Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля — страница 2 из 41

– Какой, однако, высокопарный субъект, – прошептал Чаллонер на ухо своему спутнику.

– Он выдающаяся личность, – ответил Сомерсет.

В эту минуту дверь заведения открылась, и появился третий молодой человек, который довольно робко спросил немного табаку. Он был моложе остальных и красив какой-то неуловимой, чисто английской красотой. После того как хозяин обслужил его, тот раскурил трубку, расположился на диване и напомнил Чаллонеру о своём знакомстве с ним, назвавшись мистером Десборо.

– Десборо, ну конечно же! – воскликнул Чаллонер. – Ну-с, Десборо, а вы чем занимаетесь?

– По правде сказать, ничем, – признался тот.

– Вероятно, живёте на наследство? – поинтересовался Чаллонер.

– Да нет же, – весьма раздражённо ответил Десборо. – Дело в том, что я жду, пока подвернётся что-нибудь стоящее.

– Мы все одного поля ягоды! – вскричал Сомерсет. – И у вас тоже есть всего сто фунтов?

– Увы, – вздохнул Десборо.

– Какое жалкое зрелище, мистер Годолл, – произнёс Сомерсет. – Три никчёмные личности.

– Характерная черта нашего безумного века, – отозвался хозяин.

– Сударь, – возразил Сомерсет, – я категорически не согласен с тем, что наш век безумен. Я признаю один-единственный факт: я никчёмен, он никчёмен, мы трое донельзя никчёмны. В сущности, кто я? Я изучал всё понемногу: юриспруденцию, делопроизводство, географию, математику, я даже обладаю практическими знаниями в области астрологии. И вот я стою здесь, беспомощный, как дитя, буквально в нескольких шагах от гигантского ревущего Лондона. Я глубоко презираю своего дядю по материнской линии, однако глупо отрицать, что без него я бы просто распался на составляющие элементы, как нестабильное химическое соединение. Я начинаю осознавать, что необходимы глубокие познания только в области одного предмета – литературы. И всё же, сударь, отличительной чертой нашего века является светский человек, вращающийся в различных сферах. Он владеет огромным объёмом разнообразных знаний, он везде дома, он видел жизнь во всех её проявлениях, и невозможно представить, чтобы подобный склад мышления и отношение к миру не принесли благодатных плодов. Я считаю себя светским человеком до кончиков ногтей. Так же, как и вы, Чаллонер. А вы что скажете, мистер Десборо?

– О да, – ответил молодой человек.

– Итак, мистер Годолл, вот мы перед вами: три светских человека без определённых занятий, однако находящихся в самом центре вселенной (которым я, с вашего позволения, назову Руперт-стрит), в самой гуще огромной массы людей и в двух шагах от величайшего на планете средоточия богатства. Сударь, что же нам, цивилизованным людям, делать? Я вам сейчас покажу. Вы выписываете газеты?

– Да, – торжественно ответил мистер Годолл. – Я выписываю лучшую газету в мире, «Ивнинг стандард».

– Прекрасно, – продолжил Сомерсет. – Вот я держу её в руке, этот глас мира, это зеркало всех желаний человеческих. Я открываю её, и мой взор падает… нет, не на рекламу новомодных пилюль, но где-то рядом. И там я нахожу то, что искал: крохотную трещину в монолитном панцире общества. Вот вам зов о помощи, мольба и обещание достойной награды: «Вознаграждение в двести фунтов. Вышеозначенное вознаграждение будет выплачено любому предоставившему сведения о личности и местонахождении мужчины, замеченного вчера неподалёку от гостиницы "Грин-парк". Рост чуть более шести футов, непропорционально широкие плечи, короткая стрижка, чёрные усы, одет был в пальто из котикового меха». Вот, господа, первый камень в фундамент нашего благоденствия.

– Так вы предлагаете, дорогой мой, всем нам сделаться сыщиками? – поинтересовался Чаллонер.

– Предлагаю? Нет, сударь мой! – воскликнул Сомерсет. – Здравый смысл, судьба и нынешнее положение вещей диктуют нам это решение. Здесь проявятся все наши положительные качества: хорошие манеры, знание жизни, умение вести беседу, огромный объём разрозненных знаний. Всё, что мы умеем и чем обладаем, и составляет образ настоящего сыщика. Одним словом, это единственное занятие, достойное джентльмена.

– Данное предложение выглядит весьма эксцентричным и экстравагантным, – ответил Чаллонер, – поскольку до сих пор, признаться, я считал и считаю это занятие наиболее грязным, подлым, недостойным и отвратительным из всех.

– Недостойно защищать общество? – вспылил Сомерсет. – Подло рисковать жизнью ради других? Отвратительно искоренять тайное и могущественное зло? Я обращаюсь к мистеру Годоллу. По крайней мере, он, с его философским взглядом на жизнь, презирает подобные мещанские представления. Ему хорошо известно, что полицейский, движимый долгом и постоянно сталкивающийся со смертельной опасностью, будучи хуже вооружён и преследующий куда более благие цели, по форме и по сути гораздо благородней, чем солдат. Неужели вы можете, пусть даже невольно, вводить себя в заблуждение, полагая, что полководец станет требовать или ожидать, что самая дисциплинированная армия в решающем сражении поведёт себя так же, как рядовой констебль на перекрёстке в Пекхэм Рай?

– Вот уж не думал, что нам надо поступить на службу в полицию, – съязвил Чаллонер.

– Этого не потребуется. Они, если можно так выразиться, руки, но мы, мы, сударь мой, – голова! – воскликнул Сомерсет. – Однако довольно, всё решено. Мы выследим этого злодея в котиковом пальто.

– Предположим, мы согласились, – скептически заметил Чаллонер. – Но у вас нет ни плана, ни знания обстановки. Начнём с того, что вы не знаете, где его искать.

– Чаллонер! – воскликнул Сомерсет. – Возможно, вы придерживаетесь доктрины свободной воли? Неужели вы не имеете ни малейшего понятия о философии, если можете разглагольствовать о недостаточности основания? Случай, эта слепая Мадонна язычника, правит земной суетой, и именно на Случай я делаю главную ставку. Случай свёл нас вместе, но, когда мы разделимся и пойдём каждый своим путём, Случай станет постоянно привлекать наши беспечные взоры к тысячам красноречивых улик, причём касающихся не только этого загадочного дела, но и бесчисленных тайн, в окружении которых мы живём. Затем наступит черёд светского человека, прирождённого и умудрённого опытом сыщика. С проворством кошки он ухватится за улику, на которую весь город взирает без малейшего интереса и понимания, потянет за ниточку со всем своим умением и рвением и, сопоставив незначительное, на первый взгляд, стечение обстоятельств, раскроет преступление.

– Пусть так, – сказал Чаллонер. – Я восхищён тем, что вы признаёте в себе подобные достоинства. Между тем, дорогой мой, я, признаться, не готов составить вам компанию. Я не прирождённый и уж тем более не умудрённый опытом сыщик, а всего лишь миролюбивый джентльмен, у которого пересохло в горле. Что до меня, то мне не терпится пропустить стаканчик. Касаемо же улик и приключений, то единственное приключение, которое когда-нибудь со мной произойдёт, – это перепалка с судебным приставом.

– Вот где суть софистики и заблуждения! – воскликнул Сомерсет. – Именно здесь заключена тайна вашей никчёмности в жизни. Мир буквально бурлит приключениями, они осаждают вас, когда вы идёте по улице. Вам машут руками из окон, к вам подходят мошенники, клянущиеся, что познакомились с вами, когда вы были за границей, всякого рода приветливые сомнительные личности жаждут привлечь ваше внимание. Но это всё не для вас. Вы отворачиваетесь, продолжаете ходить по замкнутому кругу, предпочитая путь наименьшего сопротивления. Теперь же я молю вас: ухватитесь обеими руками за первое же приключение и не отпускайте его от себя, какого бы свойства оно ни было – сомнительного или романтического. Я поступлю так же. Это игра с огнём, но, по крайней мере, нам будет весело, и мы по очереди поведаем свои истории здесь, в курительной, моему другу-философу, великому Годоллу, который слушает меня с затаённым восторгом. Ну что, договорились? Обещаете ли вы оба воспользоваться первым же представившимся случаем и зоркими глазами вкупе с ясной, холодной головой изучать и анализировать всё происходящее? Ну же, обещайте! Позвольте мне открыть вам двери в мир разгадки тайн и распутывания интриг.

– Всё это не совсем по мне, – заметил Чаллонер. – Однако коль скоро вы решились на это и были весьма убедительны – аминь.

– Я не прочь пообещать, – сказал Десборо, – но вряд ли со мной что-нибудь произойдёт.

– О маловеры! – вскричал Сомерсет. – Однако я, по крайней мере, заручился вашими обещаниями, а мистер Годолл, я уверен, преисполнен восторга.

– Я обещаю себе, что, по крайней мере, получу огромное наслаждение от ваших рассказов, – ответил хозяин с присущей ему учтивостью.

– А теперь, господа, – закончил Сомерсет, – давайте разделимся. Я спешу предоставить себя воле Фортуны. Слышите, как в этот тихий уголок доносится шум Лондона, похожий на отдалённый грохот битвы. Там сходятся четыре миллиона судеб, и, вооружившись ста фунтами, я собираюсь броситься в эту паутину.




Джон Гримшоу. Осенний холод

Приключения Чаллонера

Дамский угодник



Мистер Эдвард Чаллонер обитал в пригороде Лондона под названием Патни, где он снимал гостиную и спальню и пользовался уважением хозяев. На следующий день он проснулся ранним утром с мыслью о том, что ему придётся выйти из дома и начать свой путь пешком. Чаллонер был молодым человеком, склонным к полноте, не любившим физические упражнения и предпочитавшим омнибус ходьбе. Характер его отличался дружелюбием и добродушием в сочетании с некоторой медлительностью. В лучшие времена он бы нанял кэб, но теперь он не мог позволить себе подобной роскоши и, собрав воедино всю свою волю, вышел из дома и отправился на пешую прогулку.

Лето было в самом разгаре. Стояла тихая безоблачная погода, и, пока он шагал по пустынным улицам вдоль домов с окнами, прикрытыми ставнями, чуть прохладное утро уступило место воссиявшему над городом тёплому и солнечному июльскому дню. Поначалу он шёл, глубоко погружённый в свои мысли, вспоминая своё увлечение вистом и сожалея о впустую потерянном времени, однако, когда он достиг лабиринта улочек юго-восточной окраины города, тишина постепенно начала давить ему на уши. Улицы безразлично взирали на его одинокую фигуру, дома откликались на его шаги несколько жутковатым эхом, магазины и лавки встречали его наглухо закрытыми витринами. А он всё продолжал свой путь, словно одинокий корабль в океане, по пустынному предместью, охваченному сном под лучезарным куполом сияющего летнего дня.