ователями, и импульсы были напрвлены на один и два шага выше. Ассеблеры работали в четырех измерениях, так что сами сети были трехмерными. Утроба дышала жизнью в общем согласии, заставляя импульсы состязаться друг с другом вдоль дорожек подобно квадрильонам вагонов, колеблющимся между триллионами соединений десятков тысяч расположенных ярусами монорельсовых железных дорог.
Некоторые шрайкеры посылали стабильные битовые-потоки; другие производили псевдо-произвольные. Импульсы текли через лабиринты конструкции где сети все еще формировались — где почти каждая дорожка все еще была подключена к каждой второй, поскольку никакое решение об окончании пока не было принято. Разбуженные движением, новые формирователи запускали и начинали удалять избыточные соединения, сохраняя только те где достаточное количество импульсов проходило одновременно — выбирая, из всех бессчетных альтернатив, магистрали, которые могли бы действовать синхронно. Также и при безвыходном положение в прогрессе сетей, — но если импульсы проходили достаточно часто, другие формирователи обращали на это внимание, и искусственно расширяли канал. Не имело значения, что потоки первичных данных были бессмысленными; любого типа сигнала был достаточно, чтобы помочь достичь самого низкого уровня оборудования, достаточного для существования.
Во много полисах, новые граждане не выращивались совсем; они собирались непосредственно из общих подсистем. Но метод Кониши предусматривал определенную квази-биологическую устойчивость к ошибкам, определенную сглаженность. Системы выращенные совместно, взаимодействуя уже даже при формировании, решали сами большинство типов потенциального несовпадения, без надобности во внешнем уме-разработчике, приводили в гармонию все готовые компоненты, следя, что бы они не конфликтовали.
Среди всей этой органической пластичности и компромисса, тем не менее, области инфраструктуры могли бы все еще отмечать вехами территорию для нескольких стандартизированных подсистем, идентичных от гражданина к гражданину. Две из них были каналами для поступающих данных — один для восприятия целостной формы, и один для линейного восприятия, две первичные модальности всех граждан Кониши, отдаленные потомки зрения и слуха. Двухсотой итерацией, сами каналы полностью были сформированы, но внутренние структуры на которые они получали свои данные, сети для классификации их и интерпретации, были все еще неразработанными, неподвижными неподготовленными.
Сам полис Кониши был погребен на двести метров под тундрой Сибири, но через волоконную и спутниковую связь входные каналы могли бы получить данные с любого форума в Коалиции Полисов, с орбитального спутника каждой исследований планеты и астероида в солнечной системе, от дронов, бродящих в лесах и океанах Земли, от десяти миллионов типов сегментов или резюме сенсориума. Первой проблемой восприятия было, как выбрать из этого изобилия.
В сиротском зародыше, наполовину сформированный навигатор взял контроль над входными каналами и начал выпускать поток информационных запросов. Первых несколько тысяч запросов слились в монотонный поток ошибок кодирования; они неправильно были сформированы, или ссылались, на несуществующие источники данных. Но каждый зародыш было врожденно пристрастен по отношением к обнаружению библиотек полиса (чтобы это изменилось должны пройти тысячелетия) и навигатор продолжал пытаться пока не попал в правильный адрес, и данные потекли по каналам: целостный образ льва, сопровожденный линейным словом для животного.
Навигатор немедленно отринул метод проб и ошибок и вступил в цикл повторения, вызывающий тот же замороженный образ льва снова и снова. Это продолжалось до тех пор пока заготовка его зародышевого изменения дискриминаторов наконец перестала возбуждаться, и это вернуло его назад к экспериментированию
Постепенно, недостаточно осознанный компромисс развивался между двумя типами сиротского прото-любопытства: направленного, чтобы искать новизну, и направленного, чтобы искать вновь возникшие структуры. Навигатор просмотрел библиотеку, узнав как, действовать в потоке связанной информации — последовательных образов записанного движения, и затем более абстрактных цепей перекрестных ссылок — не понимая ничего, но принимая к сведению, чтобы улучшить собственное поведение при поиске правильного баланса между стабильностью и изменением.
Образы и звуки, символы и уравнения, загруженные через сиротские классифицирующие сети, оставляли после себя, не тонкие детали — не законченную фигуру, стоящую на светло-серой скале на фоне угольно-черного неба; не тихую и обнаженную фигуру, распадающуюся под серым роем наномашин — но отпечаток самых простых закономерностей, наиболее общие ассоциации. Сети обнаружили логическую сферу: в образе солнца и планет, зрачка и радужки глаза, в упавшем яблоке, в тысяче другие топологических чертежей, артефактов и математических диаграмм. Они нашли линейное слово для человека, и связали его в порядке эксперимента с закономерностями, которые определяли символ образа для гражданина, и в характеристиках образов они обнаружили много общего для образов людей и глейснер-роботов.
При пятисотой итерации, категории извлеченные из библиотечных данных вызвали орду небольших подсистем во входяще-классифицированных сетях: десять тысяч слов-ловушек и образов-ловушек, все сбалансированные и ожидали, чтобы истечь; десять тысяч образцов-распознований без размышлений бросились в информационный поток, постоянно озабоченные своими собственными специальными целями.
Эти ловушки начинали формировать связи между собой, используя их сначала просто, чтобы распространять свои решения, чтобы направлять решения друг друга. Если ловушка для образа льва была инициирована, тогда ловушки для его линейного имени, для типа звуков других львов были услышаны и введены в действие, для общих характеристик увиденных в их поведении (облизывание своих, гонка за антилопой) все становилось учтенным. Иногда поступающие данные сразу инициировали целую группу связанных ловушек, усиливающих их взаимодействие, но иногда было время для сверхэнергичных прерываний связей, чтобы начать пуск заблаговременно. Форма льва опозновалась — однако слово "лев" еще не обнаружено, слово-ловушека "лев" еще в эксперименте… а уже есть ловушки для свой-лизание и антилопы-погоня.
Сирота стал ускоряться, сдерживая предвкушение.
Тысячной итерацией, связь между ловушками превратилась в сложную сеть со своими собственными правами, и новые структуры возникли в этой сети — символы — которые могли инициировать друг друга так легко как любые данные из входных каналов. Образ-ловушка льва, сама по себе, содержала лишь лучшую модель чтобы отказаться совсем, чтобы объявить соответствия или несовпадения — вердикт без особого смысла.
Символ льва мог закодировать неограниченную сеть смыслов — и эта сеть могла бы быть сделана в любое время, во всяком случае лев стал видимым.
Простое опознавание уступало место первым слабым намекам понимания.
Области инфраструктуры создали сиротские стандартные выходные каналы для линейного и целостного образа, но пока еще соответствующий навигатор, вынужден был адресовать исходящие данные в некое специфическое расположение в Кониши или за его пределами, оставшееся неактивным. Двух тысячной итерацией, символы начинали тесниться для доступа к выходным каналам, мешая друг другу. Они использовали свои шаблоны ловушек чтобы повторять звук или образ которые каждая из них научилась распозновать — и не имело значения что они произносили линейное слово "лев", "свой", "антилопа" в пустоту, поскольку входной и выходной каналы кооперировались внутри.
Сирота начинал слышать свои мысли.
Не целое столпотворение; это не мог дать голос — или даже целостный образ — ко всему сразу. Из мириада ассоциаций каждая сцена вызывалась из библиотеки, только несколько символов за один раз могли бы получить прирост контроля зарождающейся речи в построенных сетях. И все-же птицы кружились в небе, и трава склонялась от ветра, и облако пыли и насекомых поднималось разбуженное бегом животных — и все более и более символов, оставались до того как исчезла вся сцена:
"Лев гонится за антилопой"
Вздрогнув, навигатор начал резать поток входных данных. Линейные слова начали крутиться, добираясь до сути погони снова и снова, создавая идеализированную реконструкцию лишенную всех деталей.
Затем память поблекла, и навигатор обратился к библиотеке снова.
Сами сиротские мысли никогда не сжимались в одной и той же нормальной прогрессии — скорее, символы превращались в более богатые и более сложные каскады — но положительная обратная связь заостряла фокус, и ум резонировал своими собственными ясными идеями. Сирота выучился выделять один или два шага из бесконечных символов тысяче-потокового основания. Он научился излагать свой собственный опыт.
Сирота прожил почти половину мегатау. Он имел словарь из десяти тысяч слов, краткосрочную память, и предвкушал протянуть свое существование в будущее. У него был просто поток сознания. Но у него все еще несформировалась идея, что была в мире такая вещь как он сам. Не сформировалось Я.
Принципал регистрировал развитие разума после каждой итерации, тщательно прослеживал эффекты случайных неопределенных обстоятельств. Чувствующий наблюдатель той же самой информации он мог визуализировать тысячу деликатных блокирующих фракталов, подобно запутанным, пушистым, стремящимся к нулю кристаллам, посылающим мелкозернистые ответвления, которые перекрещивали утробу как области которые были прочитаны и задействованы, и их влияние рассеивалось от сети к сети. Принсипал ничего не представлял себе отчетливо; он только обрабатывал данные, и делал выводы.
Пока, мутации не вызвали никакого вреда. Каждая индивидуальная структура в сиротском уме функционировала свободно, как и ожидалось, и траффик с библиотекой, и другими прямыми потоками данных, не показывал никаких признаков начала глобальных патологий.
Если зародыш окажется поврежденным, ничто в принципе, не мешало Принципалу войти в утробу и отремонтировать любую последнюю испорченную структуру, но последствия могли быть такими же непредсказуемыми как и последствия роста семени вообще. Местная "хирургия" иногда вводила несовместимость с остальной частью зародыша, тогда как изменения широко распространенные и достаточно тщательные, чтобы гарантировать успех, могли быть вполне достаточными, эффективно уничтожив оригинальный зародыш и заменив его сборкой частей клонированных из прошлого здорового семени.