— Бессмертие. Мы хотим добиться бессмертия для каждого. — И даже вздохнул от напряжения.
Какие-то обрывки замелькали в его памяти: древо познания добра и зла, философский камень средневековья, яростные поиски ученых двадцатого века "поломок старости" в гене… Да, пожалуй, это была единственная устойчивая мечта человечества. Она не зависела ни от идеологии, ни от степени образованности — все хотели продлить свой век!
Внезапно голос Главного отвлек его от захватывающего круговорота грез.
— Зачем? — спросили его. — Зачем вам бессмертие?
Зенит, не понимая, уставился на них.
И дальше пошло так: ему задавали вопросы, он отвечал. На некоторое время он вновь потерял устойчивость. Казалось, он присутствует на некоем судилище, где он — единственный свидетель Земли. Он не мог говорить неправду. Он готов был умереть за Землю, бестрепетно пойти ради нее на любое испытание, но — великий космос! — что, что он должен был отвечать, чтоб не навредить ей?!
Впрочем, спрашивали о самых простых вещах. Неизвестно только, какие выводы из ответов, они делали.
Велика ли плодовитость земных женщин? С каким минимумом знаний рождается младенец? Когда начинается обучение? Как долго длится активный период? Когда наступает старость? Вызвана смерть индивидуума разумной необходимостью или случайна? Чем объясняется потребность периодического выключения сознания и подвержены этому явлению все люди или такова особенность одного лишь Зенита?
В общем, вопросы казались бесхитростными и детски-прямолинейными. Но, должно быть, именно незамечаемые обычно стороны человеческого бытия чрезвычайно интересовали обитатетелей Орры. Они были серьезны и временами удивлены. Чтоб выиграть время и хоть что-нибудь разведать, Зенит сопровождал ответы наивным вопросом:
— А у вас не так?
Ему не отвечали.
— Вот ваш людской род, — сказал, наконец, Главный. — Он рождается беспомощным, ничто из знаний предыдущего поколения не переходит к следующему, каждая особь должна самостоятельно пройти путь от нуля. Обучение скудно: лишь узкую отрасль может освоить каждый отдельный человек; во всем остальном он остается невеждой до конца дней. Период обучения чрезвычайно длителен; в то время, когда ум наиболее гибок, вы вынуждены питаться лишь чужими крохами. Так называемый активный период биологически таким уже не является, он зажат между затянувшимся повзрослением и ранней старостью. Ваша молодежь эгоистична, а старики алчны и недоброжелательны. Человеческий организм в целом настолько несовершенен, что мышечная ткань периодически требует отключения, так же как и часть мозговых клеток. Неустойчивость вашей психики выражается в сумбуре сновидений. Но и период бодрствования похож на бред — он полон необязательных пустых желаний. Вы готовы слепо следовать любой эмоции: злобе, кровожадности, агрессии. Ваши войны…
— Я не говорил вам о войнах! — прервал запальчиво Зенит.
Главный отвел его протест легким нетерпеливым жестом.
— Откуда вы это знаете? — продолжал настаивать Зенит. — Вы не могли сделать подобного заключения из моих слов. Я даже в мыслях этого не держал!
.— Мы посылали наблюдателей, — неохотно отозвался Главный. — Десятки земных лет подряд.
Зенит хлопнул себя по лбу.
— Так значит, это были ваши летающие тарелки? — вскричал он, осененный догадкой.
Трое орритян с интересом зафиксировали новый для них жест землянина. Главный пробормотал мимоходом:
— Сферические диски? О, они служили отвлекающим маневром. — Ему не хотелось задерживаться на пояснениях. — Итак, ваша цель — добиться бессмертия? Вы хотите длить и длить годы увядания, превратить свою планету в планету старцев?
— Конечно, нет! — Зенит даже засмеялся от возбуждения. Орритяне внезапно представились ему скопищем младенцев, на которых можно поглядывать свысока. — Бессмертие будет даровано людям в самом цветущем возрасте. По-земному это между тридцатью и сорока пятью годами. Когда человек уже все знает и еще все может.
Его явственно обдало током иронии.
— Возраст ложно направленной энергии, безумного честолюбия, неудовлетворенности и разочарований, которые постоянно обуревают человеческую душу, — именно этот возраст вы хотите сделать единственным на планете?! Ибо тогда-то и становится очевидным, что юношеские мечты неисполнимы, а зрелая трезвость еще не овладела разумом. Но ведь этот возраст хорош только тем, что скоро проходит!
Они долго молчали. Если только то, что Зенит считал молчанием, действительно было им! Орритяне могли в это время напряженно общаться между собой, а он ничего не слышал.
— Как вы узнали, где я опустился? — спросил Зенит. — Вы так быстро нашли меня. И почему вы пропустили капсулу?
— Это очень просто, — рассеянно пробормотал Главный. — Ракета пробила купол нашей атмосферы, в течение земного часа оставалась рваная дыра в открытый космос. В нее и проскочила капсула. Но когда уменьшилась электрическая плотность, мы блокировали чужеродное тело.
— Приборы не обнаружили никакой ионосферы на этом расстоянии, — оказал Зенит.
Ему показалось, что утерянное равновесие можно вернуть, если перевести разговор на технику: инженер всегда поймет инженера.
— В ракете слабые приборы. Да и какие это приборы! Стекло, железо…
— А у вас другие? — Зенит был уязвлен. — Интересно было бы взглянуть.
Орритяне покачали головами — или сделали какое-то другое движение, близкое по смыслу, отметая никчемную просьбу. Но Зенит настаивал, больно переживая их высокомерие.
— Я ваш пленник, чего вам бояться? Покажите мне ваши установки. Люди кажутся вам несовершенными, но у них есть одно качество: они хотят знать как можно больше. К тому же у нас на Земле в старину существовал обычай: осужденному перед казнью разрешали высказать последнее желание. И желание это выполнялось.
Про себя Зенит восхищался собственным мужеством: жажда познания до последнего удара пульса. Идеал космолетчика.
Но Главный нахмурился (Зенит воспринял его внутреннее движение именно так).
— Ты не осужден. Орра не лишила безвинно жизни еще ни одно существо.
— Тогда как же вы думаете поступить со мной? — И снова мысленно похвалил себя: так, без громких фраз, он дал понять, что его не удастся ни к чему принудить.
— Зачем же принуждать, — возразил Главный. — Возможно, ты поймешь сам…
— Что? — перебил Зенит. — Что я должен понять? Вы нас ненавидите? Боитесь? Почему?
— Но почему вы нас боитесь? — в нетерпении повторял Зенит. — Разве мы чем-нибудь выразили свою враждебность к другим живым существам? ("А вдруг они знают нашу историю? — подумал он, похолодев. — Китобойные флотилии, облавы на слонов, убийства дельфинов… Но нет, если они так проницательны, то должны понять, что дело не в злой воле человечества. Каждый раз люди подпадали под власть заблуждения. Это совсем не то, что творить ведая".) Так почему вы нас боитесь? — повторил он уже менее уверенно.
Те пожали плечами. Это был другой жест, но Зенит расшифровал его именно так.
— Мы боимся не вас. Не вашей техники и не вашего интеллекта. Мы просто не хотим вас. Галактика состоит из множества проявлений жизни. Но все они — как несообщающиеся сосуды. Мы живем на своем острове во Вселенной, вы — на своем. И так должно оставаться.
— Почему же?!
— Потому что есть инстинкты, которые нельзя переступить. Нас охватывает отвращение, когда мы наблюдаем вашу планету— копошащееся обилие живых существ. Людей так много, они наступают друг на друга… Это и породило в вас клубок противоречий: способность убивать и сострадание к жертве. Законом вашей натуры стали изменчивость и нелогичность.
— Кроме людей на Земле есть еще звери, — сказал Зенит с мстительным чувством. — Они тоже дышат, убивают и едят. А в воздухе летают птицы, некоторые из них хищные. В почве гнездятся насекомые. Каждый наш вдох и выдох извергает или поглощает миллионы бактерий. Земля населена гораздо плотнее, чем вы думаете.
Его слушали с возрастающим ужасом. Он вглядывался в полутьме в их голубоватые лица и вдруг лукаво усмехнулся.
— И все-таки вы похожи на меня, как братья. О, голубые мои братья!
— Что значит — голубые? — пробормотал кто-то, видимо, не вдумываясь в свой вопрос, но поглощенный всем услышанным.
— Такими я вас вижу, — небрежно отозвался Зенит. — Братья, не признающие нашего родства, — продолжал он, — а между тем вся разница между нами в том, что мы богаты, а вы бедны. У нас есть собственная горячая звезда и много света, а вы питаетесь крохами далеких излучений. Земля развивалась яростно, щедро, а Орра сжалась в своих потемках. Скажите, много ли на Орре видов живых существ и растений?
— Их нет, — отозвался тотчас один из орритян. Поспешный ответ вызвал неодобрение Главного, как чутко уловил Зенит. — Мы существуем одни. И так было от начала времен. Мы прошли всю эволюцию сами, ступень за ступенью. Мы да светящиеся насекомые, лишенные разума, но необходимые для обмена веществ в Благословенном Болоте, которое нас кормит, ибо у нас никогда не было другого источника пищи и кислорода.
— Вот видите! — торжествуя, подхватил Зенит. — Вам нужно было лишь выжить, а мы могли выбирать.
— Вы богаты, — с четкими граммофонными интонациями прервал его Главный, — но не тем, о чем ты сейчас говоришь. Не безумной, слепой растратой сил. Вы богаты своим магнитным полем: ваша планета, которую ты именуешь Землей, хотя у нас есть для нее иное название, изначально защищена от разъедающего вакуума космоса, от смертоносных звездных частиц. А знаешь ли ты, что, пока земные организмы могли предаваться беспорядочному размножению и знали лишь одну заботу — насытиться, Орра была оголена перед космосом? Поэтому на ней мог развиться единственный вид живых существ, и уже в стадии бактерии их первой заботой было создание вокруг каждого новорожденного собственного защитного поля. До того как появились органы зрения и слуха, наши прасущества обладали магнитными оболочками. Это была жизнь гигантов или богов, ибо каждый заключал в себе собственную вселенную. Первые шаги разума на Орре были направлены на то, чтоб объединить разрозненные существа, защищать себя и планету сообща. Мы создали два пола, свели их в пары, а опыт старшего поколения полностью передавали только что рожденным…