— Гвардия денег не берëт, — усмехнулся этот козырной валет, сверкнув позолоченными клыками. О! А я и думаю, что за знакомая ухмылка? Маска, я вас знаю!
Пристроившись следом за ним, я, не привлекая внимания, приблизился вплотную к подножию виселицы.
Народ, который гвардейцы уже расставили под шестью петлями на перекладине, выглядел бледно. Ну, да в первый раз-то оно всегда так…
— Ну, что, господа гвардейцы? — зычно возвестил о своем возвращении мой златозубый проводник. — Приступим, пожалуй? Поднимите подлецов повыше, пусть просушатся, падлы, получше!
Мне показалось, или это у него какой-то дефект речи? Золоченые клыки за язык цепляются?
Но коллеги его отозвались на призыв златозубца с энтузиазмом, вызвавшим искреннее отвращение у окружавшей висилецу публики. Отбивать приговоренных никто, конечно, не спешил: а вдруг это сделает кто-то другой, а ты ему все планы порушишь неуместной инициативой?
Ну, понятно. Тут каждый сам за себя.
Я разглядывал людей, которых ставили над пока закрытыми распашными люками, и которым бодро накидывали петли на шеи. Народец вешали явно случайный, может, парочка тайных выпивох, ещë пара торговцев из-под полы, но я таких даже и не помнил, и ещë парочка непонятных молодых пацанов. Их чего сюда притащили — тоже не ясно. Один, вон, даже одет куда как прилично, даже странно, как его замели. На студента похож, или на подрядчика. Дерзил при задержании или за него не вступился никто?
И такое чувство, что видел его где-то. Встречал в городе.
А пацан-то не слабак. Сам шагнул вперëд, когда палачи протянули к нему руки. Мол, берите меня первым. Но его остановили: стой и жди своей очереди, тебя позовут. Набросили петли на шеи остальным и только потом подвели его к ожидавшему его люку в полу виселицы.
Пацан запрокинул голову, когда еë просовывали в петлю, глотнул, когда тяжелая веревка легла ему на плечи, а потом резко выплюнул пустую бутылочку из-под эликсира высоко в воздух.
Фига се! Вот это поворот. Ну, сейчас начнется, подумал я, глядя на кривой полет бутылочки упавшей в толпе недалеко от меня.
Я почувствовал призванного пацаном элементаля. Не особо мощный. Но, я заметил, что некоторые из гвардейцев тоже это почувствовали. Обученные алхимики в прошлом?
И все это время я не был уверен, что мне стоит вмешиваться. Что, вероятно, практичнее и политически целесообразнее пожертвовать этими людьми, не подгонять конфликт с Гвардией, разменять шесть жизней на время. Но когда златозубый заорал: «Дергай!» палачу на рычаге открывающим люки под ногами приговоренных, когда шесть тел рухнули в распахнувшиеся люки и шесть веревок, одновременно задымив, лопнули под весом полетевших к земле людей, как сорвавшиеся люди попадали в кучу под виселицей, как разом взревела толпа, я вынул фиал с «Равновесием» из кармашка в боевой алхимической перевязи у себя на груди, а другую руку опустил на рукоять дробовика в кобуре на левом бедре.
Если бы горожане ринулись вперед, если бы они снесли жидкое оцепление гвардейцев, я бы поддержал их, я бы нанес свой удар, невзирая на последствия. И кто знает, мы могли бы и победить.
Но они не сдали больше ничего, только орали во всю мочь в лица помрачневшим гвардейцам:
— Козлы! Уроды! Сушки помойные! Иди, шары свои бесстыжие залей!
В мечущейся толпе я вплотную приблизился к гвардейскому цеплению.
Я чувствовал, что спаливший веревки элементаль ещë не истрачен, ещë бьется его энергетический пульс там, в куче людей под виселицей, что у дерзкого пацана с петлей на шее есть ещë один шанс.
А златозубый гвардеец взлетел по ступенькам на помост виселицы и заорал на помощников палача:
— Новые петли несите! Процедура не окончена! Вздернуть всех я сказал! Да, второй раз, что не понятно⁈
Толпа рычала и ворочалась. В толпе кричали, что мол не по обычаю вешать повешенных снова, но златозубый просто взбесился!
— Да мне плевать на ваши дермовые обычаи, колониальное быдло! — в ярости орал златозубый толпе. — Здесь я — закон! Я закон! Я! Это я! Повесить всех, я сказал!
— Волкодав тебя достанет, козлина! — выкрикнули из толпы.
— Чего⁈ — взбесился златозубый. — Да пусть он сдохнет, ваш шелудивый Волкодав! Где? Где он ваш, как его, Де Онисов, да? Чего он не идет?
Опа. Так это что? Он даже имя мое знает? И как это понимать теперь? Это меня здесь ждут? Для меня все это масштабное представление? Театр одного зрителя? И в чем сокровенный смысл этой мизансцены, любезный господин постановщик?
— Ну, так где он? Где он прячется? — меж тем орал златозубый. — Где он? Покажите мне его!
Толпа вокруг меня возмущенно ревела, ушми аж закладывало. И хотя слова златозубой сволочи мне были обидны, но вам-то всем, чего так орать? Я вам Зорро, что ли, в самом деле? Самозванный защитник справедливости? Вроде нет. Или, может, я Бэтмэн, правосудие летящее на крыльях ночи? Но ведь тоже нет? Тогда чего так орать-то мое имя?
— Пеньки сухостойные! — добавляли гвардейцам любезностей из толпы.
Ишь ты, развелось вокруг народных остряков, расхрабрились. Давно тут массовых расстрелов видать не проводили.
А меня вот больше интересовало, что происходит под виселицей, потому что я заметил там огни в этой безумной башке Клеткоголового. Похоже, он все это время был тут рядом. Как раз на такой случай.
Гвардейцы вытащили пацана из кучи, и Клеткоголовый склонился над ним.
Пацан вырвался, но Клеткоголовый всосал его слабого элементаля себе прямо в клетку, пацан охнуть не успел.
Хрена себе, как он это делает?
Я продолжал ощущать присутствие призванного элементаля, и еще нескольких рядом, но контроля над ними похоже не было ни у кого кроме Клеткоголового собравшего их в эту странную конструкцию на своей голове.
А гвардейцы, запинав пацана в пыль своими начищеными до блеска сапогами, подняли его под руки и потащили обратно к лестнице на виселицу. Лицо пацана было залито кровью и парализовано отчаянием. Он пытался и не смог, он истратил свой последний шанс, и уже ничто не могло его спасти.
Ну, вот тут уж я и не стерпел.
Достали, козлы.
— А ну руки прочь, подонки, — прорычал я приставив стволы дробовика к затылку одного из них.
— Оружие! — завопил его напарник обернувшись на меня.
Гвардейцы оцепления как-то лихо и все разом вытащили пистолеты.
Ладно, щаз постреляем.
Я выпил свой фиал, и меня пробило отравленной истиной до дна сознания. В мозгу стало чисто и ясно.
С этого момента и еще шестьдесят секунд я знал, что сделает каждый из них, просто считывая язык тела.
«Транквилиум» — дуэльный эликсир, запрещенный в Метрополии. Страшная вещь. Успел наколдовать в своей военно-полевой лаборатории из новых ингредиентов, подаренных Маашейнами.
Ещë я понял, что Клеткоголовый повернулся и глядит на меня из-под виселицы.
— Алхимик, — пророкотал Клеткоголовый. — Ты мой.
Ну так ты приди и возьми…
Я дважды нажал на спусковой крючок моего обреза. Затылок гвардейца разлетелся, разлетелось и лицо его напарника, поднявшего тревогу. Выронив пацана из рук, обезглавленные тела еще стояли на ногах несколько мгновений, а я не ждал их падения, я двигался.
Десять секунд.
Гильзы выброшены из стволов, новые патроны выставлены, дробовик приведен в боевое положение.
Пацан, забрызганный мозгами конвоя, лежит на земле, медленно моргает, в шоке. Гвардеец из оцепления сует пистолет мне в лицо, в упор, я, протянув ствол обреза, доворачиваю его руку с пистолетом чуть дальше, и выстрел попадает в голову гвардейца, появившегося рядом со мной.
Двадцать секунд.
«Транквилиум» сделал из меня гения Равновесия, тайной непостижимой сути тайного боевого искусства пистолетной дуэли, зародившегося в секретных военных обществах Империи.
Я немного смещал равновесие, менял позу, направление движения, падал на колено, вскакивал, пробивая кулаком не глядя, и гвардейцы оцепления падали, отчаянно палили в молоко или друг в друга.
Пули летели в толпу.
Тридцать секунд.
Солнце сверкало на золоченых клыках старшего гвардейца, распахнувшего рот в немом крике. Я выстрелил из дробовика дважды и снова перезарядил его.
Клеткоголовый не мог остановить меня, призванный мной элементаль уже совершил свою работу и исчез, отдав свою энергию. Настигшее меня Равновесие уже не отменить, но Клеткоголовый был готов не дать мне извлечь из-за изнанки мира следующего элементаля.
Сорок секунд.
Отобрав пистолет у одного из коллег, златозубый направил на меня два пистолета и палил сверху с виселицы в меня с двух рук разом, а я уворачивался от града его пуль.
Так мы и танцевали, в тени виселицы, так сказать.
Пятьдесят секунд.
Толпа разбегалась, оставляя на брусчатке убитых и раненных. Но кое-кто остался и, укрывшись за опрокинутыми столами в кофейне, уже палил в ответ. Падали пораженные пулями со всех сторон гвардейцы.
Минута. Все.
Все замерло. Свет для меня померк.
— Берите его! — заорал златозубый, магазины его пистолетов опустели. — Все, он выгорел!
Да, он прав. Я выгорел. Полностью. Можно брать меня голыми руками.
Но когда я замер, с истошным воем вращающихся стволов зарокотал своим крупным калибром «Зверобог» из кузова моей машины.
Стëпка полностью контролировал ситуацию. А я прозорливо встал в стороне от линии огня.
Пятнадцатиграммовые оболочечные пули пронеслись над опустевшей площадью.
Мне показалось, что златозубый в невероятном сальто кувыркнулся с виселицы за секунду до того как она разлетелась брызгами крупной щепы со всеми, кто на ней ещë оставался. Я видел, как пригнулся Клеткоголовый, убегая, когда высекая облака искр пули рикошетили от решëтки его клетки.
Не нравится, значит, тебе горячий свинец, башка ты клетчатая!
Это обнадеживает. Я теперь уверен, чем тебя прижучить, если встречу тебя ещë раз.
Пули хлестали по реквизированного в пользу Гвардии фасаду бюро по работе с переселенцами расшибая в брызги высокие окна.