Надо отметить, что в начале своего правления Хунтайцзи не имел полной свободы действий, поскольку ему приходилось делить власть с тремя братьями – Дайсанем, Амином и Мангултаем, которые стали его соправителями. Этот период получил название «сидения четырех великих князей». Закончилось «сидение» довольно скоро – уже в 1630 году.
Амина Хунтайцзи отправил на границу для охраны четырех городов, недавно захваченных маньчжурами у китайцев. Амин с возложенной на него задачей не справился – отступил под натиском минской армии да вдобавок запятнал себя насилием над мирным населением. По возвращении в Мукден он был арестован по обвинению в халатности, которая привела к поражению, и осужден на смерть советом князей из рода Айсингьоро. Хунтайцзи помиловал брата, заменив смертную казнь заключением, в котором Амин и скончался в 1640 году. Оцените изящество комбинации, которую провернул Хунтайцзи, – поручить брату дело, которое заведомо ему не по силам, оказать милость и остаться при своем интересе, избавившись от ненужного соправителя.
Дайсаню Хунтайцзи стал поручать участие в военных кампаниях и таким образом удалил его из Мукдена. Официальное «разграничение полномочий» произошло в 1636 году, когда Хунтайцзи переименовал династию Цзинь в Цин и провозгласил себя императором. Дайсаню при этом был пожалован титул принца Ли первого ранга, то есть он перестал считаться ровней брату. Горькая пилюля была подслащена пожалованием почетного титула Старший брат [правителя], который грел душу, но не давал никаких прав. Столь мягкое (в сравнении с Амином) отношение можно объяснить тем, что в свое время Дайсань выступал за избрание Хунтайцзи богдо-ханом. Так же мягко Хунтайцзи убрал из соправителей Мангултая, забрав у него командование синим «знаменем» – полки-знамена составляли основу влияния принцев из дома Айсингьоро. К тому же Мангултай вскоре умер – в 1633 году.
К слову, – о «знаменах». При жизни отца Хунтайцзи командовал обоими белыми «знаменами» (без каймы и с каймой). Став правителем, он взял себе оба желтых «знамени», бывшие наиболее боеспособными подразделениями маньчжурской армии, своего рода императорской гвардией. Впоследствии к двум этим «знаменам» добавилось синее «знамя», полученное от Мангултая. Два желтых и одно синее «знамя» составили Три высшие «знамени» династии Цин.
Несмотря на все человеколюбие Хунтайцзи, воевать ему приходилось часто и не только с империей Мин, но и с оставшимися непокоренными чжурчжэньскими племенами, и с монголами, среди которых выделялся Лигдэн-хан, правитель Чахарского ханства. Будучи членом юаньского дома, Лигдэн-хан не мог покориться маньчжурскому правителю, напротив – он провозгласил себя ханом всех монголов и заключил антиманьчжурский союз с империей Мин (это было еще при Нурхаци). Хан был «крепким орешком», который Хунтайцзи удалось разгрызть лишь в 1634 году, но эта игра определенно стоила свеч по двум причинам. Во-первых, присоединение Чахарского ханства положило конец монгольскому сопротивлению, а, во-вторых, как уже было сказано выше, Хунтайцзи досталась государственная печать династии Юань, хранившаяся у Лигдэн-хана в качестве священной реликвии. Политическое значение печати заключалось в том, что ее обретение маньчжурами можно было расценивать, как знамение Неба, как свидетельство передачи Небесного мандата династии Цин. «С древних времен правители, получившие Небесный мандат, непременно должны были получить знамения, подтверждающие это, – писал китайский военачальник Кун Юдэ, состоявший на службе у маньчжуров. – В древности, во времена Вэнь-вана, фениксы запели на горе Цишань[49]. В наши дни император получил печать, переходящую от династии к династии, и оба этих знамения можно считать схожими».
После обретения печати пора было провозглашать основание новой империи, что и произошло в 1636 году с соблюдением положенных традиций: с просьбой о провозглашении к Хунтайцзи обратились представители маньчжурской, китайской и монгольской знати, собравшиеся в Мукдене на совет – курултай[50]. Девиз правления Тяньцун был заменен на Чундэ («Накопленная благодать»), что полностью соответствовало реальности – накопленная благодать – дэ позволила Хунтайцзи основать Империю. Это деяние стало его главной исторической заслугой и большим подспорьем в деле завоевания Китая.
В чем тут суть?
Прежде всего в том, что маньчжурские правители провозгласили себя такими же равноправными претендентами на правление Поднебесной, что и династия Мин. Раз уж Небесный мандат получен, то о чем еще можно говорить?
Равноправие предусматривает вмешательство во внутренние дела под предлогом помощи. Завоевание Мин можно было подать в качестве помощи по прекращению смуты и установлению спокойствия. Последнему минскому императору Чунчжэню такая «помощь» была не нужна, но для его подданных в первую очередь имело значение спокойствие, а не то, кто именно восседает на императорском престоле. Поэтому китайцы охотно переходили на сторону маньчжуров, особенно с учетом того, что те относились к ним благожелательно. Важную роль в этом процессе сыграло принятие маньчжурами традиционных для китайцев конфуцианских ценностей, которому весьма способствовал Хунтайцзи. Конфуцианство с его основополагающим принципом доброго правления «правитель да будет правителем, подданный – подданным, отец – отцом, а сын – сыном», можно считать идеальной основой для любого правления. Вдобавок конфуцианские этические нормы, согласно которым высшим законом людских взаимоотношений является гуманность и человеколюбие, располагают к сотрудничеству власти и подданных, иначе говоря – к установлению стабильного спокойствия. Маньчжуры не завоевали Китай, а установили в нем спокойствие – чувствуете разницу? Кстати говоря, переводить классические конфуцианские трактаты на маньчжурский язык начали еще при Нурхаци, но дело делалось не быстро и закончилось оно уже при Хунтайцзи и вошло в его актив.
«Управляйте народом с достоинством, и люди будут почтительны, – учил Конфуций. – Относитесь к народу с добротой, и люди станут трудиться с усердием. Возвышайте добродетельных и наставляйте неученых, и люди будут доверять вам». Примерно так и старался поступать Хунтайцзи…
У нас вырисовывается образ идеального совершенномудрого правителя, но, как известно, идеальных людей не существует – у всех есть какие-то недостатки. Имелись они и у основателя империи Цин. Главным недостатком, который выправила реальность, было сомнение в своих силах. Изначально Хунтайцзи не собирался сокрушать империю Мин, а хотел заключить с ней сделку по принципу «завоеванное в обмен на признание вассалитета». Но император Чунчжэнь, а точнее – его сановники, отказался от сделки с «варварами», которая могла бы продлить дни династии Мин. В свое время союз на подобных условиях был заключен между государством Цзинь и империей Сун, но ничего хорошего для Сун из этого не вышло – Южной Сун в союзе с монголами пришлось сокрушить Цзинь, чтобы ликвидировать этот перманентный очаг беспокойства. Той же тактики придерживался и император Чунчжэнь, только вот сил для осуществления своих намерений у него недоставало. Перед лицом обстоятельств Хунтайцзи был вынужден изменить свои первоначальные намерения и сделать ставку на сокрушение Мин. Впрочем, нельзя исключить и того, что его готовность признать себя минским вассалом была не чем иным, как попыткой выиграть время ради накопления сил для последнего решающего удара, так что больше пяти баллов мы с него снимать за это не станем, и Хунтайцзи получит одинаковую оценку со своим отцом – девяносто пять баллов. Как говорили в древности: «До совершенства рукой подать, но все же оно недостижимо». Это к тому, что сто баллов не получит ни один из героев нашего повествования, и простите автору раннее раскрытие этой интриги, он искренне не хотел разочаровывать своих дорогих читателей, но так уж сложилось.
Исконная чжурчжэньско-маньчжурская религия представляла собой разновидность шаманизма – шаманы-посредники общались с богами и передавали их волю людям. Во главе пантеона богов стоял Абка Эндури – Бог Неба, также называемый Абка Ханом («Небесным Ханом») или Абка Амой («Небесным Отцом»). Не отвергая своих традиционных ритуалов, Хунтайцзи проявлял большое внимание к конфуцианству, на которое опиралась вся китайская культура, а также и к даосизму, который интересовал маньчжуров скорее как философское учение о Пути-дао, нежели как совокупность духовных практик. К буддизму, который пытались навязать маньчжурам монголы, видевшие в империи Цин преемницу империи Юань, Хунтайцзи и все его преемники относились крайне прохладно, если не сказать отрицательно. Маньчжурские правители в самом начале великих свершений избрали для себя китайскую модель общества и строго следовали этому пути. Что же касается преемственности, то в узком смысле империя Цин была преемницей чжурчжэньского государства Цзинь, а в широком – преемницей Мин, которой она наследовала. Быть преемницей Мин означало быть преемницей всех исконно китайских правящих династий, а не одной лишь чужеземной династии Юань, оставившей после себя недобрую славу. В отношениях с монголами маньчжурские правители соблюдали определенную дистанцию, к тому же «неупорядоченный» буддизм сильно проигрывал в сравнении с «упорядоченным» конфуцианством. Правда, с учетом того, что буддизм был популярен на Тибете, а также – у корейцев, к покорению которых Хунтайцзи приступил в начале 1627 года.
Несмотря на тяжелое положение Кореи, сильно ослабленной двумя японскими вторжениями конца XVI века, здесь маньчжуры встретили ожесточенное сопротивление, которое подпитывалось надеждами корейцев на помощь со стороны их тогдашнего сюзерена – империи Мин. Изрядно разграбив захваченные корейские земли, маньчжуры были вынуждены уйти обратно в конце того же года. Выгодами этой кампании стали захваченная военная добыча и дань, которую обязалось выплачивать корейское правительство. Дальнейшие отношения между маньчжурами и корейцами напоминали старинную притчу о дружбе крысы и вороны – вскоре корейцы самовольно снизили размер выплачиваемой дани да вдобавок отказались предоставить маньчжурам корабли для нападения на минские земли с моря. В ответ на столь возмутительное поведение Хунтайцзи увеличил размер дани в десять раз, но потребовать еще не означало получить. В 1627 году, помимо обязательств по выплате дани и оказанию военной помощи, корейцы пообещали не проводить антиманьчжурскую политику, ограничив отношения с Пекином одной лишь торговлей, но на деле они продолжали поддерживать империю Мин в борьбе против маньчжуров, в частности – поставляли продовольствие…