Крепость Гурэ, в которой укрылся Атай, была из числа тех труднодоступных горных крепостей, которые принято называть «орлиными гнездами». Кроме того, защитники крепости сражались отважно и стойко, припасов у них было вдоволь, и время играло на их стороне. Раздосадованный Ли Чэнлян, войско которого таяло день ото дня, обратил свой гнев против Никана Вайлана и потребовал от него склонить защитников крепости к сдаче. В противном случае Ли пригрозил выдать Никана Атаю в качестве «примирительного дара» и, поверьте, что эта угроза была не пустой – если не удалось вразумить врага, то нужно хотя бы заключить с ним мир, иначе поход, в котором погибло много воинов, будет выглядеть совершенно напрасным. А голова одного чжурчжэньского вождя – вполне годная плата за мир с другим чжурчжэньским вождем… Секрет могущества китайцев заключается в том, что они могут отступить, если обстоятельства складываются неблагоприятным образом, но никогда не отказываются от своих намерений и ничего не забывают.
Никану удалось уговорить защитников крепости сдаться. Они убили своего вождя и открыли ворота перед Ли Чэнляном, но предательство не принесло им счастья – гнев Ли был настолько велик, что он приказал истребить всех сдавшихся до единого. Желая выслужиться перед императорским наместником и доказать ему свою безграничную преданность, а заодно и избавиться от конкурентов в борьбе за власть, Никан Вайлан очернил перед Ли Чэнляном Гиочангу и Такши, а тот поверил и приказал своим солдатам убить обоих. Есть предположение, что Никан мог использовать факт родства с мятежником – Атай был женат на внучке Гиочанги, – и представить дело так, будто Гиочанга с сыном присоединились к Ли Чэнляну не с намерением оказать поддержку, а лишь для того, чтобы попытаться спасти свою родственницу.
Предводителем Шести бэйлэ стал двадцатитрехлетний Нурхаци, сын Такши, которого Ли Чэнлян взял под свое покровительство… На первый взгляд, поступок Ли выглядит странно, если не сказать – глупо. Не проще ли и спокойнее было бы после убийства Гиочанга и Такши заодно избавиться и от Нурхаци?
Нет, не проще. Во-первых, высокое происхождение имело большое значение: будучи сыном своего отца и внуком своего деда, Нурхаци имел законное право главенства над Шестью бэйлэ. Если попробовать поставить над ними другого правителя, то неизвестно как оно обернется – станут ли бэйлэ подчиняться ему или выступят против? Во-вторых, Ли Чэнляну был нужен «противовес», уравновешивающий Никана Вайлана, ставшего фактическим главой цзяньчжоуских чжурчжэней. В-третьих, сам Ли Чэнлян никакой вины перед Нурхаци за собой не чувствовал, поскольку действовал в рамках своих полномочий и по справедливости – на основании доказательств вины убитых, которые представил Никан Вайлан. Да и вообще «весовые категории» императорского наместника и одного из многих чжурчжэньских правителей были несравнимы, к тому же покровительство Ли защищало Нурхаци от происков других правителей, в том числе и от Никана Вайлана (впрочем, дальнейшее развитие событий показало, что это Никану следует бояться Нурхаци). Поэтому Ли официально подтвердил право Нурхаци на наследование отцовских владений и присвоил ему статус (титул) младшего вождя цзяньчжоуских чжурчжэней.
К слову будь сказано, в юности, еще при жизни отца и деда, Нурхаци жил в качестве заложника (обычная практика) в доме Ли Чэнляна, где выучил китайский язык и перенял китайские традиции, а знание языка и традиций в глазах китайцев превращало варвара в достойного образованного человека. Покровительство Ли Чэнляна имело для Нурхаци очень важное значение, поскольку Ли пользовался расположением тринадцатого минского императора Ваньли, правившего с 1572 по 1620 год (выйдя в отставку, Ли переехал в Пекин, где получил от императора высокий почетный титул тайфу, «великого наставника двора»).
Ах, если бы только Ли Чэнлян мог знать, какого дракона он пригрел! Но до поры до времени Нурхаци умело скрывал свои амбиции. Он не только учил язык и перенимал традиции, но и присматривался к состоянию дел в империи, благо ему не раз приходилось ездить с посольством в Пекин – то для доставки собранной дани, то по другим делам. Поняв, что империя Мин похожа на бумажного тигра, который с виду грозен, но силой не обладает, Нурхаци начал действовать – стал потихоньку, не привлекая особого внимания, собирать под свою руку чжурчжэньские племена. Эта задача облегчалась тем, что в качестве доверенного лица минского правительства Нурхаци контролировал часть пограничных областей, так что его деятельность по расширению собственного влияния выглядела как старания по поддержанию порядка.
Нурхаци не упускал случая для того, чтобы продемонстрировать Пекину свою лояльность, например – предложил военную помощь во время японского вторжения на Корейский полуостров 1592 года. В 1595 году Нурхаци был удостоен высокого военного титула лун ху цзян-цзюнь («полководец дракон-тигр»), обычно даваемого военным губернаторам[34] имперских окраин. Надо сказать, что императорские правительства всегда были щедры на титулы и звания, ведь они льстили самолюбию облагодетельствованных, но при этом ничего не стоили, ну разве что приходилось тратиться на пожалование парадного халата и знаков отличия, вроде меча в украшенных драгоценными камнями ножнах. Правда к титулу, полученному Нурхаци, прилагалось годовое жалованье в восемьсот лян серебра. Минское правительство рассчитывало, что пожалованный титул упрочит лояльность Нурхаци, но добилось обратного эффекта – у соплеменников авторитет бэйлэ, заслуги которого удостоились императорского внимания, резко возрос, и наш герой не преминул этим воспользоваться – теперь племена охотнее присоединялись к нему.
О характере Нурхаци можно судить хотя бы по истории с Никаном Вайланом, наказания или выдачи которого Нурхаци потребовал вскоре после гибели отца и деда. Ли Чэнлян отказался удовлетворить это требование и дал Нурхаци понять, что если он будет упорствовать, то императорское правительство (то есть – наместник Ли) назначит Вайлана ваном всех чжурчжэньских племен. Другой бы на месте Нурхаци в подобной ситуации отказался бы от мысли об отмщении, но в 1584 году Нурхаци с отрядом из тринадцати воинов напал на крепость Турун, в которой находилась ставка Никана Вайлана, отчего того называли «турунским князем». Обстоятельства сложились так, что Турун пал, а Никану пришлось спасаться бегством… Разумеется, воинов у Нурхаци было гораздо больше тринадцати, иначе бы он со своим отрядом навсегда бы остался под стенами Туруна, но самолюбию великих правителей льстят истории о том, со сколь малого они начинали свой путь к вершинам власти.
В конечном итоге Никан Вайлан был вынужден искать защиты от Нурхаци у Ли Чэнляна. К тому времени, а это был 1587 год, соотношение сил изменилось кардинальным образом: Нурхаци достиг большого влияния, а сам Никан утратил былое могущество, и Ли Чэнляну не хотелось из-за него осложнять отношения с Нурхаци. В то же время выдавать Никана наместнику тоже не хотелось, поскольку это выглядело бы унизительно – вассал-варвар не мог требовать чего-нибудь у императорского наместника. Но был найден выход, позволивший Ли Чэнляну сохранить лицо, а Нурхаци – удовлетворить жажду мести. С согласия наместника, Нурхаци прислал к Никану двух доверенных воинов, которые его казнили.
Могло ли все обернуться иначе? Конечно же могло, ведь Ли Чэнлян вполне мог бы сохранить жизнь Никану Вайлану, следуя правилу «не дать сильному возвыситься и не позволить слабому упасть». Но Нурхаци не только проявил настойчивость, но и выбрал благоприятный момент, когда Ли не мог ему отказать. Настойчивость, трезвый расчет и умение дожидаться благоприятного момента были главными качествами Нурхаци как правителя.
Пожалуй, нет необходимости перечислять даты и события, поскольку этот перечень только утомит читателей и тут же будет забыт за ненадобностью. Проще будет сказать, что к 1589 году Нурхаци объединил под своей властью все племена цзяньчжоуских чжурчжэней. Настал черед соседних областей. Наибольшую сложность представляло завоевание области Хайси, которая принадлежала Хулуньской племенной конфедерации чжурчжэней, получившей свое название от озера Хулунь[35], которое питают монгольские реки Керулен и Орхон. Эта конфедерация была могущественной, многочисленной и богатой, поскольку здесь процветали земледелие и торговля, но имелся у нее один большой изъян – постоянные распри между племенными вождями, которые искусно «подогревались» китайцами. Собственно, все чжурчжэньские вожди постоянно грызлись между собой, поэтому умные люди охотно шли за Нурхаци, понимая, что спасение от бесконечных войн между племенами можно обрести только в единстве. Самому Нурхаци эта разобщенность была на руку – образно говоря, он откусывал от маньтоу[36] кусочек за кусочком, не боясь подавиться.
Суметь подчинить людей – это полдела, нужно еще и суметь удержать их в подчинении. Как говорил император Хунъу: «Подчиняют силой, а удерживают справедливостью». Но одной лишь справедливости мало: люди тянутся к тому, кто заботится о них. Бедняки, которые из-за нехватки средств, не могли вступить в брак, получали от Нурхаци помощь, которая решала эту проблему, причем помощь оказывалась безвозмездно, а не в виде ссуды. Племенам, которые приходилось покорять силой, Нурхаци предоставлял одинаковые со всеми права и ни в чем не ущемлял их – что было, то прошло, а теперь мы живем вместе. Такое поведение разительно отличалось от традиционного обычая обращать побежденных в рабов. Другим важным новшеством стала проведенная в начале XVII века реорганизация армии. Изначально тактической единицей чжурчжэней было ниру из десяти человек, создаваемое на время охоты или войны. Глава ниру, называвшийся «ниру эчжэнь», наделялся временными полномочиями, которые прекращались после распада завершения необходимости в ниру. Все ниру подчинялись старейшинам своих племен, которые решали, кому и в каком объеме следует оказывать помощь во время войны.