— Но как же, — пробормотал потрясенный Зенит, — как это можно сделать?.. Ведь такова работа самой природы!
— И все-таки не она, а мы создали Орре искусственный магнитный пояс, — гордо отозвался Главный. — Мы сделали это многие тысячелетия назад, и с тех пор неутомимо поддерживаем собственный свод небес.
— Люди могли бы помочь вам, — горячо сказал землянин. — Почему не бороться с космосом вместе? Поверьте, что прав я, а не вы. Все во Вселенной сближается. Разве законы притяжения не держат вас и нас на одной веревочке? Что вы можете мне возразить?
— Только то, — холодно ответил Главный, — что люди — ненадежные союзники. Вы живете в кругу иллюзий, и эти иллюзии заменяют вам реальность. Вы воображаете мосты через вечность там, где их нет. Мы уже подивились вашей слепоте: добившись бессмертия, вы были бы вынуждены вскоре искать обратный ход, то есть думать, как уничтожить это бессмертие. Потому что оно обременительно, бесцельно и для человека, и для планеты. Но оставим столь обширные масштабы. Что самым ценным, привлекательным кажется тебе в твоем собственном существовании? Ответь нам, пришелец.
— Риск, любовь и справедливость, — не раздумывая, сказал Зенит, — то, что нельзя подделать.
— Подделать можно все, — наставительно возразил Главный. — Иллюзии фальшивы. А те, что ты назвал, — простейшие из иллюзий.
— Может быть, вы мне это докажете? Впрочем, как? Ведь на Орре не знают чувств.
— Ты прав. К счастью, мы берем во внимание лишь то, что есть на самом деле. Но нам ничего не стоит зеркально отразить и твое видение.
— Отразить — не значит пережить. Я разгадаю жалкий обман в ту же минуту.
И тут он впервые увидел, как они смеются. Их сотрясал хохот.
Они стали совсем похожи на людей.
— Вы не обманете меня! — закричал он в бешенстве. — Я готов спорить, что разгадаю любую уловку. Все равно мы одинаковы — слышите? Одинаковы — вы и я!
Они внезапно перестали смеяться. Зенит почувствовал — или догадался? — как токи взаимопонимания пронизали стоящих перед ним, словно они что-то обдумывали и на что-то решались.
— Хорошо, — медленно сказал, наконец, Главный (кстати, почему Зенит решил, что он главный? Главных не было. Перед ним стояло трое равных). — Мы тоже готовы пойти на риск. Ты прорвался на Орру случайно; мы должны были задержать капсулу, но дальше нам оставалось уже только убить тебя, а ведь мы еще никогда не убивали себе подобных! Мы не желаем землянам зла, нам надо лишь, чтобы ты вернулся на свою ракету и молчал обо всем, что увидел. Мы хотим остаться тайной для Земли. Но едва ли можно заставить тебя насильно выполнить наше требование. Ты смел. К тому же, едва ты покинешь Орру, ничто уже не будет угрожать тебе и ты сможешь обмануть нас, ведь так? Остается одно: ты должен сделать это добровольно. Если ты дашь слово, ты сдержишь его?
— Если дам, то сдержу, — осторожно произнес Зенит, лихорадочно обдумывая, какую западню они ему сейчас расставят? Мирные беседы кончились, начиналось нечто огромное, от чего зависит ближайшее будущее двух миров. — Так что же вы предлагаете?
— Мы докажем тебе, что мы совсем другие, отличные от вас. То, что тебе будет представляться правдой, окажется имитацией, но ты этого не заметишь. Не разгадаешь до последнего мгновения. У тебя не возникнет даже тени подозрения. Ты будешь уверен, что опираешься на камень, — а под тобой пустота. Ты согласен?
Зенит беспомощно моргнул. Он уже опирался на пустоту! Полумрак, пронизанный фиолетовыми и багровыми отблесками, вдруг представился ему кошмарным сновидением. И эти гибкие, подобно голубым водорослям, колеблемые фигуры, которые из-за странных оптических искажений здешней атмосферы временами совсем исчезали из поля его зрения; их голоса, которые слышались то близко, то переходили на другой диапазон, к которому он глух, — все вдруг заново смутило и обескуражило его.
Но он постарался (в который уже раз!) взять себя в руки.
— Согласен. Игра так игра. Чем вы меня будете искушать?
Они зашевелились с заметным облегчением.
— Ты сказал, что более всего ценишь риск, любовь и справедливость? Мы докажем абсурдность любого из этих понятий. Можешь выбирать сам.
— Любовь, — быстро сказал Зенит.
Он вспомнил земных девушек: они тоже хитрили, завлекая его притворством, но в конце концов неизменно попадались в собственную ловушку.
Любовь нельзя подделать, она простодушна, как пятилетний ребенок. В некий волшебный миг что-то меняется в человеческом сердце — и возникает любовь.
— Хорошо, — сказал Главный. — Ты выбрал. Мы позовем девушку Орры.
Неизвестно, как они это сделали, но полусвет сгустился овальным пятном, и, будто из воздуха, возникла новая голубая тень. Она приближалась. Зенит сразу понял, что это женщина, было в ней что-то, отличавшее ее от других орритян. Она двигалась мягко, волосы ее были длинны. Ах, как ему захотелось яркого солнечного света, чтоб разглядеть ту, которая должна его обмануть. Значит, в космосе все-таки были женщины!
Орритянская дева остановилась поодаль, не приближаясь.
— Человек Земли, — торжественно начал Главный. — Мы заключаем между тобой и нами договор. Вот женщина, которую ты можешь назвать любым земным именем. Ее подлинного имени тебе знать не надо. Да у нее и нет еще взрослого имени, она только вступила в жизнь. Болото, на которое ты опустился, — ее земля. У нее нет пары, а сын ее матери недавно погиб. Поэтому она сможет прокормить тебя все то время, пока будет длиться договор. Шестьдесят раз по земному счету ты увидишь ту дальнюю звезду. Запомни ее — это твой маятник. А затем ты покинешь нас.
— Но как же вы надеетесь, что я поверю этой девушке, если заранее знаю, что она солжет?
— А разве вся твоя жизнь до этого не была прикрытой ложью? — вопросом на вопрос возразил Главный. — Она солжет тебе в такой же мере, как и ты ей. Но не будем больше об этом. У нас в запасе мало времени: только пока то созвездие не опустится к горизонту. Мы все голодны, да и хотелось еще расспросить тебя о твоем полете; теперь между нами все ясно, нам не к чему враждовать. Так как ты будешь называть девушку Орры?
— Бирбала, — наобум сказал Зенит.
Сочетание звуков показалось ему комически-нелепым, под стать той буффонаде, которая совершалась вокруг него.
— Бирбала, ты нас накормишь? — мягко спросил Главный в пространство.
И она тотчас возникла перед ним, словно невидимо перескочила отделявшее их пространство. Мужчины двинулись за нею.
Нельзя сказать, что это была пещера. Но как иначе назвать жилище, высеченное в скале? Они спускались по пологому склону. Никакого намека на лестницу. Зенит тронул рукой стену галереи— она была сыра и тверда, но не клочковата, как дикий камень. Наконец они очутились в круглом зале, будто вступили во внутренность прозрачного пузыря; над головой светились звезды, но смутно, расплываясь, перепархивая с места на место, как светляки. Зенит устал, ноги плохо держали его, голова гудела.
Бирбала подавала на вытянутых ладонях, как на подносах, ровные квадратики мха. Они их ели. Да, это единственный вид растительности на Орре! Мох был богат белком и углеводами, но рос медленно в скудном свете звезд — столетия по земному времени, — поэтому участки были поделены между обитателями планеты, и само число орритян никогда не уменьшалось и не увеличивалось…
Настал миг, когда Главный и его спутники удалились.
— Живи. Радуйся. Исследуй, — проговорили они уже гораздо приветливее, чем раньше.
Стоило им исчезнуть, как странные превращения произошли с прозрачным пузырем. Только что это был круглый зал, и вдруг то ли сжались стены, снизился потолок, то ли изменилось освещение, но если б можно было проникнуть человеку в чашечку цветка, то Зенит как раз и находился в чем-то подобном.
Они остались вдвоем. Под пристальным взглядом Бирбала потупилась и отошла в сторону, но как-то странно — отделяясь от пола, словно парила по воздуху.
— Как ты двигаешься? — спросил он, невольно смущаясь. — Ну вот сейчас, по вертикали.
Она остановилась.
— Не знаю. Это так просто. Я вижу силовые потоки, настраиваюсь на ту же самую частоту и поднимаюсь.
В первые минуты ее голос был еще лишен индивидуальности. Она отвечала быстро, охотно, но безлико.
— Как по лестнице? — спросил Зенит.
— Как по упругой волне.
— Но ведь такая настройка требует времени и, наверное, чрезвычайно сложна?
Она слегка покачала головой.
— Разве ты замечаешь, как сужаются кровеносные сосуды? Большую часть жизненных движений и вы и мы производим бессознательно. Но если тебе неприятно, я могу ходить горизонтально. Я попробую.
Она с наивной осторожностью прошлась взад и вперед, словно по одной досочке. И обратила к нему вопросительно свои бирюзовые глаза, составленные из мелких хрусталиков, как ягода малина с голубыми косточками — ее узкое неземное лицо поразило его! Ведь красота — это совсем не подобие нам. Красота — соразмерность частей. И еще — отблеск внутреннего света, степень одухотворенности, которая превышает нашу собственную.
— Ты прелесть, Бирбала! — воскликнул он. — Ты самая милая девушка, какая только может существовать в галактике! Но как ты могла, — страдая проговорил он, — как ты согласилась на эту подлую комедию? На какую-то шутовскую поддельную любовь… Не ты же ее придумала?
— Именно я! — Бирбала смотрела на него открытым сияющим взглядом. — А как было сделать иначе, чтобы ты остался со мной?
— Тебя ведь не было, когда мы говорили.
— Нет. Я была совсем близко. Ты просто не замечал.
— Ты увидела меня тогда в первый раз?
— Да нет же! Я нашла тебя.
— Разве это была ты? Ты тащила меня через болото?!
Она чуть склонила голову. Этот земной жест показался ему чрезвычайно трогательным.
— Это все неправда! — вскричал он, опомнившись. — Меня предупредили, что каждое твое слово окажется ложью. Да и можно ли полюбить человека, которого ты видела всего полчаса!
— Полчаса? — Она мысленно что-то посчитала. — Я живу на свете по-земному двадцать оборотов планеты. И десять оборотов хотела встретить такого, как ты. А ты говоришь полчаса!..