— Садитесь сзади, Уалинка! — скомандовала она, выводя мотоцикл на дорогу.
Но Уалинка Газданова попятилась:
— Да что ты, что ты, милая! Упаду ведь я…
— Не упадете, нана! — твердо сказала Илита. — Садитесь! — Она завела мотор. — Мигом в вашем ауле будем! Только держитесь за меня покрепче!
Боясь перечить Илите, Уалинка с замирающим сердцем уселась позади девушки, крепко вцепившись обеими руками в комбинезон. Потом судорожно закрыла глаза, чтобы не видеть, как пыльным вихрем летит дорога, — страшно ведь! Открыла она глаза только тогда, когда мотор затих, встречный ветер перестал бить в лицо и решительный голос Илиты произнес:
— Приехали, Уалинка, слезайте!
Через несколько часов в колхозе состоялось экстренное собрание колхозников. Первое слово предоставили депутату. Резко говорила Илита о состоянии посевов в колхозе. Она видела их своими глазами, когда ехала сюда. Молодой, бравый председатель, сидевший рядом с ней за столом, то бледнел, то наливался кровью, то яростно сверкал темными глазами. Быть может, впервые в жизни его так честили при всем народе. И кто! Девушка! Он с трудом сдерживался, чтобы не вскочить и не выругаться. А то еще хлестче — махнуть на все рукой, броситься к двери и бежать куда глаза глядят!
Но он продолжал сидеть за столом президиума. Только порой вскидывал голову и сверлил взглядом депутатский значок Илиты. Нет, с этим депутатом шутки плохи! Не мог председатель махнуть на все рукой, не мог!
А Илита не давала ему спуску:
— Не хочет слышать председатель, как стонут посевы от засилья сорняков! Я видела ваши поля — в некоторых местах бурьян все всходы покрыл. — Она повернулась к председателю. — Что скажут твои односельчане осенью, когда ты им выдашь по горсти кукурузы? А? Останется ли что-нибудь в колхозе на семена? Или снова поедешь в район семенную ссуду просить?
— Здесь не одна моя вина, — буркнул председатель. — Мне помощь нужна от районного руководства.
— Ах, вот оно что! — вспыхнула Илита. — Значит, райисполком и райком должны прополоть твои поля? Этого ты добиваешься?
— Не такой я жду помощи, — возразил председатель. — Надо, чтобы районное руководство провело с народом агитационную работу, а то люди не очень-то охотно на поля выходят…
Илита невольно рассмеялась.
— Агитационную работу? — переспросила она. — Да лучшая агитация — это полновесный, богатый трудодень! Твоя жалоба лишь подтверждает мои слова: люди неохотно выходят в поле, потому что не рассчитывают получить осенью достаточное количество хлеба! Да, да и тридцать раз да! Это так. Стало быть, дело не в агитации райисполкома и райкома, а в том, как ты, председатель, организуешь труд в колхозе… Кстати, не можешь ты его организовать или не хочешь? Если не хочешь, чтобы твои земляки, односельчане, стали жить богаче и счастливее, откажись от руководства, уходи. Не дожидайся, пока на следующих выборах тебя прокатят на вороных. А мы — можешь быть уверен — найдем человека, который возьмется за дело горячо, с охотой!.. Ну хватит, — остановила себя Илита. — Вот что, товарищи: завтра все на прополку!
Илита была довольна: на собрание пришли все — и стар и млад.
Разговор шел серьезный, обстоятельный, хотя отдельные выступающие, не в силах сдержать своего темперамента, вели речи слишком уж пылко. Илита говорила не только о состоянии посевов и трудовой дисциплины. Она рассказала и о случае с Уалинкой Газдановой, сурово критиковала председателя колхоза за грубость и самоуправство. Люди поддержали ее.
Как легко было, оказывается, разбудить в их душах интерес к делу! Как легко было поднять их к борьбе за справедливость!
Речь Илиты — горячая и убедительная — взволновала всех. Чувствовалось, колхозники преодолели в себе равнодушие, поверили в свои силы.
Илита осталась ночевать в Дзуарикау. На следующее утро вышла в поле вместе со всеми. До самого вечера полола с колхозницами участки кукурузы, а когда уезжала, чуть ли не половина аула провожала ее до околицы.
— Спасибо тебе, спасибо, доченька! — благодарила Илиту Уалинка. Она прищурила глаза, удовлетворенно усмехнулась и, понизив голос до шепота, произнесла: — А председатель-то после твоих слов готов черных баранов в белые выкрасить; был у меня, сказал, что правление решило отдать мне корову, которую Абасу выделили. Говорили мне люди, что ты справедливая. Так оно и вышло. Правду говорили, святую правду…
В райкоме Илиту тоже похвалили. Сказали, что поведение председателя колхоза в Дзуарикау она оценила принципиально правильно и помощь ее Уалинке Газдановой была своевременной. Правда, не слишком ли резко говорила Илита о председателе? Руководитель он молодой, опыта у него маловато, вот и перехлестывает порой. Помогать ему действительно надо. Как говорится, доверять, но и проверять. Так вот, если говорить о второй части этого правила, то Илита соблюдала его. А что касается доверия — не к словам председателя, не к тем его промахам, о которых сказано в письмах, не к амбиции, проявленной в случае с Уалинкой, — то, как посчитали в райкоме, Илита могла бы более доверительно разговаривать с председателем. Товарищеский совет, дружеский укор помогли бы ему ничуть не меньше, чем разнос при всем честном народе. И уж во всяком случае не стоило Илите ставить вопрос так, будто председатель не хочет работать, нарочно заваливает дела в колхозе. Не все люди еще достаточно сознательны, они по-своему могут истолковать слова депутата…
— Ты считаешь, я неправ? — спросил Илиту первый секретарь райкома.
— Пожалуй, правы, — задумчиво сказала Илита.
Сейчас, сидя в кабинете секретаря райкома, она, может быть, впервые за год своей депутатской работы мысленно оценила все, что сделала. И для себя, и для людей, и для родного края — малой, но кровной частицы великой страны. Конечно, изменилась она. Думать стала по-другому, говорить. Выросла, в общем. Но сколько промахов она еще совершает! Как порой неопытна! Прав секретарь. Ведь даже в случае с этим зазнавшимся председателем из Дзуарикау можно было обойтись без грубоватых выводов. Ясно, что после выступления ее, Илиты, в колхозе председателю будет в чем-то легче, а в чем-то труднее…
— Учиться тебе надо, вот что! — заключил разговор секретарь райкома.
«Учиться надо», — мысленно откликнулась Илита, но не заговорила, лишь кивнула головой.
Проводив Илиту, секретарь райкома задумался. Интересный человек эта Илита! Есть у нее дар с первого взгляда располагать к себе людей. Она не делит их на «больших» и «маленьких». Все для нее равны, но к заботам о тех, кого называют «рядовыми», она особенно внимательна. Несправедливость для нее будто гвоздь в сапоге. Не терпит она малейших отступлений от новой морали, не терпит самодурства, грубости, лености. И коли встречается с этим, готова идти врукопашную, словно храбрый джигит в правом бою. Только условия жизни в Осетии, в этом крае, где царизм действовал кнутом и пряником, где религия вила прочные гнезда в душах людей, где, наконец, адаты дедов и отцов уважались и посейчас, не всегда позволяли действовать подобным образом.
«Круто берешь! Слишком круто! — говорили некоторые Илите. — Смотри, девушка, не сносить тебе головы! Как бы однажды темной ночью не пырнули тебя кинжалом на узкой тропинке!»
Но, признавшись секретарю, что иной раз действительно «берет слишком круто», Илита между тем не боялась ни угроз, ни кинжалов. В главном она права. Главное она делает хорошо. И единственное, чего ей не хватает, — это знаний. Надо учиться!
Осенью 1939 года Илиту и ее бывшего бригадира Мылыхо Цораева послали на курсы по подготовке в Академию социалистического земледелия. Курсы были в Москве. Что скрывать — учиться было трудно. Преподавание велось на русском языке, а владела им Илита плохо. Она ночи напролет сидела над грамматикой, читала, то и дело обращаясь к товарищам, чтобы они разъяснили ей непонятные слова, читая книги или учебники, она мысленно переводила тексты на осетинский.
На душе у Илиты было неспокойно. Зимняя Москва не радовала. Илита невольно сравнивала ее с той, которую видела в дни Чрезвычайного съезда. Тогда было много солнца, тогда небосклон был чист и лучезарен. Что же сейчас мешало ей радоваться? Неожиданно жестокие морозы, заковавшие дома и улицы в ледяной плен? Неудачи с русским языком? Ощущение, что мечта ее — летать, сесть когда-нибудь за штурвал самолета, — не приближается ни на шаг? А может быть, все, вместе взятое?..
Этой зимой началась война с Финляндией. Многие студенты курсов оставили учебники и ушли добровольцами на фронт. Илита была бы счастлива, если б ей позволили присоединиться к товарищам.
Война с белофиннами была только искрой, предвещавшей большой пожар. Но и искры было достаточно, чтобы тысячи и тысячи советских людей ощутили грозное и тревожное дыхание приближающейся опасности. Нет, не хотят примириться капиталисты с тем, что Страна Советов растет, богатеет. Нет, не устанут фашистские громилы бряцать оружием и зариться на наше счастье, на наш уголь, наш хлеб!
Газеты были наполнены тревожными заметками. На военных, что шли улицами Москвы, смотрели как-то особенно внимательно, с гордостью отмечая их подтянутость и мужественный вид.
Устав от занятий, Илита бездумно бродила по Москве. Надо было отвлечься. Нельзя же терзать и терзать себя мыслями, что она совершила ошибку, поехав на курсы. Да, это ошибка! Теперь она особенно видна. Если Илита крепко решила, что станет летчиком, не надо было делать ничего, что уводило бы ее от этой мечты. Летчики сейчас особенно нужны. Они будут во всеоружии защищать мир и счастье советского народа…
Однажды в одной из переулков Илита наткнулась на небольшую афишку. Там было написано, что при Московском аэроклубе организуются группы курсантов, желающих овладеть пилотированием. Дальше говорилось что-то о парашютном спорте. Но Илита уже не стала дочитывать афишку — заспешила по упомянутому адресу в аэроклуб.
Боясь поверить в свое счастье, Илита шла коридорами аэроклуба. Здание было не маленькое: одна учебная аудитория сменялась другой. А вот зал, похожий на музейный. Илите бросились в глаза