковых людей найду в нашей пехотной дивизии? Ты да я, да мы с тобой, — вот и все грамотные.
— Как где? В особом отделе, например. Там люди подготовленные. Они умеют дознание проводить.
Начальника особого отдела дивизии подполковника Шрамко, сидевшего напротив Гайдамакова, аж передернуло. Он вытаращил глаза, некоторое время сидел с распахнутым от возмущения ртом, потом взорвался:
— У меня в отделе восемь человек осталось. Все в отпусках и командировках. Нет у меня людей!
Самохвалов закурил папиросу, глубоко и сладко втянул дым в свою могучую грудь. Он уже принял решение, и это решение было не в пользу Шрамко.
— Ты, Николай, сколько домов обработал за это время?
— Только два, и то не полностью.
— Вот видите, только два, а их четырнадцать. А времени у нас осталось полторы недели до того радостного момента, когда нам оторвут неразумные наши головы и затолкают их в одно место... Догадываетесь, господа хорошие, в каких местах окажутся наши головы?
Он уставился на Шрамко.
— Ты не сердись, Виктор Федорович, а в самом деле пойми: толковые сыскари только у тебя имеются. Я кого пошлю — взводного Васю Пупкина, так он всех людей перепугает, все расшлепает, а задачу не выполнит. В бой его можно, а на такое дело — нельзя, — и, обращаясь к Гайдамакову, попросил:
— Николай, сформулируй задачу для меня и для Шрамко.
Гайдамаков разъяснил то, что необходимо было сделать.
— Действующий в городе снайпер — прекрасный стрелок. За все время он не допустил ни одного промаха, хотя огонь им велся в условиях темноты, тумана с разных расстояний, до четырехсот метров. Прекрасно маскируется. За весь период никто из прохожих не заметил, откуда велся огонь, никто не слышал звука выстрелов — значит, он использует глушитель. В сумерках никто не увидел вспышек — значит, он применяет какой-то хитрый пламягаситель. И до сих пор его никто в глаза не видел!
— Сколько народу он убил? — спросил Шрамко.
— Уже тридцать два человека.
Самохвалов присвистнул:
— Вот же гадина! Полроты грохнул! — Сокрушенно покачал головой: — Надо бы, в самом деле, его найти, сделать дырку в башке. Он ведь не невидимка, в конце концов!
— Ясно, что не невидимка, — задумчиво произнес Гайдамаков. — Такой же человек, ходит среди людей.
— Ну и какую задачу ты мне ставишь, если все так сложно? — развел руками Шрамко.
— Задача простая: опросить максимальное количество жильцов всех четырнадцать домов. Особенно пожилых людей: они обычно самые внимательные и дотошные. Может быть, кто-нибудь вспомнит: не заходил ли кто-либо посторонний в подъезды их домов? Если да, то как он выглядит? Путь вспомнят и опишут приметы, хотя бы что-нибудь, за что можно зацепиться. По каждому дому по результатам опроса надо будет составить подробные справки и представить их мне.
Все помолчали, а Самохвалов оторопело спросил:
— Извини, Николай, лезу в детали, но что ты делать будешь с этими бумажками? По ним огонь откроешь?
— Если хотя бы по двум адресам появится чужой человек с одинаковыми приметами — это и есть снайпер. Людей надо будет еще раз опросить, выявить больше деталей: как выглядит, сколько примерно лет, какой рост, цвет волос, во что одет и так далее. Затем составляем портрет и ставим задачи «наружке» городских КГБ, МВД, войскам, дружинникам... В любом случае снайпер, передвигаясь по городу, несет с собой оружие, скорее всего, собранное, но в руках у него должен быть удлиненный предмет, может быть, рюкзак или сумка. Это уже детали поиска. Их надо рассматривать подробно, когда это будет необходимо.
Самохвалов и Шрамко некоторое время смотрели друг на друга. Потом начштаба сказал одобрительно:
— Не зря ты, Николай, хлеб свой тяжелый кушаешь. — И обратился к Шрамко: — Ну, Виктор Федорович, задача нам с тобой поставлена. Приступай. Два дня тебе на все про все.
Когда вышли из кабинета, Шрамко почти с нескрываемой злостью прошептал:
— Ох и подставил ты меня, Гайдамаков. Теперь дни и ночи вкалывать придется, а у меня куча дел была запланирована.
Николай Гайдамаков развел руками и улыбнулся широкой виноватой улыбкой.
8
Ее звали Линда, Линда Шварцберг. Гайдамаков оставил офицерское общежитие и переехал к ней.
Годы после развода с женой он жил в сугубо мужских коллективах. Заскучал по женщине, которая всегда была бы рядом. Ведь жена, если даже она все время чем-то недовольна, вечно ворчит и вставляет шпильки, вносит гармонию в суровую мужскую жизнь. От женщины веет уютом, чистотой и домашними пирогами. Наконец-то все это к Николаю Гайдамакову опять вернулось.
Со службы он спешил к ней. Какая это все-таки радость — спешить туда, где тебя ждут! Еще в курсантские годы он определил для себя трехсоставную формулу бытия, к которой всегда стремился: надо приходить туда, где тебя ждут, надо заниматься делом, без которого не можешь существовать, и надо жить там, где живет твое сердце.
В данной ситуации не все, конечно, совпадало с этой формулой, но от добра добра не ищут.
С Линдой ему было тепло. В однокомнатной квартирке на краю Тирасполя, которую снимала Линда, им было хорошо вдвоем.
По долгу службы Николаю много времени приходилось уделять поиску снайпера, орудовавшего прямо в городе, и он каждый день получал нагоняи. Тем не менее на работе он старался не задерживаться и каждый вечер проводил рядом с Линдой.
Линда родом из портового города Клайпеды, что в далекой маленькой прибалтийской стране под названием Литва. Нельзя сказать, что она была очень уж красива. У нее — серые глаза, светлые волосы и не совсем правильные, слегка заостренные черты лица. Приплюснутые, плотно посаженные губы, тонкий, слегка удлиненный нос, скуластое лицо. Обычно женщины с такими лицами имеют затаенно злой характер.