, какой напряжённой стала спина идущего впереди Дина, он тоже чувствовал себя не в своей тарелке. Ведьма же вообще обхватила себя за плечи, словно очень сильно замёрзла и пыталась таким образом сберечь хоть немного тепла.
Внезапно идущий впереди орк остановился, и мы чуть не впечатались в его широкую спину. Шатх повернулся, и я удивился, каким серьёзным и даже по-своему величественным было его некрасивое грубое лицо с зеленоватой кожей. Сейчас он походил на кого угодно, но не на слугу, обязанностью которого было складывать поленья на кухне. Скорее он напоминал одного из горных божеств, изображение которого нам когда-то показывали в Академии.
– Ваше величество, – начал он негромко.
– Эдуард, – перебил я его, – ты можешь не говорить нам, кто ты, но то, что ты как минимум ровня мне по статусу, я чувствую. Поэтому обращайся ко мне, как к равному, тем более, что ситуация способствует.
– И ко мне, – кивнул Дин, – моя интуиция в голос кричит, что здесь очень опасно, а я привык ей доверять. Так что не до реверансов.
Орк молча усмехнулся, благодарно наклонил голову, и было в этом простом жесте столько внутреннего достоинства, что я понял, что не ошибся в своих предположениях.
– Это, – Шатх протянул нам небольшую пластину из неизвестного мне материала, похожего на металл, – амулет, который защитит вас от зова Изнанки. Она всё равно будет вас тянуть в себе, звать, обещать многое. Амулет поможет сохранить разум светлым. Но… – орк нахмурился, – если человек не готов удержаться здесь, если он слаб сердцем, амулет не поможет. Но другого способа пройти к Башне нет. Узники, когда идут, они сами тянутся к ней…вы потом поймёте, почему…
С этими словами он разломил пластинку на четыре равные части и раздал каждому по одной. Свою он положил в нагрудный карман, и мы сделали так же: наверняка орк лучше нас знает, как с этой штуковиной обращаться.
– Я готова, – первой откликнулась ведьма, и Дин закусил губу, но промолчал, а Линда виновато улыбнулась, – я не знаю, конечно, но, говорят, что ведьмы более устойчивы к магии такого порядка. К тому же…я уже чувствовала её раньше.
– Тебе знакома магия Изнанки? – недоверчиво спросил Шатх. – Откуда?
– Возле нашей деревни были старые развалины, так вот оттуда иногда тянуло таким же…мёртвым, холодным, злым и очень…очень голодным…В эти развалины никто без особой нужны не ходил, а я травы некоторые там собирала. Так вот – всегда старалась уйти как можно скорее.
– Расскажешь мне потом? – орк напряжённо размышлял о чём-то, но затем тряхнул головой. – Всё позже. Сейчас нам нужно пройти до входа в Башню и понять, сможем ли мы войти в неё. До ворот идти пять минут, но время для вас будет течь иначе. Мне проще, – Шатх помолчал, – я уже однажды прошёл этим путём. И это не те воспоминания, о которых хочется рассказывать уютным вечером у камина. Эдуард, ты готов? Ты пойдёшь первым. Может быть, успеешь проскочить. Почему-то мне кажется, что Изнанка нацелилась в первую очередь на тебя…Будь очень осторожен, друг мой. Фердинанд, ты пойдёшь последним. Если что – хватай императора и беги.
– Я тебя услышал, – кивнул Дин, проверяя, легко ли вынимаются кинжалы из ножен, – но что нас там ждёт? Ты так загадочно говоришь, что мне уже не по себе.
– Никто не знает, чем будет соблазнять Изнанка, – покачал головой Шатх, – она хитра и изобретательна, у неё тысячи лиц и сотни голосов…Иди. Встречаемся у ворот в Башню. Их ни с чем не перепутаешь…
– Ладно, – я глубоко вздохнул и, преодолевая достаточно сильнее внутреннее сопротивление, сделал шаг вперёд. Это я так красиво говорю, а если отбросить словесную шелуху, то мне было просто страшно. Очень страшно.
Туманная дымка неохотно расступилась, и передо мной открылся достаточно широкий коридор, освещённый голубоватым светом каких-то встроенных в потолок светильников. Камень стен по-прежнему был серым и очень старым, но создавалось впечатление, что он кем-то обработан, пусть и достаточно давно: кое-где сохранились следы не то полировки, не то вплавления чего-то.
Вдруг за спиной раздался тихий смешок, и я почувствовал, как спина мгновенно покрывается холодным потом. Хихиканье стало отчётливее, и я резко обернулся: за спиной предсказуемо никого не оказалось, а смешки стали раздаваться уже с разных сторон.
– Прочь, – прикрикнул я, изо всех сил стараясь выглядеть смелым и уверенным в себе, – не на того напали.
– На того…На того…На того… – эхом пронеслось по коридору.
– Я вас не трогаю, а вы меня оставьте в покое, – чуть громче произнёс я, прилагая поистине титанические усилия к тому, чтобы не сорваться в позорное бегство. Да Странник с ними, с этими узниками, с этой Башней и со всем остальным!
Изо рта вырвалось облачко пара, и я вдруг осознал, что вокруг меня сгустился очень холодный, какой-то сырой и промозглый воздух. «Как в склепе» – мелькнула мысль, но я, собрав последние силы, заставил себя не думать ни о склепах, ни о могилах, ни о кладбищах…над которыми так мирно и тихо шелестят берёзки, а под тяжёлой могильной плитой спокойно, умиротворённо, хорошо…Стоп! Это не мои мысли! Я не думаю о кладбище! Не думаю!
Я брёл вперёд, с каждым шагом слабея не столько физически, хотя холод и вытягивал силы и жизненное тепло, сколько морально. Мне жутко хотелось прекратить этот никому не нужный путь и просто сесть, прислонившись к стене, закрыть глаза…Постепенно слиться со стеной, врасти в неё, раствориться в камне…стать пустым, лёгким и воздушным…бессмертным. Может быть, даже со временем возглавить призрачный парламент…ну а что…опыта у меня много….
Тут я до крови прокусил губу, и, не обращая внимания на взвывшие где-то на периферии сознания голодные голоса, нашарил в кармане амулет, выданный орком, и стиснул его в ладони.
Могильная сырость тут же неохотно разжала свои липкие лапы, и я в несколько широких шагов добрался до двери, из-под которой пробивался живой солнечный свет. Я вцепился в дверную ручку, как утопающий в счастливо найденную шлюпку, рванул её на себя, и в коридор хлынул яркий свет, а я застыл на месте, не веря своим глазам.
За дверью была залитая живым солнечным светом комната, сквозь весело колышущиеся занавески в распахнутых окнах был виден шелестящий листвой сад, где-то недалеко звенели счастливые женские и детские голоса.
В кресле напротив раскрытой настежь двери на террасу сидела женщина, при виде которой я почувствовал, как останавливается, а потом срывается в бешеный галоп сердце и перехватывает дыхание. Женщина светло и нежно улыбалась своим мыслям, рассеянно уронив на колени книгу.
Почувствовав моё присутствие, она обернулась и с ласковым упрёком покачала головой:
– Эдди, мальчик мой, ну сколько можно заниматься делами, ты совершенно себя не бережёшь, – она встала и, подойдя ко мне, шутливо взлохматила мои волосы.
– Мама… – неверяще прошептал я, жадно всматриваясь в любимое лицо, стараясь рассмотреть в нём следы прошедших пятнадцати лет, но мать была совершенно такой же, как в то лето, когда пропала…Но – разве могло это сейчас иметь хоть какое-то значение!
– Что – мама? – засмеялась она, и этот такой родной и знакомый смех колокольчиками рассыпался по комнате, заставив сердце в очередной раз сжаться от нежности и безграничной любви. – Вот дождёшься – пожалуюсь отцу, он тебе быстро корону передаст и окончательно сбежит в охотничий замок, чтобы на заслуженном отдыхе заниматься рыбалкой и охотой.
– Папа жив? – выдохнул я, боясь и безумно желая поверить в то, что это правда. – Он правда жив?!
– Ой, да что этому медведю сделается, – махнула она рукой, но в её голосе было столько тепла и любви, что у меня защемило в груди, – скачет как мальчишка по полям и лесам.
Родители никогда не скрывали своей любви и не стеснялись того, что были абсолютно счастливы вместе. Я жадно вглядывался в лицо матери, чувствуя, как безудержная волна счастья захлёстывает меня с головой. Как часто я мечтал об этом, сколько слёз в детстве тайком пролил в подушку, молясь о том, чтобы она вернулась. И вот моя мечта сбылась…
– Папа! Папа! Катарина снова жульничает, – крикнул вбежавший в комнату мальчуган лет пяти, сердито хмуря тёмные бровки, – мама ей не велит, а она всё равно…
– Ябеда, – фыркнула появившаяся следом девчушка с голубыми бантами в рыжеватых косах, – подумаешь…лучше бы учился у меня. Мы же к турниру готовимся, ты должен там всех победить. А для этого все средства хороши…
Я в полном оцепенении смотрел на сердито посматривающих друг на друга малышей и пытался сообразить: это что – мои дети?!
– Эд, ты уже освободился, милый?
Сердце в очередной раз остановилось, и я с восторгом и зарождающейся где-то в самой глубине души тревогой смотрел на Линду, которая стояла на пороге комнаты, светло и радостно улыбаясь мне. Она подошла, легко стуча каблучками и, поднявшись на цыпочки, нежно поцеловала меня в щёку. Странно, но я не ощутил никакого запаха, хотя прекрасно помнил, что от Линды всегда пахло мятой и почему-то корицей.
– Мы с Линдой собираемся наведаться в библиотеку, ты не хочешь пойти с нами, дорогой? – спросила мать, забирая лежавшую в кресле книгу, которую она, видимо, читала до моего появления. – Составь нам компанию.
– Эд, милый, нам без тебя будет грустно, – Линда кокетливо взглянула на меня из-под длинных ресниц, и мне тут же стало жарко, – а потом мы можем прогуляться по парку, и ты отдохнёшь от этих бесконечных государственных забот.
– А где Саманта, где Дин? – почему-то спросил я, сам не понимая, зачем. Просто вдруг показалось очень важным понять, где те, с кем свела меня судьба.
– Какое тебе до них дело? – капризно надула губки Линда, и в голове звякнул тревожный звоночек. – Фердинанд давно отошёл от дел, а княжна правит себе в своих горах. Пойдём же, чего ты ждёшь?
Тут она весело переглянулась с матерью, и они обе протянули ко мне руки. Я смотрел на любимое лицо той, по которой плакал столько лет и которая ждала только одного моего шага, и на ту, которая стала так важна для меня, хотя появилась в моей жизни лишь несколько дней назад. Я понимал, знал, чувствовал всем существом, что стоит сделать только один единственный шаг – и то, что я вижу, станет реальностью. Мама и отец снова будут со мной, Линда станет моей женой и матерью моих детей – нужно только отказаться от того, что есть в моей жизни сейчас.