Никонов мечется по комнате. Хочет выпить. Лихорадочно наливает в стакан. Стакан опрокидывается, падает. Он снова наливает. Пьет.
Вы ведете себя, как старая дева на выданье. Перед потерей невинности.
Н и к о н о в. Что?! (Плечи его обвисают. Как мешок, он опускается на стул.)
Г а н г а р д т. Детали обговорим после. Уже светает… (Устало вытирает платком лицо. Идет к двери. Останавливается у порога.) Попова гора, дом Овсянниковой. В ближайший вторник, в шесть вечера. Помните, ставка не только ваша жизнь. (Уходит.)
Никонов сидит, раскачиваясь на стуле. Хватает бутылку и с какой-то отчаянной злобой швыряет об пол. Летят осколки. Летит на пол еще что-то. Гаснет и керосиновая лампа. И вдруг в слабых утренних сумерках, почти в темноте, когда предметы едва различимы, раздается вой. Это звериный жуткий вой продавшего свою душу, обезбоженного человека.
Светает. Никонов лежит на полу.
Спит. Входит Л и д и я З в о н а р с к а я.
З в о н а р с к а я. Паша! Паша!
Н и к о н о в. Что-о?
З в о н а р с к а я. Паша! Пьян?
Н и к о н о в. Я обману! Я надую этих кретинов! Я проведу их!.. Только ради тебя, поняла? Ради тебя!
З в о н а р с к а я. Что ты бормочешь? (Льет из ковша воду на лицо, вытирает полотенцем.) Очнись же!
Н и к о н о в. Ты!
З в о н а р с к а я. Везде обыски, аресты. Арестовали Зворыкина, Перельштейна, Сапронова. В доме, во флигеле, две барышни. Екатеринбургские гимназистки. Служат в заводе и учат в школе. Забрали и их. Я испугалась, к тебе. Какое-то предчувствие.
Н и к о н о в. Я хочу выпить.
З в о н а р с к а я. Господи, ты никогда не был так пьян! (Поднимая его.) Пойдем, пойдем на постель. (Она наклоняется, на пол падает револьвер.)
Н и к о н о в. Все со своей железкой? Ты смогла бы убить человека или… или себя? Ты сможешь!..
З в о н а р с к а я (спрятав револьвер). Я могу жить, только когда свободна.
Н и к о н о в. Свободна… Свобода всегда на краю бездны.
З в о н а р с к а я. Важно, чтобы не кто-то, а сама… Лучше самой распорядиться. Что с тобой?
Н и к о н о в. Да, я пьян. (Поднимаясь и идя к кровати.) Пьян, и душа в угаре. Угорит, и тю-тю! На небо!
З в о н а р с к а я. О чем ты?
Н и к о н о в (озираясь). Стены!.. Я не боюсь этих стен, только когда ты рядом.
З в о н а р с к а я. Ну что ты, маленький мой? Что с тобой? Обыски в городе, и я побежала. Помнишь, мы поклялись, что будем всегда вместе?
Н и к о н о в. В России всегда обыски!.. Но когда душу обыскивают? Когда в ней идет обыск? Люби же меня! Поцелуй меня! Поцелуй!..
Шум, многолюдье. Сквозь приоткрытую дверь видна зала, край стола. Л ю д и. Кто-то шпарит на фисгармонии. Кто-то тащит самовар. Смех. Выкрики.
С т у д е н т в м у н д и р е. В Питере, говорят, прогресс. В почтовом ведомстве прибавилось служащих по части распечатывания писем.
Д е в у ш к а. А я Ивану написала. Соскучилась!
В ы с о к и й с т у д е н т в п а р т и к у л я р н о м п л а т ь е. Кто эта?
М а л е н ь к и й с т у д е н т. Та или эта?
В ы с о к и й. Эта.
М а л е н ь к и й. Людка Бааль. С акушерских. Генеральская дочь.
В ы с о к и й. Ничего, хотя и генеральская. Но сама как? Не генерал?
М а л е н ь к и й. Хуже. Больно нервозна и сентиментально влюблена.
В ы с о к и й. В кого?
М а л е н ь к и й. В саму себя. И еще, говорят, в революцию.
В ы с о к и й. С такими ляжками?
М а л е н ь к и й. А что ее, одни чахоточные, что ли, делают?
Из зала доносится чей-то жидкий тенорок:
О Казань, ты Казань многогрешная,
За грехи наказал тебя бог!
Чье-то меццо:
Кибитка легкая летит
Родными, снежными полями,
Морозно, тьма кругом, все спит,
А снег хрустит под тормозами.
Чей-то возглас: «Господа, господа!»
Выходят Н и к о н о в, З в о н а р с к а я. Навстречу — Ш е л о н о в.
Ш е л о н о в. Сто, Паса, мрацен? С похмелья? Какие думы бороздят… лобик?
Н и к о н о в. Отстань.
З в о н а р с к а я. А ты, как всегда, сияешь?
Ш е л о н о в. О-хо-хо!
К т о - т о ю р к и й. Вы слышали, Лида? Паша, слышали? В Петербурге Менделеев выгнал ректора из лаборатории. В Москве семнадцать человек ранено.
Ш е л о н о в. И твое гражданское сердце скорбит?
К т о - т о ю р к и й. С тобой невозможно!.. Ты!..
Шелонов машет рукой, отворачивается. Появляется П о р т у г а л о в.
П о р т у г а л о в. Шелонов! Постой! (Отводит в сторону.) Ты почтил своим присутствием торжественный акт в честь открытия университета. Интересно, почему?
Ш е л о н о в. А пошел ты…
П о р т у г а л о в (положив ему руку на плечо). Еще раз спрашиваю тебя. В знак протеста против современных порядков было вынесено решение о бойкоте. Прошу пояснить, почему ты?..
Ш е л о н о в. А я тебе еще раз говорю, пошел! Вместе со своим судом пошел к… куда-нибудь! Инспектора с его педелями мало! Другая еще инспекция, внутренняя!
П о р т у г а л о в. Со студенческим судом не шутят.
Ш е л о н о в. Я сам себе закон, и не надо мне никаких надсмотрщиков.
П о р т у г а л о в. Кто тебя пригласил сюда?
Ш е л о н о в (после паузы). У господина Никонова тяжкое похмелье. Нуждается в лечении. Вы позволите, господин великий инквизитор? Хо-хо-хо.
Из залы, бурно споря, выходят Б р о н с к и й, У л ь я н о в, Ф а д е е в, Л ю д м и л а Б а а л ь, З в о н а р с к а я.
Б р о н с к и й. В Германии все условия для перехода. Причем без катастроф! Шестьдесят газет у эсдеков! Сознание и понимание перемен должны быть присущи народу. Вот они и работают с ним! С тем же лавочником.
У л ь я н о в. Выходит, революцию в смысле насильственного переворота побоку? Надо дожидаться, когда лавочник созреет!
Ф а д е е в. Дави его, Ульянов, дави!
З в о н а р с к а я. Я не понимаю, куда вы ведете?
У л ь я н о в. Вы жалкий прогрессист, Бронский. И ваша революция — это не революция, а шулерство, подтасовка.
Ф а д е е в. Моя революция шулерство, а ваша?
У л ь я н о в. Не знаю. Во всяком случае, не ставка на постепеновщину! Но и не испанский роман с одними приключениями!
Б р о н с к и й. Что ж? Муравьиная работа множества простых людей?
У л ь я н о в. Своего пути я еще не знаю! Я его выбираю!
Б а а л ь. Раньше хорошим тоном считалось народничество, теперь — марксизм.
У л ь я н о в (усмехаясь). Хорошим тоном? Дело разве в моде?
П о р т у г а л о в. Дело делать надо! Когда человека душат, единственная мысль — освободиться от душителя.
Ш е л о н о в. Ну, а потом что?
П о р т у г а л о в. Потом… это потом!
Ш е л о н о в. А если рука привыкнет? И чья-то шея не понравится?
П о р т у г а л о в. А ты бы хотел поставить индивидуальную шею выше общего?
Ш е л о н о в. Значит, человечку с индивидуальной шеей… Хо-хо!
П о р т у г а л о в (с яростью). Наше дело — уничтожать! Уничтожать! Мы — бикфордов шнур к динамиту!
У л ь я н о в. И что ж, люди, по-вашему, должны принимать участие в революции, не имея перед собой даже никакого определенного идеала? Возможно ли отыскать хоть одного человека, который решился бы посвятить себя какой-то деятельности…
Ш е л о н о в. Баранов всегда избыток!
У л ь я н о в. Но если мы уподобимся этим баранам и не будем думать ни о целях своей деятельности, ни о способах ее существования… (Португалову.) Все это деятельность неосмысленная, инстинктивная. Мне кажется, мы все где-то вот на этом уровне… Уровне инстинкта! Не устаем толковать о том, что следует уничтожить, против чего нужно бороться, но чем заменить разбитое? А это ведь — не курятник построить, господа!..
Ф а д е е в. Дай-то бог разбить сначала. А уж что-нибудь сообразим.
Ш е л о н о в. Что-нибудь! Вот она, манна небесная! Вот чего с нетерпением ждет человечество! Что-нибудь! А я начхал, дорогой брат Фадеев, на твое «что-нибудь».
У л ь я н о в. Мне кажется, мы спорим из-за того, что положительная часть многих революционных программ страдает спутанностью, неясностью.
Ш е л о н о в. А что, если этой положительной стороны, Ульянов, нет? Нет… за абсолютным отсутствием таковой! Кары разработаны — тюрьмы, ссылки, каторга. А награды? Жестянки на грудь? Ленточки? Только! Данте девять кругов ада подробнейше расписал, а где поэт рая? Фантазии не хватает? А если вовсе нет?
Б а а л ь. Как нет?
Ш е л о н о в. А если фокус о том, что весь этот огромный мир, весь шар земной один сплошной минус?! А плюс где-то во Вселенной!.. Там где-то затерялся… В каком-нибудь созвездии Гончих Псов!.. Его бог, как ненужную кость, туда швырнул. А там его кто-то другой грызет. Те же псы, может? А мы здесь. И в этом вся трагедия! Хо-хо!.. И комедия тоже! Трагикомедия человеческого существования.
У л ь я н о в. Да, трагедия! Но в том-то и суть, что наша задача — найти выход из нее!
Появляются Н и к о н о в, С м е л я н с к и й.
С м е л я н с к и й. Господа, прошу внимания! Внимания, господа!
Шум постепенно затихает.
Б а а л ь (звонко, ворвавшись в тишину). Всегда один базар!
С м е л я н с к и й. Базар тоже вещь. Вся Россия базарит и выбирает путь. Но о деле, господа! Сегодня здесь представители землячеств. (Никонову.) Может, ты скажешь?
Н и к о н о в (отмахнувшись). Нет, давай…
С м е л я н с к и й. Как известно, в Московском университете студент третьего курса Синявский дал на днях пощечину инспектору Брызгалову. Была свалка. Натравили мясников и казаков. Давили лошадьми. Семнадцать изувечено. Трое убито. Университет закрыт. Аресты. В Петербурге дело тоже кончилось тем же. Волна беспорядков пройдет сейчас по всем университетам без исключения. Российское студенчество должно избрать формой своей жизни протест. Протест против введенных в университетах порядков, уничтожающих нашу студенческую волю полностью. И протест против всего полицейского режима в целом! Воздухом его дышит даже ребенок! Что будем делать, господа?