Поздним вечером генерал-лейтенант Луговой отдыхал в отдельном номере гостиницы. Он сидел, утонув в мягком кресле. Чувствовал себя уставшим, но ложиться не хотел. Перед глазами стояли два майора: Карабанов и Федоров. Летчики ему понравились, и было любопытно, как продолжится их служба здесь, на этом трудном месте.
Пришедшая утром на аэродроме мысль не покидала его. Он был старше каждого из летчиков. «На одну войну», — несколько раз про себя повторил он. Оказывается, он ничего не забыл, помнил каждый день войны — от самого первого до последнего — своей особой памятью. Знал точный счет всех вылетов и проведенных воздушных боев… Долго сидел не шевелясь, словно прислушивался к самому себе, боялся растерять удивительное ощущение своей встречи с молодостью.
Летчики напомнили ему то трудное время, когда он был таким же молодым и дерзким и так же, как они, влюбленным в авиацию. Его любовь не прошла — вылилась в дело всей жизни! Луговой достал шариковую ручку, открыл толстую тетрадь. Белый лист приковал к себе его внимание, по он долго не мог преодолеть робость. Потом осторожно, с большим старанием вывел:
«Воспоминания ветерана Великой Отечественной войны…»
Сержанту Николаю Луговому нравилось приветствовать военных старше себя по званию и четко вскидывать руку к пилотке. В такие минуты ему казалось, что все прохожие Львова в мае 1941 года с завистью смотрели на его синий френч. Чтобы подольше покрасоваться в новом костюме летчика, он с вокзала отправился пешком на аэродром. По дороге его не раз обгоняли красные вагоны трамваев, но он спокойно проходил мимо остановок, хотя чемодан изрядно оттянул руку.
Перед проходной сержанта догнал запыхавшийся старшина с белесыми волосами и такими же, словно припорошенными пылью, ресницами. Синий френч хорошо сшит, скрипучие ремни новые. Николаю Луговому показалось, что он увидел самого себя в зеркале: столько же важности и самодовольства.
— Выходит, мы с тобой в один истребительный полк получили направление, — весело сказал старшина, посмотрел на сержанта с превосходством и представился: — Сергей Воробьев. Ты какое кончил училище, сержант? Качинское? Скажи ты, Качинское. А я Оренбургское. Слыхал о таком? Не хуже вашего Качинского. Сам откуда родом?
— С Аксая, а что?
— Земляка ищу, — старшина наморщил лоб. — Я из Шахт.
— Выходит, земляки мы с тобой. — Николай улыбнулся и уже более дружелюбно посмотрел на старшину, сразу прощая ему заносчивость и высокомерие. Ему давно не приходилось встречать своих ребят.
— Нам бы с тобой в одну эскадрилью надо проситься, — сказал словоохотливый старшина. — Звать тебя как?
— Николай Луговой.
— Вот и познакомились, земляк. Ты не против со мной податься в одну эскадрилью?
— Давай.
В проходной рядом с красноармейцем стоял младший лейтенант с красной повязкой на рукаве — дежурный по части.
Луговой протянул пакет и сказал:
— В ваш полк получил назначение.
Старшина замешкался. Он принялся искать по карманам ключ от чемодана, охлопывал себя, чертыхался.
— Вот беда. Я, кажется, ключ потерял. — Он вытащил из кармана брюк перочинный нож, поддел им замки.
— Откуда, старшина, прибыл? — спросил младший лейтенант.
— Из Оренбургского училища, — торопливо ответил Сергей Воробьев и обратился к младшему лейтенанту: — А ты сам какое училище закончил?
— Ейское.
— Выходит, моряк из тебя не получился. — Старшина громко рассмеялся. — Будем считать, не повезло. Вместе летать будем.
— Пошли, Николай, — сказал старшина. — Младший лейтенант, где у вас штаб?
— Топайте прямо по дороге. Увидите двухэтажный дом под красной черепицей.
— Порядок. — Старшина потащил за собой Лугового, все время посмеиваясь и что-то приговаривая. — Честное слово, младший лейтенант моря испугался или плавать не умеет. Я слышал, что за это отчисляют из морских училищ. Сейчас представимся начальнику штаба. Соскучился по полетам? Покрутить бы самолетик в зоне. На чем будем летать, ты не знаешь?
— Обещали «Чайку».
— Мне нравится больше «ишачок». — Сергей Воробьев как-то воровато огляделся по сторонам и тихо сказал: — Полк новые самолеты должен получить. Не истребитель — мечта! Две пушки и четыре крупнокалиберных пулемета. Шасси убирается сжатым воздухом. Не надо вертеть «шарманку» рукой (так у нас называли лебедку на «ишачке»).
— Точно. — Николаю все больше нравился веселый и общительный старшина. С таким товарищем не пропадешь, надо проситься в одну эскадрилью!
Впереди показалось здание штаба. Дежурный по части дорогу объяснил точно. Красная черепица сияла на солнце, широкая лестница убегала к высоким двустворчатым дверям.
— Ой! — вдруг тихо охнул старшина и, схватившись руками за живот, испуганно завертел головой. — Сержант, дорогой, я, кажется, отравился. Где у них может быть санчасть? Ты иди, представляйся, устраивайся, а я пойду искать врачей.
— Я тебя подожду! — Николаю стало жалко нового товарища. Он не хотел уходить и бросать его одного.
— Иди, иди, — подтолкнул его Сергей Воробьев. — Я сейчас… — И побежал в сторону.
Сержанта Николая Лугового принял начальник штаба. Он сидел за столом и вытирал бритую голову носовым платком.
— Какой сегодня жаркий день! Подумать только — май и уже такая жара. Вы из Качинского училища?
— Так точно, — быстро ответил Николай Луговой, стараясь произвести хорошее впечатление своей выправкой.
— Привезли личное дело? — Начальник штаба толстыми пальцами вскрыл пакет и неторопливо принялся переворачивать страницы. — Давно ждем летчиков из вашего училища. Вы, сержант, первая ласточка. А где остальные? К нам десять человек направили.
— Отпуск получили, разъехались по домам.
— Вам тоже полагается отпуск?
— Я отказался. Решил — сразу в полк.
— Родных нет?
— Есть. Отец и мать. Мне хочется скорее летать.
— Молодец, Луговой Николай Дмитриевич. Летчикам надо летать.
Сержант вполуха слушал начальника штаба и все ждал, что откроется дверь и в кабинет шагнет веселый старшина Сергей Воробьев, громко гаркнет: «Сергей Воробьев явился для дальнейшего прохождения службы». Сам Николай не сумел доложить как полагалось, растерялся.
Майор забыл носовой платок на бритой голове. Теперь он казался не начальником штаба истребительного полка, а рыболовом или грибником. Для полного сходства не хватало пижамы и тапочек.
В кабинет быстро вошел высокий широкоплечий подполковник с двумя шпалами в голубых петлицах. Лицо со следами ожогов стянуто красноватыми шрамами. Только глаза, веки и брови, видимо защищенные от огня очками, оставались нетронутыми.
— Товарищ командир, — начальник штаба торопливо выскочил из-за стола, сдернул с головы мокрый платок, — прибыл летчик из Качинского училища сержант Луговой.
— Один?
— Да, пока один.
Луговой хотел было сказать, что вместе с ним приехал из Оренбургского училища еще и старшина Воробьев, но начальник штаба опередил его:
— Летчики получили отпуск, разъехались по домам, а этот от своего отпуска отказался. Хочет скорее летать.
Командир в упор посмотрел на молодого летчика, критически оценивая его невысокий рост.
— Какой у вас налет?
— Двести часов, — с гордостью ответил Луговой.
— Понятно. — Командир полка забарабанил пальцами по крышке стола. — Знаете, на чем будете летать?
— В училище говорили, на новых машинах.
— Не обманули. Скоро их получаем. Придется переучиваться. Пойдете в третью эскадрилью к капитану Богомолову. Предупреждаю — комэск у вас строгий, но летать научит.
— А я разве не умею? — обиделся летчик.
— Чуть-чуть, а надо по-настоящему. — В темных глазах подполковника вспыхнули озорные искорки.
— Разрешите идти?
— Да, да, вы свободны.
— Товарищ сержант, посыльный проводит вас в третью эскадрилью, — сказал начальник штаба и несколько раз похлопал платком по голове, как будто промокал исписанную чернилами страничку.
Луговой с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться, и поскорее вышел из кабинета. Он радовался, что посыльный по дороге в эскадрилью не торопился и у него была возможность рассмотреть военный городок. Ему нравились высокие дома с красными черепичными крышами. Но напрасно он смотрел по сторонам, надеясь увидеть новые истребители.
— На каких самолетах у вас летают? — спросил он у провожатого.
— На «Чайках». Говорят, скоро должны получить «миги». А когда пришлют, неизвестно.
Николай Луговой отметил про себя, что старшина Воробьев знал куда больше. С тем интересно было бы поговорить поподробней.
— Товарищ сержант, пришли, — сказал посыльный. — Третья эскадрилья на втором этаже.
Поднявшись на лестничную площадку, Луговой остановился в нерешительности — перед ним были две двери. Немного подумал и направился в правую.
— Николай, Колька, черт паршивый! — размахивая руками, навстречу бросился высокий летчик. — Колька!
— Виктор! — Николай радостно обнял старшего сержанта Родина.
С ним он учился в ростовском аэроклубе.
— Тебя в какую эскадрилью сосватали?
— В третью.
— А я, брат, во второй, — с гордостью сказал Виктор. — Комэск у нас Мурашкин. Ты бы к нам просился.
— Откуда я знал, что ты здесь?
Товарищи уселись на чемодане прямо на лестнице и делились новостями, перебивая друг друга, часто без причины принимались смеяться, вспоминали разные веселые случаи.
— Командира полка видел? — спросил Виктор.
— Да. Он заходил к начальнику штаба, когда я там был. Поинтересовался моим налетом.
— Сидоренко в Испании воевал добровольцем. Один раз сбили, горел. Храбрый очень. Дерется как бог, — захлебываясь от восторга, говорил Родин. — Подожди, потащит тебя в зону. Заставит принять бой. А с твоим комэском недавно смехота получилась! — Виктор громко засмеялся. — Ты только послушай! Киношники затеяли снимать воздушное сражение над Львовом. Командир полка должен был биться с Мурашкиным. А Богомолов взлетел с киношником. Во время боя кинооператор как-то отстегнулся. Еще чуть-чуть — и он бы вылетел, но Богомолов вовремя оглянулся и воткнул его обратно в кабину…