Девятью Девять
Посвящение
Это убийство в запертой комнате посвящается Джону Диксону Карру, нашему признанному вдохновителю и королю легкого слога
ОТ АВТОРА
Все персонажи в этой книге полностью вымышлены. Монашеского ордена сестер Марфы из Вифании не существует. Во время написания “Девятью Девять” в Лос-Анджелесе не было секты под названием Храм Света, хоть бог весть что там могло появиться, прежде чем книга вышла из печати. Описание мокрой погоды в Лос-Анджелесе в пятницу 29 марта 1940 года выдумано — дождь на той неделе пошел лишь в субботу.
Глава I
Спустя немало времени после того, как Девятью Девять пали навсегда, Мэтт Дункан просматривал старые подшивки лос-анджелесских газет, делая выписки для статьи, посвященной судорожным и невнятным попыткам подвергнуть цензуре бурлески. Тема сулила много приятных возможностей, статью можно было проиллюстрировать фотографиями следователей из полиции нравов, демонстрирующих свои достижения. Мэтт улыбался за работой и порой даже переставал злиться на библиотечные правила, воспрещавшие курение.
Но, листая пухлый выпуск “Пасхального утра” за 1940 год, он начал постепенно забывать о бурлеске. Одна за другой мелочи сходили со страниц и складывались в отчетливую картинку. Мэтт предположил, что читал эту газету в тот самый день, когда она вышла. Ну разумеется, хотя забористые статейки и не отложились в его памяти. Тогда они не имели для Мэтта никакого значения, и он бессмысленно скользил взглядом по именам Харриган, Маршалл и Агасфер. Но теперь-то он понимал: это было грядущее преступление в миниатюре, зафиксированное на бумаге пророчество.
Первую статью, несомненно, написал какой-то молодой журналист, который надеялся однажды стать постоянным корреспондентом.
Пускай в 1939 году День благодарения пришелся на неделю раньше, зато теперь мы отыгрались. В 1940 году Пасха наступит на неделю позже.
Но пусть это не помешает вам должным образом проголосовать на президентских выборах. Ломка устоев в кои-то веки исходит не из Вашингтона. Если верить Агасферу, духовному лидеру детей Света, устоям вообще ничего не грозит. Наоборот, именно так и должно быть. Агасфер-то уж точно знает. Он там был.
Потому что Агасфер, как известно, — Вечный жид. По крайней мере, так он говорит. Когда вы сидите в Храме Света и смотрите, как неоновые огни озаряют знаменитое желтое одеяние, у вас как-то не возникает желания спорить о всяких мелочах.
“В Евангелиях допущена ошибка, — возвестил вчера миру Агасфер. — Единственное правдивое Евангелие написано Иосифом Аримафейским, и я отыскал его три года назад в одном тибетском монастыре. Там вы прочтете, что Христос был распят в пятницу после праздника Песах[1]. Я сам помню, что так оно и было. Поэтому мы, дети Света, будем первыми здесь, в Лос-Анджелесе, праздновать подлинную Пасху. В конце концов к нам присоединится весь христианский мир”. Ваш покорный слуга был так поражен свидетельством очевидца, что даже не спросил у человека в желтом одеянии, не позабыл ли тот известить пасхального кролика.
“Дети Света, — размышлял, читая, Мэтт. — Тогда это звучало так забавно. Беспроигрышный сюжет для любого молокососа, который строчит статейки быстрее, чем думает”. Возможно, тот же самый репортер писал и другие статьи — в те дни, когда весь Лос-Анджелес спорил об Агасфере, когда одни узрели Свет, а другие поговаривали о суде Линча и никто уже не смеялся.
Следующая заметка, возможно, имела свою смешную сторону, но репортер предпочел этого не заметить.
“Молчание полезно для души”. Такое объяснение дал вчера вечером Р. Джозеф Харриган, известный лос-анджелесский юрист, своему сорокадневному воздержанию от политической деятельности. “При нынешнем состоянии нации, — сказал Харриган на пасхальном банкете Общества рыцарей Колумбии, — всякий, начиная говорить, рискует впасть в смертный грех гнева По этой причине я воздерживался от публичных речей во время Великого поста. Но у каждого гражданина есть долг не только перед своей душой, но и перед своей страной, и я рад, что время молчания прошло. Да поможет мне Бог воздерживаться от гнева, но в то же время я молю Его о том, чтобы никогда не утратить праведного негодования”. Как обычно, у Харригана весьма плотный график. На этой неделе он выступит перед Лигой избирательниц, Молодыми республиканцами, Ассоциацией фермеров и Обществом Святого имени”.
Следующим номером коллекции была маленькая заметка, спрятавшаяся в уголке:
Завтра, в первый день пасхальной недели, архиепскоп Джон Дж. Кэнтвелл освятит новую часовню сестер Марфы из Вифании. Эта часовня — дар Элен Харриган. Она посвящена памяти Руфуса Харригана, одного из пионеров Лос-Анджелеса.
Третий образчик находился в разделе “Книжное обозрение”:
“Стригу овец моих”, Артур Вулф Харриган. Исправленное издание. Венчур-Хаус. Новое издание книги, посвященной религиозным мошенничествам. Чтение, от которого невозможно оторваться, особенно в Лос-Анджелесе.
Мэтт подумал: идеальный кабинетный мыслитель мог сложить воедино эти четыре фрагмента в то самое пасхальное воскресенье. Имя Вулфа Харригана неизбежно отослало бы его к щедрой Элен и красноречивому Р. Джозефу, а тема книги указала бы на Агасфера. Но даже Майкрофт Холмс, сидя в спокойных недрах клуба “Диоген”, не сумел бы связать первые четыре заметки с пятой:
Изуродованный труп, обнаруженный в прошлую среду на путях вблизи Юнион-депо, опознан сегодня. Выяснилось, что это Дж. Дж. Мэдисон, 51 год, бывший таксидермист, проживавший по адресу Пальмеро-драйв, 2234. Личность погибшего была установлена усилиями детектива лейтенанта Теренса Маршалла, который заметил серийный номер на сломанных очках, найденных рядом с трупом.
Следствие, приостановленное в ожидании опознания, будет продолжено завтра.
Ловко, отметил Мэтт. Но теперь, разумеется, он ничего другого от Маршалла и не ожидал. Он задумался, чем именно закончилось расследование и что сказал бы бывший таксидермист, если бы узнал, что его, пусть косвенным образом, вовлекли в так называемое “дело об астральном теле”.
Следующей заметке гипотетический Майкрофт наверняка нашел бы применение:
Герман Зюсмауль, больше известный как Свами Махопадхайя Вирасенанда, может вновь приступить к своим занятиям — вчера судья Уоррен Хилл распустил присяжных, которые не смогли вынести единогласный вердикт по делу о приобретении денег незаконными путями.
Зюсмауль получил прозвище Ясновидец от местного репортера, когда был призван к суду за то, что читал будущее одиноких женщин в лужицах разноцветных чернил. Поговаривали, что цвет варьируется в зависимости от уплаченной суммы.
В кулуарах суда утверждали, что за обвинительный приговор высказались 11 из 12 присяжных.
Последняя заметка, разумеется, не имела прямой связи с человеком в желтом одеянии, не считая того, что с нее началось участие самого Мэтта в этом деле Она начиналась просто:
Вчера администрация УОР[2] объявила, что в результате вынужденного урезания расходов, а также ряда трудностей при сохранении необходимого местного спонсорства двадцать два участника Программы помощи писателям будут сокращены в конце текущего месяца.
Именно эту заметку Мэтт внимательно прочел в то пасхальное воскресенье.
В понедельник (когда освящали мемориальную часовню имени Харригана, подаренную сестрам ордена Марфы из Вифании) он узнал, что информация попала в печать преждевременно. Розовые листки[3] еще не раздавали — и даже не собирались до конца недели объявлять, кто именно их получит. Идея, видимо, заключалась в том, что человек, знающий о грядущем увольнении, будет работать спустя рукава. Такого рода штуки обычно придумывает какой-нибудь ясноглазый маньяк повышения продуктивности, совершенно не подумав, какое впечатление это произведет на всех сотрудников, понятия не имеющих, кто падет жертвой.
И падет ли. Что ж, в прошлом, когда он работал в частном секторе, выбор частенько падал на него. Если тебя приняли на работу последним, то, скорее всего, первым уволят. Находишь другую работу, фирма сокращается, и новичок снова оказывается первым кандидатом на вылет. Заколдованный круг — днем ищешь работу, а ночью пишешь бульварные романы, иногда продаешь их, а чаще нет. Мэтт еще был молод, но в нем уже развилось обидчивое смирение. Теперь он только улыбался, вспоминая те дни, когда ему хватало денег, чтобы пригласить девушку на свидание, а она щебетала: “Так ты писатель! Какая прелесть!”
Мэтт старался не думать о нависшей опасности. Он доблестно корпел над историей так называемой миссионерской церкви Владычицы Небесной, как будто ему предстояло и дальше жить на средства УОР. Но иногда сквозь рабочий настрой прокрадывалось безнадежное сожаление, что он не верит в то, о чем читает, иначе мог бы, по крайней мере, облегчить душу, помолившись о спасении от розового листка.
Но молитва вряд ли помогла бы. Как частенько говорила впоследствии сестра Урсула, молитвы удостаиваются ответа лишь в том случае, если так будет лучше для просящего. А если бы Мэтт не оказался одним из двадцати двух, то, мягко выражаясь, упустил бы интересный опыт.