– Хорошо, но бочек не видать. Придется заглянуть к мусорщикам.
Я согласился, хотя это означало, что придется торговаться насмерть. Мы прошли на северный край толкучки, где остановились мусорщики – наверно, чтобы сохранить путь к отступлению. И сам лагерь, и товар здесь были иными: почти никакой еды, только несколько женщин охраняли лотки с пряностями и консервированными деликатесами. Мы миновали дядьку в блестящем синем костюме – он расстелил на траве одеяло и торговал инструментами всевозможных форм и размеров. Часть инструментов были ржавые, часть – ярче серебра. Мы пытались угадать, что зачем нужно. Одна штуковина вызвала у нас смех: оранжевая трубка, а в ней проволочка с двумя парами зеленых зажимов на концах.
– Чтоб удерживать мужа с женой, если они не ладят, – сказала Мелисса.
– Не выдержит, все равно разбегутся. Это, наверно, дверная пружина.
– Что? – хихикнула она.
Я попытался объяснить, но не тут-то было – стоило начать, Мелисса сгибалась пополам от хохота, не давая сказать ни слова. Мы пошли дальше мимо развалов яркой одежды и сверкающей обуви, мимо огромных ржавых механизмов, которые не работают без электричества, мимо продавцов оружия, окруженных вечной толпой зевак, которые надеялись поглазеть на большую сделку или на демонстрацию. Между нашим лагерем и лагерем мусорщиков торговали семенами, как всегда оживленно. Я хотел посмотреть, там ли Кэтрин, потому что торгуется она – заслушаешься, но не мог разглядеть в толпе. Вдруг Мелисса потянула меня за рукав.
– Вот, – сказала она.
За семенными рядами женщина в алом платье продавала стулья, столы и бочки.
– Иди торгуйся, – сказал я. – Пока начнешь, я схожу посмотрю, чего там делает Том.
Старик как раз только что попался мне на глаза.
– Ладно, попробую для начала тихо и невинно.
– Удачи.
Невинной она не выглядела, это точно. Я зашагал к Тому, который увлеченно беседовал с другим продавцом инструментов. Когда я подошел, он хлопнул меня по плечу и продолжил разговор:
– … из промышленных отходов, гнилой древесины, собачьих трупов…
– Говно, – сказал продавец. («Из говна тоже», – вставил старик.) – Его делали из сахарной свеклы и тростника: так написано на пачках. Сахар не портится, и на вкус не хуже твоего меда.
– Сахарную свеклу и тростник выдумали производители, – презрительно сказал Том. – Ты их видел? Нет! Сахар делали из всякой дряни, поэтому от него болезни и уродства. Но мед! Мед предохраняет от простуды и легочных болезней, излечивает подагру и отрыжку, он в десять раз слаще сахара. Будешь есть мед, проживешь, сколько я. Это свежий и натуральный продукт, а не синтетическая гадость, шестьдесят лет пролежавшая в развалинах. На, попробуй, обмакни палец – это бесплатно.
Продавец запустил два пальца в горшок и слизнул мед:
– Вкусно…
– Еще бы! И за одну дерьмовую зажигалочку, каких у вас в Ориндже тысячи, я отдаю два, два-а-а горшка превосходного меда. Тем более… – Том хлопнул себя по лбу, словно припоминая. – Тем более что ты получишь и горшки.
– Значит, вместе с горшками.
– Да, я понимаю, что расщедрился, но мы в Онофре все такие – последние бы штаны отдали, кабы не срам, а я вообще из ума выжил…
– Ладно, заткнись и давай свои горшки.
– Прекрасно, молодой человек, получите. Обещаю: питаясь этим волшебным эликсиром, вы доживете до моих лет.
– И дольше, если не возражаете, – рассмеялся мусорщик. – Но штука вкусная.
Он протянул старику зажигалку – пластмассовый прямоугольник с металлической крышкой.
– До встречи, – сказал старик, пряча зажигалку в карман и уволакивая меня прочь. Под следующим деревом он остановился. – Видал, Генри? Видал? Зажигалку за два маленьких горшочка меду! Вот это сделка! Ну, гляди же. Просто не верится. Гляди.
Он чиркнул зажигалкой перед моим носом, секунду подержал пламя и потушил.
– Очень мило, – сказал я, – но у тебя уже есть зажигалка.
Старик придвинул сморщенное лицо вплотную к моему:
– Покупай их всякий раз, как увидишь, Генри. Всякий. Это, без сомнения, одно из величайших достижений американской технологии. – Он сунул руку за спину, порылся в рюкзаке и протянул мне фляжку янтарной жидкости. – Вот, хлебни.
– Уже в винном ряду побывал?
Старик улыбнулся щербатым ртом:
– Первым делом, первым делом. Хлебни глоток. Виски столетней выдержки. Отличная штука.
Я глотнул и закашлялся.
– Глотни еще, легче пойдет. Чувствуешь – согревает?
Мы по разу приложились к фляжке, и я указал на Мелиссу – она, похоже, не очень-то продвинулась со своей сделкой.
– А-ах, – сказал Том, заметно пошатываясь. – Мужик бы ей все отдал.
Я согласился.
– Слушай, одолжи мне горшочек, а? Отработаю на пасеке.
– Ну, не знаю…
– Да ладно, чего тебе еще покупать?
– Много чего, – возразил Том.
– Ты ведь уже заполучил лучшее, что есть у мусорщиков, так?
– Хорошо, бери этот маленький. Хлебни еще разок на дорожку.
Когда я шел к Мелиссе, в животе у меня горело, а голова кружилась. Мелисса медленно, видимо, в четвертый раз, повторяла:
– … только сегодня из садка. Мы всегда так делаем, это каждому известно. Все едят наших крабов, и никто еще не заболел. В прохладном месте они сохраняются неделю. Мясо вкуснейшее, вы сами подтвердите, если попробуете.
– Да пробовала я, – буркнула тетка. – И впрямь вкусно, да мяса-то всего ничего, не расчувствуешь. Бочка на дороге не валяется, а служит всю жизнь. Крабов же хватит на неделю.
– Если вы не распродадите бочки, вам придется катить их домой, – дружелюбно вмешался я. – Сперва в горку, потом под горку… Да вы благодарить нас должны, что избавляем вас от груза!.. Не больно ваша бочка нам и нужна. Вот – даю вдобавок к этим вкуснейшим крабам горшочек меда от Барнарда, и вы остаетесь в барыше…
Мелисса сперва вытаращилась на меня, что я лезу в ее сделку, но теперь заискивающе улыбалась тетке. Та смотрела на мед, но бочку отдавать не собиралась.
– В Синей Книге написано: бочонок стоит десять долларов, – сказал я, – а крабы – по два. Мы даем вам семь крабов, так что вы получаете четыре доллара лишку, не считая меда.
– Синяя Книга – говно, – сказала тетка.
– С каких это пор? Ее составили мусорщики.
– Да нет, ваши.
– Ладно, кто бы ни составил, все пользуются, а говном обзывают, только когда хотят надуть.
Тетка колебалась:
– А в Синей Книге правда говорится, что крабы стоят по два доллара?
– Правда, – сказал я, надеясь, что поблизости нет списка.
– Ладно, – сдалась тетка, – мне нравится их мясо.
На полпути к лагерю – я катил бочку – Мелисса позабыла про мою грубость.
– Генри, – пропела она, – как тебя отблагодарить?
– Не стоит, – сказал я и остановился пропустить пастухов, которые несли над головами огромный перевернутый стол. Мелисса обхватила меня руками и поцеловала в губы. Мы некоторое время смотрели друг на друга, прежде чем снова тронуться в путь: она раскраснелась, я чувствовал тепло ее тела. Когда мы пошли дальше, Мелисса облизнула губы.
– Ты выпил, Генри?
– Да… старый Барнард дал отхлебнуть.
– Правда? – Она оглянулась через плечо. – Я тоже не прочь пропустить глоток.
В лагере Мелисса пошла разыскивать Кристин, а я помог дораспродать рыбу. Николен раздобыл сигарету, и мы покурили, глядя, как пляшут пылинки в лучах послеполуденного солнца. Потом пендлтонский ковбой подрался с мусорщиком. Их разняли сердитые парни, назначенные следить за порядком. Эти ярмарочные шерифы – ребята серьезные, на затрещины не скупятся, и драчунам приходится туго. Потом я прилег рядом с дрыхнущими псами и часа два покемарил.
Рафаэль принес собакам объедки и разбудил меня. На западе небо еще синело, высоко над головой облака лучились закатными отсветами. Я очухался от сна и пошел к кострам, где народ доедал ужин. Сел рядом с Кэтрин и угостился предложенной похлебкой.
– Где Стив?
– У мусорщиков. Сказал, следующие часа два будет в Мишен-Вьехо.
– Ага, – сказал я, уплетая похлебку. – А ты что не с ним?
– Да понимаешь, Хэнкер… Во-первых, надо было помочь с готовкой. Даже будь я свободна, нельзя же таскаться со Стивом ночь напролет. То есть можно, но какая радость? К тому же, по-моему, ему без меня лучше.
– Зря ты так.
Она пожала плечами:
– Потом пойду поищу.
– Как успехи с семенами?
– Неплохо. Хуже, чем весной, но мешочек ячменя раздобыла. С боем взяла – сейчас все интересуются ячменем, уж больно хорошие в Талеге урожаи. Ничего, выторговала. На следующей неделе засею верхнее поле, посмотрим, как взойдет. Надеюсь, не опоздаем.
– Будет твоим работа.
– Как всегда.
– Верно. – Я прикончил похлебку. – Пойду искать Стива.
– Это несложно. – Она рассмеялась. – Иди на самый громкий крик. До скорого.
В южной части парка, где стояли поселковые, было темно и тихо, только орали трабуканские павлины, недовольные, что их заперли в клетки. Между деревьями плясали костерки, плыли голоса, темные фигуры говоривших заслоняли огонь.
В северной половине парка все было иначе. На трех полянах пылали огромные костры, нагретый воздух колыхал растянутые между деревьями навесы. На ветках качались тусклые белые фонари. Я вышел на аллею. Здоровенная тетка в оранжевом платье налетела на меня сзади. «Извини, парнишка». Я зашагал к лагерю Мишен-Вьехо. Мимо пролетела бутылка, обрызгала меня и ударилась о ствол. Огонь освещал неестественно яркие одеяния. Мусорщики, от мала до велика, нацепили все свои украшения: золотые и серебряные ожерелья, серьги, кольца в нос, на лодыжки, на живот, браслеты с красными, зелеными, голубыми драгоценными камнями. Это было очень красиво.
Столы стояли длинными рядами, на скамьях впритирку сидели люди, пили, говорили, слушали игравший на краю лагеря джаз-банд. Я стоял и смотрел, но никого знакомого не видел. Потом откуда ни возьмись появился Николен, хлопнул меня по руке и сказал с ухмылкой:
– Пошли дразнить Тома, он с Доком и остальным старичьем.