– А чего вы ждали? В вашем возрасте пора бы уже понять, в какой стране живём.
Фома не мог согласиться с этим утверждением, поэтому, уже оказавшись на зоне, поставил перед собой цель – разобраться в истоках коррупции и найти способы устранения этого явления из нашей жизни. Егора эта идея заинтересовала – прежде он считал, что эффективны только карательные методы, но кто знает, возможно, Фома что-нибудь ещё изобретёт.
– А вот скажи, Фома, почему одни люди соблюдают нравственные нормы, принятые в обществе, а другим на всё на это наплевать?
– Тут дело в том, сохранилось ли в человеке доброе начало или под давлением обстоятельств оно со временем угасло. На этот счёт выдвигались разные гипотезы. К примеру, князь Кропоткин полагал, что нравственные начала присутствуют во всём животном мире, и именно они стали истинным двигателем эволюции.
– Но ведь и дикие звери, и человек подчиняются инстинктам. Инстинкт продолжения рода, инстинкт самосохранения… А вот инстинкта, который бы отвечал за нравственность, нет.
– Я тоже считаю, что Кропоткин ошибался. Однако человек, в отличие от других обитателей Земли, способен на время подавлять свои инстинкты, следуя неким нравственным принципам, которые заложены в него воспитанием или возникли на основе жизненного опыта. Проблема в том, что он не обязан использовать эту способность, особенно, если нравственные принципы вступают в непреодолимое противоречие с основными инстинктами, на которых основано существование рода человеческого. Тогда приходится выбирать, и выбор далеко не всегда оказывается в пользу высоконравственного поведения.
– Так что же делать?
– Надо найти способ, как разрешить это фундаментальное противоречие.
– Легко сказать – найти…
– Ты прав, коррупция существует многие века, и никто до сих пор не предложил надёжного способа, как от неё избавиться. Метод устрашения не сработал. Повышение зарплат чиновникам тоже малоэффективно. Была попытка материально стимулировать доносчиков, но провалилась из-за недостатка средств на выплату вознаграждений.
Тут Егор решил высказать догадку, возникшую после того, как телевидение все уши прожужжало про пандемию, про вирусы, про их мутацию.
– Мне иногда коррупция представляется в виде вируса, который приспосабливается к окружающей среде. Какой бы способ борьбы ни изобретала власть, он мутирует и благополучно выходит из-под удара.
– Очень точное сравнение! – поддержал эту мысль Фома.
– Но тогда нам его не победить. Если проводить аналогию с природой, то ситуация безрадостная. Стоит медикам создать лекарство против одного вируса, как на его место приходит другой, нередко более опасный. Такое впечатление, что природа обозлилась на людей, мстит нам за то, что мы пытаемся приспособить её под свои собственные нужды.
– С коррупцией всё несколько иначе. Её невозможно искоренить, поскольку она в какой-то степени устраивает власть. А всё потому, что в нынешних условиях невозможно управлять государством, не позволяя чиновникам тем или иным способом использовать служебное положение в корыстных целях. Конечно, тем, кто зарвался, вышел за допустимые пределы, дают по рукам. Но вот представь, что чиновник, занимающий ответственную должность, приносит значительную пользу государству. Тогда на его «шалости» стараются не обращать внимания, при том условии, что они не наносят явного ущерба экономике. Ну а нравственная сторона мало кого теперь волнует.
– Получается так, что чиновник вынужден все силы отдавать работе только для того, чтобы не потерять доходное место…
– В том-то и парадокс! Лиши его этой нелегальной надбавки к зарплате, и он уйдёт на солидную должность в коммерческую фирму. Понятно, что там гораздо меньше возможностей работать на свой карман, но зато зарплата выше, если высоко поднялся по карьерной лестнице.
– Замкнутый круг?
– Что-то вроде этого. Кстати, пытаясь разорвать этот порочный круг, кое-кто на Западе доходит до маразма. К примеру, предлагают ликвидировать чиновников как класс, мол, тогда и взятку будет некому давать…
– Да уж, смешно, когда бы не было так грустно.
Тут Фома задумался – видимо, сомневался, стоит ли говорить… Но вот решился:
– Знаешь, Егор, есть у меня последняя надежда. Это надежда на генетиков. Только они смогут изменить к лучшему природу человека. Вот если встроить в ДНК человека некий ген, ответственный за нравственность, тогда…
В генетике Егор не разбирался, о методах улучшении работы карательных органов с Фомой бесполезно говорить. Поэтому брякнул, не подумав:
– А я вот слышал мнение, что необходимо больше уделять внимания нравственному воспитанию…
Фома даже подскочил на месте:
– Утопия! На это потребуются сотни лет, причём нет никакой гарантии, что, оказавшись перед сложным выбором, человек совершит нравственный поступок.
Примерно на такой же грустной ноте заканчивался каждый их разговор. А впереди были долгие годы жизни за колючей проволокой. Впрочем, Фоме повезло – через три года его дело пересмотрели, и философ оказался на свободе. Однако случилось так, что вскоре у Егора появился новый собеседник.
Глава 6. Спор непримиримых
Когда Неваляева ввели в казарму, все, не сговариваясь, посмотрели на него, причём наверняка испытывали разные чувства. Одни злорадствовали, ничуть этого не скрывая, кто-то посмотрел с сочувствием, но большинству, по сути, он был совершенно безразличен. Его появление здесь лишь подтверждало мысль, что спорить с властью бесполезно – если назначили виновным, так тому и быть. Вот и Егор только искоса глянул на вновь прибывшего и указал на свободную шконку в нижнем ярусе, у самого окна. Что ж, старшему в казарме так и положено себя вести.
А чуть позже, когда Егор вышел покурить, Неваляев сел рядом на скамейку и протянул пачку «голуаз»:
– Настоящие французские, не то, что лепят в Ярославле. Я с собой несколько блоков прихватил.
Закурили. Егор молчал, а Неваляев снова попытался завязать разговор:
– Я смотрю, здесь вполне приличные люди обитают. Не ожидал…
– Есть отдельный блок для убийц, насильников и рецидивистов – Егор указал на сторожевую вышку и забор в ста метрах от казармы. – Там всё гораздо строже, не забалуешь. Чуть что, и сразу в карцер.
– А ты как оказался здесь? У вас же есть своя колония под Нижним Тагилом, для бывших работников прокуратуры, МВД…
Егора не смутило обращение на «ты» – здесь все равны, и званиями меряться бесполезно. Будь это учёная степень, должность или чин – всё это осталось там, за воротами колонии. Отчасти поэтому и не стал вдаваться в объяснения:
– Нашлись влиятельные люди, помогли…
– Я слышал, что и жена тебя раз в неделю навещает, да и срок скостили.
– Так я же говорю, мир не без добрых людей. А ты почему здесь, а не в Мордовии?
Неваляев криво усмехнулся:
– Да уж, могли отправить и на Колыму. Только ведь и у меня нашлись заступники. Протестные акции, статьи в зарубежных СМИ… Пусть только попробуют, им такое устроят!
– Что ж, от тюряги тебя не спасли?
Понятно, что больная тема, поэтому Неваляев не стал распространяться, только сквозь зубы процедил:
– Ещё не вечер.
«Видимо, ещё надеется, что вытащат. Но вряд ли Запад станет ссориться с Кремлём, скорее уж тут расчёт на влиятельных заступников в Москве». Эту тему Егор напрямую не решился развивать, опасаясь, что у Неваляева может возникнуть подозрение, будто их нечаянная встреча состоялась неспроста, то есть не без участия ФСИН и ФСБ. Поэтому лишь выразил сочувствие, словно бы зайдя с другого боку:
– Да, когда есть поддержка с воли, это легче пережить.
Такой реакции на свои слова Егор не ожидал – Неваляев вскочил со скамьи и, сжав кулаки, принялся колотить ими по воздуху, сверху вниз, одновременно приседая, чуть ли не приплясывая. Вероятно, вообразил, будто перед ним находится его закоренелый враг, и вот он пытается вбить, втоптать его в землю, чтобы наконец отстал, чтобы прекратил строить козни и позволил жить по-своему, не так, как этому врагу угодно. Всё это сопровождалось диким криком:
– А я не хочу! Не хочу!! Не хочу!!!
Егор попытался успокоить:
– Лёня, прекрати! Сейчас охрана набежит.
– Мне всё равно! Я не могу так жить, я здесь и дня не выдержу!!
С трудом Егору удалось усадить Неваляева снова на скамью, но тот продолжал твердить своё и только по прошествии нескольких минут, немного успокоившись, попытался объяснить причину этого нежданного припадка:
– Пойми, Егор! Там люди борются с кровавым режимом, а я тут тюремную баланду ем.
Самое время на другую тему разговор перевести:
– Кстати, здесь не так уж плохо кормят.
Тот снова возбудился:
– Да уж, после парижских ресторанов… Это им ещё аукнется!..
И вот снова курят, сидя на скамейке, снова Неваляев жалуется на то, как несправедливо поступили, отправив лидера оппозиции в колонию. Было бы странно, если бы он никак не реагировал на то, что с ним случилось, тем более что есть внимательный слушатель, а если б его не было, от тоски и безнадёги можно руки на себя наложить. Впрочем, всем здесь в первые дни невмоготу. Егор это ощутил на собственном опыте – если бы не местный философ по прозванию Фома, кто знает, смог бы он прожить эти четыре года. Даже свидания с Элен не заменят ежедневных встреч с умным собеседником.
Видимо, и Неваляев понимал, что Егор для него – это та тростинка, ухватившись за которую, можно избежать беды. Хорошо хоть так, чем не иметь и этого. Поэтому при каждой встрече говорил и говорил, иногда повторяясь, но чётко следуя заданному курсу – обличать «режим».
– Прикинь, трое сотрудников ФСБ негласно сопровождали меня во всех поездках, причём один из них имел отношение к институту, где разрабатывались отравляющие вещества. Более того, эфэсбэшники регулярно созванивались с сотрудниками этого института. Ждали удобного случая, когда меня можно отравить! Это разве не улики?
– Ну ездили они за тобой, ну с кем-то там созванивались. Да ни один следователь, российский или европейский, не построит на этом обвинение. Разве что начальство заставит или кто-нибудь проплатит.