– Уверен, Гомбожаб? – прищурившись, спросил Даший. – Путь предстоит неблизкий…
– Уверен. Всегда хотел побывать в Лабранге.
– Ну, как скажешь.
Все складывалось довольно удачно ровно до того момента, как Цыбиков зашел навестить Лайдаба – слугу, нанятого им в Бурятии. Лайдаб внимательно выслушал хозяина, а потом сказал:
– У меня тоже есть для тебя новости, Гомбожаб. Я возвращаюсь назад, в Кяхту.
Эта новость удивила Цыбикова: ему казалось, что он справедлив к слуге и не нагружает его работой сверх меры. Видимо, удивление было написано у Гомбожаба на лице, потому что Лайдаб тут же поспешно добавил:
– Не думай, что я из-за тебя, Гомбожаб. Я просто… в Гумбуме всякое говорят про дорогу в Тибет – и дороги сами, и разбойники, и переходы по долинам и взгорьям… Мы уже прошли немало, но это все равно только самое начало, а впереди еще столько всего…
– Но я ведь тебя предупреждал обо всем этом, Лайдаб, – угрюмо сказал Цыбиков.
– Предупреждал, – нехотя признал слуга. – Но я как-то… не понимал до конца, что и как будет. А пока до Гумбума ехали, понял. И тут еще местные… Извини меня, Гомбожаб, но дальше без меня.
Востоковед смерил его взглядом, потом устало вздохнул и пожал плечами:
– Что ж, не могу же я тебя насильно заставить ехать. Верни часть жалования, и – в добрый путь.
– Вернуть часть жалования? – медленно переспросил Лайдаб.
– Ну, ты ведь выполнил работу не полностью, получается, и денег всех не заслужил, которые я тебе заплатил?
Глаза слуги забегали, и Цыбиков понял, что дело неладно.
– Видишь ли, Гомбожаб… – протянул Лайдаб. – Часть денег я оставил матери и сказал, чтоб тратила, как считает нужным. А была зима, сам понимаешь…
– А другая часть?
– А другая часть – это моя дорога назад, – сказал слуга, робко заглянув хозяину в глаза. – Без этой части я не доберусь до Кяхты. Прости уж.
Цыбиков шумно втянул воздух ноздрями, а потом сказал:
– Иди уж, что с тобой делать…
– Спасибо тебе, Гомбожаб, – просиял слуга и пулей выскочил в дверь, а Цыбиков остался сидеть, глядя в стену перед собой.
«И что потом говорить Савельеву про эту растрату? Что меня надурил провожатый? Или украли?»
Впрочем, это была меньшая из проблем. Для путешествия в Лабранг Гомбожабу требовалось нанять не одного слугу, а сразу нескольких, чем они с Дашием занялись на следующий же день. Правда, мало кто хотел ехать по выбранному бурятами маршруту: дело осложнялось тем, что Лабранг находился на юге реки Хуанхэ, а это добавляло трудностей. И все же после двухдневного поиска Цыбиков и его спутник наняли двух бурятских лам, которые были не прочь отправиться в монастырь.
Теперь оставалось только не упустить китайских татар-саларов, которые единственные возили путешественников из Гумбума в Лабранг и обратно. Жили эти салары в деревеньке Ламурчжан, что на правом берегу Хуанхэ, и приезжали в строго определенные дни.
К счастью, Цыбикову и его спутникам повезло нанять саларский караван. Навьючив мулов вещами путешественников, татары повели их по выбранному маршруту в направлении Лабранга. Гомбожаб надолго запомнил постоялые дворы, в которых они останавливались по дороге: в каждом из них они ночевали вместе с животными в больших сараях, где у одной из стены были нары для людей, а с другой – стойла для лошаков. Ароматы, как нетрудно догадаться, в подобных местах соответствующие, что, впрочем, смущало Цыбикова несколько меньше, чем холод. Сквозило в подобных сараях изо всех щелей.
К счастью, морозами дело и ограничилось, и путники без особого труда достигли татарской деревни, куда переправились с противоположного берега на большом карбасе. Мулы возмущенно кричали, но возчики не обращали на протесты животных никакого внимания. После переправы караван на два дня остановился в Ламуржчане, в доме возчика, который показался Цыбикову настоящим дворцом, хотя мало чем отличался внешне от недавних сараев. Такому убогому состоянию было свое объяснение: около семи лет назад деревню сожгли китайские войска, и теперь остатки ее жителей, задорого купившие себе жизнь у агрессоров, пытались отстроить Ламуржчан заново.
Передохнув, караван продолжил путь. Возчики сразу предупредили, что оставшаяся дорога до Лабранга населена тангутами, которые нередко устраивают засады на путников, а потому следует держать оружие наготове. Сами салары вооружились фитильными ружьями, а Цыбиков и его товарищи держали наготове револьверы и сабли. К счастью, обошлось без стычек, и вскоре караван достиг широкой долины, именуемой Ганчжа-тан3. Здесь было великое множество тангутских палаток, рядом с которыми пасся скот – овцы и яки.
– Пастухи, – в ответ на вопросительный взгляд Цыбикова сказал один из провожатых. – Не опасны.
Обитатели палаток взирали на проезжающий мимо караван хмуро, но без злобы – скорее, просто не рады были чужакам, заглянувшим к ним на пастбище. Провожатый не соврал: пастухи на жизнь путников не зарились – куда больше их волновала сохранность скота.
«Простые люди с простыми принципами и простыми целями…» – подумал Цыбиков, глядя на блеющих овец и степенных суровых яков.
К концу дня, миновав широкий перевал, караван саларов наконец достиг цели своего путешествия – долину реки Сан-чу, где находился монастырь Лабранг, или в переводе «Ламаистский дворец – круговорот благ». Основал его в далеком 1709 году первый перерожденец Чжамьян-шанбы, философ Агван-Цзондуй, бывший в близких отношениях с пятым Далай-ламой, известным также как Великий. Его толкованиями стали руководствоваться со временем почти все богословские факультеты Монголии, русского Забайкалья и, разумеется, Амдо – родины Агвана-Цзондуя. Здесь же, в Амдо, он в самом начале восемнадцатого столетия основал Лабранг, здесь же и умер в 1721 году.
Достигнув монастырской улицы, Цыбиков и его спутники по примеру саларов спешились и повели мулов под уздцы. Востоковед обратил внимание, что в сравнении с Гумбумом здесь царила практически идеальная чистота, а в подворотнях не выли обиженно оголодавшие дворняги. Легкий аромат благовоний – и все, ничего более.
«Блаженство…»
– Где остановимся на ночлег? – спросил Цыбиков, рассматривая дома, стоящие по обеим сторонам улицы.
Как и в Гумбуме, жилища простых монахов больше походили на нищенские халупы – низенькие, глинобитные, они попросту меркли на фоне храмов и дворцов перерожденцев.
– Просто следуй за мной, – уверенно заявил Даший, и востоковед не стал спорить.
Путники остановились у Норбу-Намгана, монаха, жившего в скромнейшем домике с двумя комнатами: одна отводилась под спальню, вторая – под кухню. Цыбиков, увидев, сколь бедно живет хозяин, хотел было искать другое пристанище, но Даший отговорил его от этого.
– Не обижай хозяина, Гомбожаб, – тихо попросил он. – Ему гости всегда в радость.
«Как и любому достойному ламаисту», – хотел было сказать Цыбиков, но сдержался и согласился со спутником – обижать радушного хозяина не хотелось.
Путники стали заносить внутрь вещи, дабы салары могли отправиться обратно в свою бедную деревеньку. Слуги помогали по мере сил, однако, когда один из них взялся нести молитвенный барабан Цыбикова, востоковед тут же забрал его себе.
– Это личное, – мягко сказал востоковед и скрылся в доме.
Шагая к двери, Цыбиков спиной ощущал недоуменный взгляд бурятского ламы и мысленно проклинал себя за излишнюю заботу о молитвенном барабане, которая могла вызвать ненужное любопытство или подозрение.
«Надо быть осмотрительней», – в очередной раз напомнил себе востоковед.
Проснувшись рано утром, путники первым делом отправились к статуе 80-футового Майтреи, которая хранилась в большом каменном здании с позолоченной крышей. Подойдя к двери, Цыбиков обнаружил над ней деревянную табличку с надписями на четырех языках.
– «Благословеннорадостный храм», – с придыханием произнес Даший.
Они вошли внутрь и остановились возле медной статуи Майтреи. Строго говоря, 80-футовой она не была, хотя, согласно верованиям ламаистов, Майтрея, Будда будущего, будет иметь именно такой рост. Цыбиков слышал, что неточность в размерах монахи оправдывали, говоря, что данная статуя изображает Майтрею-ребенка, лет 8 или около.
«Смекалке их можно только позавидовать», – думал востоковед, глядя в голубые глаза Майтреи с полуопущенными веками.
– Мне нужно отлучиться, Гомбожаб, – сказал Даший, привлекая внимание Цыбикова. – Встретимся дома у Норбу-Намгана.
– Как скажешь, – легко согласился востоковед.
Ему стоило большого труда, чтобы скрыть свое облегчение.
«Надо обязательно сделать снимок статуи Майтреи. А еще где-то здесь должны быть медные статуи Цзонхавы и Дол-мы…»
Даший ушел, и Цыбиков остался в долгожданном одиночестве. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что соглядатаев поблизости нет, Гомбожаб поставил молитвенный барабан на один из постаментов, расположенных у входа в зал со статуей Майтреи. Затем едва уловимым движением открыл специальный лючок, за которым скрывался объектив фотографического аппарата. Прикинув расстояние, парой щелчков выбрал подходящий набор линз и, помедлив, нажал на кнопку.
«Снято».
Шаги позади заставили Цыбикова спешно закрыть все посторонние лючки в барабане и обернуться. Это были двое монахов. Поприветствовав Гомбожаба, они прошли к статуе Майтреи и склонили головы, а востоковед, подхватив молитвенный барабан, покинул здание, дабы не мешать молитве.
«Нужно быть осторожней… иначе новый снимок может стать последним».
К сожалению или к счастью, больше возможности воспользоваться фотоаппаратом Цыбикову не представилось. Шагая домой, он испытывал противоречивые чувства: с одной стороны, он безумно боялся быть разоблаченным, с другой – переживал, что не сможет сделать достаточно снимков.
Дабы хоть немного примириться с собой, Гомбожаб решил заглянуть на цон-ра4, чтобы его сфотографировать. На рынке было людно; многие монахи посещали его после собраний в цокчэнском дугане, чтобы приобрести себе пропитание. Цыбиков, глядя на ламаистов в цветных одеждах, вспомнил их вчерашнюю беседу с Норбу-Намганом.